Часть 9 (1/2)
— Глупец! Какой же ты глупец! Ты понимаешь, какую оплошность ты совершил? — сокрушал своего брата Грегори, летая вокруг сидящего на земле Рудольфа. — Что тобой двигало? Я не понимаю, как ты мог — он же твой лучший друг!
Но маленький вампир только сильнее прижимал человека к себе, боясь даже на миллиметр разжать свои тонкие дрожащие пальцы. Он понимал, что теперь его возненавидят абсолютно все, начиная от родителей Томпсона, заканчивая своими клыкастыми родственниками, ведь этот смертный стал больше чем друг для всей вампирской семьи. А как теперь самому пережить свою совесть, которая до скончания веков будет кусать его изнутри за столь гадкий и предательский поступок — Тони — единственный смертный, который так доверял вампиру и где-то в глубине своей человеческой души всё равно любил Секвиллбэка, просто боялся себе в этом признаться. Если раньше Томпсон просто избегал чувств своего бледнолицего друга, то теперь и вовсе его прогонит прочь из своей жизни.
— Грег, я н-н-не знаю, как так получилось, — заикался Рудольф. — Мы просто с ним разговаривали, а потом, словно туман перед глазами и всё… я ничего не помню. Прости… Я правда не понимаю, как так вышло. Я себя ненавижу, я себя проклинаю… Тони, прошу, держись… Прости друг, я виноват…
— Э-ххх, брат, молись звездам, чтобы смертный выжил, иначе нам всем конец — люди вновь откроют на нас охоту, они не простят нам смерть своего сородича, — продолжал стыдить своего младшего брата Грегори. — Скажи, зачем ты вообще прилетел к отелю? Ты же знаешь, что во время перерождения ты должен находится в семейной усыпальнице. Ты сам выбрал этот путь, а теперь сам же нарушаешь правила. И, прекрати так обнимать его, он человек, а не девушка в конце концов.
— Он мой лучший и единственный друг, а это главное, — огрызнулся вампир и уткнулся своим бледным носом в светлую макушку смертного, вдыхая аромат его тела, перемешанный с запахом крови и пота. Но, как ни странно, «красное» больше не вызывало чувство аппетита, а лишь только отвращение к самому себе. Вместе с этим, блуждающий в теле вампира ихор как будто начинал леденеть от собственного обличия — Рудольфа постигало непреодолимое желание — свои же клыки вонзить себе в горло и разорвать его в лохмотья. Бессмертие настолько осточертело, что он готов был уже взлететь навстречу лучам палящего солнца, чтобы забыть про всё… забыть про Томсона и свою гребаную «не жизнь» — раствориться пеплом в потоке ветра и больше никогда не знать, что такое жажда! Уставший от одиночества, он смог найти друга среди тех, кто являлся пищей, а теперь об этом можно попросту забыть — ни один смертный никогда больше не доверится и не будет так предан вампиру, как Тони, которого он безумно любил: до боли, до слез, до помутнения рассудка, до хруста зубов. Да и вряд ли кто-то из людей сможет покорить мертвое сердце вампира, как этот хрупкий человечек, который был младше всего-то на каких-то жалких триста лет. А что, если бы Секвиллбэк хотя бы на минуту стал живым — смог бы тогда Тони ответить взаимностью, по-настоящему? А может и нет…
— Грег, как думаешь, а можно вернуться в облик человека, хотя бы на день, хотя бы на минуту, чтобы почувствовать мир глазами людей? — интересовался Рудольф. — Может, тогда бы и Тони меня смог полюбить, — еле слышно про себя проговорил вампир.
— Хватит нести чушь, уже пора взрослеть, братишка, — возразил Грегори, закатив глаза (видимо, у них это семейное). — Давай скорее отнесем смертного в отель, ему сейчас нужна помощь и отдых. Благодаря тебе, твой друг чуть не лишился жизни.
Парни аккуратно взяли на руки бессознательного Томпсона и поспешили в сторону открытого окна, в котором еле-еле был виден тусклый свет горящих свечей.
*****</p>
— Итак, мои дорогие дети, — возмущенно протягивал глава клана, расхаживая по своей комнате, сомкнув руки за спиной. — Сегодня произошёл вопиющий случай для нашей семьи. Благодаря Рудольфу, мы все можем оказаться в большой опасности. Впервые за три года, в эти края не ступала ни одна нога охотника на вампиров. Молитесь звездам, чтобы этот смертный ребенок не направил свой гнев в нашу сторону и не рассказал остальным о нашем существовании. Тогда нам конец!
— Отец, я… — виновато подал голос Руди.
— Молчи! — надавил отец. — Сынок, ты же сам захотел стать взрослее и попросил у меня помощи. Я тебя предупреждал, что в этот период ни в коем случае нельзя подходить к смертному — это чревато. Поэтому, с сегодняшней ночи ты будешь наказан и отправишься в семейную усыпальницу до окончания своего становления. Рудольф, ты же прекрасно знаешь наши вампирские законы, и что их нарушать нельзя. Уж, если по воле судьбы ты завел дружбу с человеком, то будь добр, не сходи с ума.
— Теперь ты, Анна! За то, что за моей спиной разболтала смертному тайный ритуал, так же понесешь наказание… Какое именно, я еще не придумал.
— Прости отец, но Тони…
— Молчать! — рыкнул грозный Фредерик. — Девочка моя, я не против вашего общения с этим смертным ребенком. Более того, мы с мамой очень благодарны ему за помощь в сохранении нашего клана, но тысячелетние традиции нашего тёмного мира не должны коснуться знаний смертных — это закон. В один прекрасный день дружба с человеком может пошатнуться, например, как сегодня, и он эти знания может направить против нас же самих. Где гарантия, что во время второй фазы становления, когда Рудольф будет находиться в стадии «Забвения» и крепко спать, этот человек не вонзит ему осиновый кол от обиды и гнева.
— Дорогой, может, не нужно так строго, они же всего лишь дети, — пыталась успокоить грозного мужа Фрида.
— Вот только не говори, что пубертат и всё такое… Правила одинаковы для всех и во все времена — на этом и держится клан вампиров. К тебе, Грегори, я претензий не имею, так что можешь возвращаться к себе.
— Отец, а можно последнюю просьбу, пожалуйста, — вопрошал вампирёныш.
— Попробуй, но ты и вовсе не имеешь права о чём-либо просить.
— Позволь перед усыпальницей попрощаться со смертным, прошу тебя, — дрожащим голосом произнес Рудольф.