Брачные танцы (1/2)

А вы думали, они дадут мне отдышаться? Позволят спокойно разыскивать человека, которого я же и выдумал? О нет, сегодня у нас публичный променад. Мы гордо рассекаем улицы со Старателем чуть ли не под ручку. Он в дорогом, но не слишком нарядном костюме, я в свободной темно-синей рубашке и черных брюках. Не совсем мой стиль но допущение было сделано специально — как никак, я тут молодежь и я тут сучка (ему все еще не нравится, когда я так себя называю). С каждой новой ложью Старатель справляется с ролью влюбленного в меня по уши все лучше. Он улыбается мне, когда на нас смотрят особенно внимательно, и даже машет фанатам. В кой-то веки они не боятся брать у него автограф. Страшный сон старых фанатов Старателя, на чью приватность посягнула машина капитализма.

Потом мы останавливаемся у суши-бара, в который не пустят никого, кроме нас, и коротко целует меня в щеку, сильно наклоняясь — будто чтобы подчеркнуть нашу разницу в росте. Я принимаю его поцелуй и смущенно улыбаюсь, а после за стеклянной дверью, которую вместе с окнами ничем (по требованию Комиссии) не закроют, будем сидеть и выжимать из себя такую, мать его, любовь, что вашей мамаше и не снилось.

На этот раз целой съемочной команды не понадобится. Достаточно одного человека, стоящего у бара, который на деле является популярным журналистом. Все его тело забито камерами и он может моментально распечатывать снимки из своего тела (спасибо, что не из задницы).

— Тебя не смущает такая публичность? — будто издеваются над нами. Очередной сценарий очередного олуха, ну хотя бы звучим, как живые люди.

— Да… нет, — Старатель отлично отыгрывает паузу.

— Нет?

— Знаю, это не в моем стиле, но рядом с тобой, — он касается рукой моей щеки и проводит большим пальцем вниз, — мне неважно, сколько людей смотрят на меня. — Если бы я писал текст, я бы вставил шутку с отсылкой к его речи на рейтинге героев: «Конечно, не смущает, ты же сам приказал всем смотреть на тебя». Я проглатываю шутку, но улыбка не остается незамеченной. Мне даже кажется, что Старатель догадался, о чем я пошутил в своей голове. — Знаю, мы еще совсем недавно вместе, но…

— Три месяца и четыре дня, — киваю я, на что он соглашается.

— Я никогда не разбрасывался этими словами… но, Хоукс… Я люблю тебя. Когда я вижу тебя, мое сердце замирает. И я был бы несказанно рад, если бы ты согласился переехать ко мне, — это альтернативный сценарий? Не помню такого на седьмой странице. Даже журналист покупается на ложь, хотя этого жука хрен проведешь. Старатель целует меня в щеку и смотрит так, будто действительно ждет ответа. Я не нахожу ничего лучше, чем улыбнуться и ответить в духе мелодрам: «О да. Да, да — сто раз да». А потом нам приносят саке, и журналист дает знак, что мы можем отключить микрофоны.

— Не помню часть про переезд.

— Да ладно тебе. Это всего лишь импровизация.

— С каких пор ты импровизируешь?

Он мрачнеет. Не отвечая сразу, отпивает саке и холодно смотрит мне в лицо.

— С тех пор, как понял, что нужно усыпить их бдительность.

— Энджи, ты так славно усыпляешь их бдительность, — говорю я так тихо, как только возможно, чтобы журналист ничего не расслышал, — что мы провалим самую главную часть плана.

— Какую?

— Как можно больше оттянуть свадьбу. Выиграть время. Я думал, нам надо двигаться медленнее.

— Мне кажется, они что-то вынюхивают.

— О чем ты? — я наклоняюсь, чтобы Энджи шептал мне на ухо, убьем двух зайцев: назойливые фаны за стеклом сочтут это за флирт, а придурок с напичканными во все дыры камерами точно ничерта не услышит.

— После твоего разговора с Президентом.

— Она что-то сказала тебе? Намекнула? Припугнула?

— Нет.

— Так и все. Боже, — я отталкиваю его и тут же делаю придурковатое выражение лица, чтобы папарацци приняли это за странные брачные танцы. — Энджи, я серьезно. Скажи, в чем дело, или…

— Или?

— Или наша неотвратимая супружеская жизнь покажется тебе адом. Сегодня или никогда. Понял?

***</p>

Из таких мужчин, как Энджи, все нужно вытягивать клещами. Не удивлюсь, если не понимающего намеков Энджи жена самолично просила о подарках по памятным поводам. Ладно-ладно, я это для пущего закадрового унижения. Он все еще мнется. Снова пялится на картину с похмелья. О, сладкое опьянение, которое все еще не покинуло его тело, из меня же спирт выветрился вместе с ночным полетом над городом, но после него остается только злость.

Теряя себя в этом многослойном пироге из гнева, желания мстить и чувства беспомощности, я падаю на колени. Чтобы устроить сценку нашему не самому сообразительному герою.

— Ну что мне сделать, чтобы ты обратил на меня внимание? — я обхватываю руками его член, и тело Старателя реагирует чересчур сильно. У кого-то особая форма тактильного голода?

— Хоукс… — легкий румянец? На лице Номера один?