Глава седьмая. Ананас и запечённая в золе картошка (2/2)

— Понял, понял, никакого одеколона среди фелидов! — испуганно сказал Бранд и отставил флакончик куда подальше.

В назначенный час они подошли к дому швеи, торжественно неся величественный ананас. Дверь им открыла собственноручно Самия, и Фазиль замер в восхищении её нарядом — ярко-алыми шароварами, кружевной рубашкой и шитой золотом жилеткой. Вот у кого не было недостатка в украшениях! Тут, конечно, последовали изысканные поклоны и приветствия: Фазиль старался недостаточную пышность одежды компенсировать витиеватостью комплиментов, поэтому превзошёл сам себя в плетении словесных кружев. Затем последовало вручение ананаса и очередной раунд соревнований в вежливости.

— Ах, ну что вы, зачем! Не стоило так тратиться! — говорила Самия.

— Мы вовсе не потратились, — возражал Фазиль, всем своим видом намекая как раз на противоположное. — А даже если потратились, то разве траты имеют значение, если речь идёт об удовольствии видеть вас?

Когда все формальности были выполнены, ананас принят и передан Айше, Самия отвела их в нарядно прибранную гостиную. Навстречу им поднялись два фелида: один — низенький, толстый и мохнатый, второй — подтянутый и гладкий, как пантера. В креслах, раскинув пышную атласную юбку, сидела ещё одна гостья — человеческая женщина, которую Фазиль тут же исподтишка оглядел, недоумевая, чего бы здесь делать эдакой даме. Дама была вся на вид мягенькая, как диванные подушечки, и так же обильно уснащена оборками и рюшечками; светлые кудряшки ниспадали на пухлые белые плечи, круглые глаза с нескрываемым любопытством уставились на гостей.

Самия принялась всех друг другу представлять: гладкий фелид оказался её мужем по имени Хайдер, а мохнатого друга семьи звали Тахир. Человеческую женщину Тахир представил сам: раздувшись от важности, он взял её за ладошку, помог подняться из кресел и произнёс:

— Позвольте представить вам мою жену Эмили!

Эмили присела и смущённо хихикнула. Фазиль, знающий, как обращаться с человеческими дамами, галантно чмокнул её мягкую ручку, втайне недоумевая: он всегда считал, что людям нельзя жениться на фелидах.

В воздухе витали заверения, что всем очень приятно познакомиться. Бранда Самия приберегла напоследок и представила, как храбреца, спасителя фелидят и фелидских семей в целом. Хайдер пожал ему руку:

— В нашем языке нет слов, чтобы выразить всю ту признательность, которую я к вам чувствую. Мы перед вами в вечном, неоплатном долгу, и поверьте, мы готовы сделать всё, чтобы этот долг вернуть — не потому, что нам претит быть должными, но потому, что не хотим слыть неблагодарными!

Он ещё некоторое время распространялся в том же духе, и Фазиль с трудом удерживался, чтобы не фыркнуть, потому что Бранд готов был сквозь землю провалиться. Хайдер держался с большим достоинством и говорил торжественно: прервать его не каждый осмелился бы, к тому же во всей его манере чувствовался некоторый вызов — он будто всё время ждал от окружающих обиды. Бранд с облегчением вздохнул, когда его руку наконец-то отпустили, и Фазиль ухмыльнулся, встретившись с ним взглядами. Ничего, ему полезно лишний раз послушать чужие благодарности без возможности перебить и отмахнуться!

Наконец-то перезнакомившись, все расселись по креслам и диванам, получили от Айше по бокалу сильно разбавленного вина и повели беседу. Речь зашла о браке Тахира и Эмили: оказалось, что поженились они совсем недавно, о чём, впрочем, и так легко было догадаться по тому, как нежно они друг с другом обращались.

— Закон о брачном равенстве крайне важен, — рассуждал Тахир, размеренно помахивая кончиком хвоста над головой; хвост у него был такой пушистый, что напоминал рукав старой косматой шубы. — Благодаря ему я, через три года борьбы, наконец-то могу назвать мою возлюбленную Эмили женой!

— Мой пушистик, — нежно сказала Эмили и почесала его за ухом своими маленькими ноготками, похожими на розовые конфетки. Фазиль снова едва удержался от фырканья и посмотрел на Бранда, но тот задумчиво разглядывал бокал. Самия и Хайдер сидели такие гордые, словно это они боролись за брачное равенство.

— Теперь мы, конечно, возьмём в семью детей, — продолжал рассуждать Тахир, влюблённо поглядывая на жёнушку. — Благо моё состояние позволяет обеспечить их будущее. Четырёх, не меньше! Двух человеческих и двух фелидов...

— Ну уж нет, предпочитаю фелидят! — засмеялась Эмили. Остальные заулыбались, но тут Бранд поднял взгляд от бокала и сказал:

— На улице и человеческих детей много. Правда, они не такие хорошенькие, но в любви всё-таки тоже нуждаются.

Эмили растерянно захлопала ресницами, потом пробормотала:

— Ну, одного человечка можем и взять...

Повисла неловкая пауза. Фазиль сгорал со стыда. Ситуацию спасла Самия: поднявшись с дивана и позвякивая браслетами, она пригласила гостей в столовую. Фазилю очень хотелось потребовать у Бранда ответа, почему это он позволил себе грубость, но попробуй незаметно пошептаться, когда кругом полным-полно фелидов с тончайшим слухом! Он ограничился тем, что метнул на него сердитый взгляд, сердито мотая хвостом из стороны в сторону, однако Бранд не особенно впечатлился.

За столом, впрочем, неловкость сгладилась — очень уж обед был хорош. Подавали чудный бульон с анисом и кардамоном, который таил в себе маленькие сочные котлетки из смеси мяса и креветок, а после — белую рыбу в нежнейшем сливочном соусе. Ко всему этому прилагалось вино, сильно разбавленное водой с лимоном, — не лишняя предосторожность, когда имеешь дело с фелидами, пьянеющими от пары бокалов.

Ананас царствовал в центре стола, и Фазиль гордо на него поглядывал, отдавая должное обеду и не забывая участвовать в беседе, которая теперь текла плавно и неторопливо. Говорили обо всём: о клиентках Самии, о работе Тахира и Хайдера, которые занимались торговлей; о воспитании детей и о том, какой в этом году будет урожай. Тахир выпил несколько бокалов вина, раскраснелся, распушился и стал рассказывать, как познакомился с Эмили.

— Я зашёл в бар, — говорил он, — и услышал ангельский голос, прекраснее которого раньше не слыхал... Это было аккурат после окончания войны, в баре было много солдат, и все слушали её пение. Она была так прекрасна в своём серебристом платье! И когда солдаты собрались выкинуть меня из бара, она прекратила петь и потребовала, чтобы они оставили меня в покое! После этого никто из этих грубых людей не...

Тут Самия сделала страшные глаза и указала на Бранда. Тахир удивлённо заморгал, потом, видимо, догадался, на что она пытается намекнуть, и встал, подняв бокал, выпятив грудь и так распушив хвост, что тот сделался похож на метёлку для сметания пыли.

— Любезная хозяйка намекнула мне, что я допустил бестактность в отношении нашего гостя, — и он слегка поклонился в сторону Бранда. — Позвольте её загладить! Я как никто уважаю мужественных героев, которые проявили столько храбрости, чтобы защитить нашу страну. Благородное и достойное дело — сражаться на поле брани, покрывая себя славой! Нет ничего более героического, чем занятие воина...

— Героического?

Бранд говорил куда тише Тахира, но его голос прозвучал, как ночной стук в дверь. Тахир замолчал, его разрумянившиеся щёки слегка побелели. Фазиль глянул на Бранда и прижал уши, чувствуя, как по спине, подобно каплям ледяной воды, ползёт страх.

— Вы о войне говорите, как будто читали о ней в рыцарских романах или в дурацких газетёнках, где солдат именуют не иначе как «бравыми серыми шинелями», — сказал Бранд, глядя прямо на Тахира. И так звучал его голос, и так смотрели его серые, стальные глаза, что Фазилю даже в голову не пришло его остановить. Он бы сейчас не рискнул до него дотронуться, потому что рядом сидел не тот добродушный, весёлый человек, который не любил драматических сцен и страдальчески морщился, когда его благодарили; это был незнакомец, злой и пугающий, холодный и далёкий.

— Хотите знать, что это такое — война? Грязь и кровь. Окопы, в которых сидишь неделями, боясь голову высунуть. Вши, крысы, голод. Убийства и смерть повсюду...

Он замолчал, обвёл взглядом окружающих. Фелиды сидели, прижав уши и синхронно мотая хвостами; Эмили глядела, раскрыв ярко-красный ротик буквой «О». Бранд сделал уже знакомый Фазилю жест, будто смахивая что-то с лица, неловко поднялся, с шумом отодвинув стул, и схватил трость.

Дверь за ним уже закрылась, а Тахир всё стоял, сжимая ножку бокала. Пухлые его щёки совсем побледнели, мохнатые уши прижались к голове, почти скрывшись среди каштаново-рыжеватых волос. Эмили протянула к нему руку и робко погладила по локтю:

— Милый... — дрожащим голосом прошептала она.

Опомнившись, Фазиль вскочил на ноги.

— Прошу меня простить, — он быстро поклонился и выскочил из комнаты.

Бранда он догнал на садовой дорожке: тот торопливо шагал вперёд, хромая больше обычного. Одной рукой он дёргал себя за галстук, наконец остановился, дёрнул сильнее — послышался треск ткани, галстук полетел в сторону и пёстрым клубочком свился на гравии.

— Стой!

Фазиль преградил Бранду путь, хотя страх и бился у него в голове, подобно назойливому мотыльку, зудя, что безрассудно вмешиваться. Но некая другая часть не позволяла отойти в сторону, и Фазиль, подняв голову, посмотрел другу прямо в лицо.

Бранд остановился, губы у него кривились, на скулах ходили желваки.

— Не стоило мне приходить, — сказал он сквозь зубы. — Уйди с дороги.

— Нет.

— Нет?!

Фазиль увидел, как побелели костяшки руки, сжимавшей набалдашник трости, и прижал уши.

— Нет, — повторил он и сам остался недоволен тем, как задрожал его голос. — Так не пойдёт. Бранд, которого я имею счастье знать, учил меня нести ответственность за свои поступки, отчего я предположил, что этой философии придерживается и он сам. Этот человек не захотел бы, чтоб за него приносил извинения я.

Несколько секунд они смотрели друг на друга; Бранд продолжал стискивать трость так, что Фазилю казалось — ещё чуть-чуть, и рукоять превратится в кашу. Потом Бранд закрыл глаза и с шумом выдохнул, рука на трости расслабилась

— Не надо было мне этого всего говорить, — пробормотал он. — Не они тут виноваты...

Фазиль повёл плечами, сбрасывая напряжение, и осторожно выпрямил уши. Подошёл поближе и коснулся кончиками пальцев его руки.

— Фелиды любят пышные извинения.

— Я не умею говорить пышно.

— Пробуй до тех пор, пока не выйдет, — повторил Фазиль его же собственные слова, и Бранд поглядел на него с тенью усмешки в глазах.

— Ладно, — сказал он и крепко взял Фазиля под локоть. — Идём обратно.

Они вернулись, и Фазиль, скромно встав у входа, наблюдал, как Бранд приносит извинения Тахиру и хозяевам дома. Конечно, слова его звучали суховато, им недоставало пышности, но по мере того, как он говорил, Тахир буквально расцветал.

— Ну что вы, — с горячностью заговорил он, едва получив такую возможность, — это я должен извиняться, что со своим невежеством затронул сферу, о которой не имею ни малейшего понятия! Фелиды ведь не участвовали в войне, а посему...

— Ну почему же, — перебил его Бранд. — Сам я их не видел, но поговаривали, что у армии есть целый отряд фелидов-разведчиков!

Тахир и Хайдер переглянулись, и в глазах обоих зажёгся совершенно одинаковый восторг, а вот Самия с Эмили одновременно закатили глаза.

— Говорите, вы их не видели? — поинтересовался Тахир, заговорщицки подмигивая. — А знаете, почему? Вот настолько фелиды хороши в разведке!

Момент был тонкий: не пойми Бранд шутку — и атмосфера снова стала бы неловкой. Но тот распознал попытку пошутить и усмехнулся, после чего Тахир расплылся в довольной улыбке и явно почувствовал свою честь восстановленной.

Остаток обеда прошёл спокойно — все были вежливы и предупредительны, а Тахир, казалось, даже проникся большой симпатией к Бранду и постоянно обращался именно к нему. Фазиль же смог всё своё внимание уделить лимонному пирогу с меренгой и ананасу, который своим необычным сладко-едким вкусом и невероятной сочностью настолько поразил его воображение, что он даже забыл о простейшей вежливости и с первого раза согласился взять второй кусочек, когда ему такую возможность предложили.

***</p>Фазиль в обычное время засыпал очень быстро: едва голова коснулась подушки, как уже сны приходят. Но сегодня он вертелся в постели, то сбрасывал одеяло, то снова его натягивал, и никак не мог выкинуть из головы слова Бранда о войне. Многое стало на свои места — вот почему он не хочет ничего рассказывать, вот почему он не хочет надевать мундир!

Фазиль мало думал о войне. Помнил, конечно, как в ясный день наставница с компаньонкой повела их — выводок из шести десятилетних фелидов — в кондитерскую, и они чинно сидели за столом на веранде и пили чай с печеньем. Дамы пили кофий из чашечек размером с напёрсток и школили фелидят, чтоб не шалили, не болтали ногам и не звякали ложечками о край кружки. Фазиль плюхнул в свою чашку слишком много сахара и размышлял, как бы теперь незаметно вылить получившийся сироп, и тут на столик наползла тень. Он поднял голову и невольно прижал уши: в небе плыли огромные, как киты, дирижабли со страшным изломанным знаком — символом врага.

Всё затихло, люди глядели вверх, как во время солнечного затмения. Казалось, птицы перестали петь, а собаки — лаять.

А потом Фазиль почувствовал, что столик вздрогнул, ложечка подпрыгнула и звякнула, и он подумал, что наставница его наругает за звяканье, но она сидела бледная, как фарфоровое блюдце, и даже не смотрела на него. И он смог спокойно вылить слишком сладкий чай в кадку с растением, и только через несколько дней узнал, что ложечка звякала не просто так — это было эхо далёких взрывов.

Таким эхом война для него и была, потому что шла она где-то там, где-то в полях и лесах, вне города и вне его интересов. Он видел её следы, но с нею самой не сталкивался. Теперь война ушла, но казалось, что её ледяная грязная рука протянулась к нему из небытия.

А Бранд ведь был там...

Фазиль в который раз откинул одеяло и уставился широко открытыми глазами в потолок.

Бранд тоже не спал: то расхаживал туда-сюда, то ворочался в кровати, которая откликалась скрипом. Решившись, Фазиль прихватил книгу, поднялся на второй этаж и постучался.

— Заходи, — послышалось после паузы.

Фазиль вошёл в комнату, залитую молочным светом луны — та зависла как раз напротив окна, круглая и румяная, как блинчик. В этом свете хорошо видна была скромная обстановка комнаты: кровать, шкаф, сундук. Везде идеальный порядок, хоть бы одна вещица где-то валялась! Ни украшений, ни фотографий на стенах — ничего любопытного.

— Я тебе спать мешаю? — спросил Бранд, который сидел на разобранной кровати, расставив ноги и уперев локти в колени. Взгляд Фазиля невольно скользнул по его обнажённой груди под полурасстёгнутой рубахой. Ну вот ещё, глупости какие! Он сердито дёрнул ухом.

— Нисколько не мешаешь, но я и сам оказался во власти бессонницы, поэтому решил предложить совместный досуг: говорят, чтение способствует хорошему сну.

Бранд молчал. Фазиль переминался с ноги на ногу — обуться он не додумался, поэтому стоял на холодном полу босиком.

— Не хочу я чтение слушать, — сказал наконец Бранд. — Лучше просто посиди со мной.

Он подвинулся и похлопал по кровати. Подмёрзшего Фазиля дважды просить не понадобилось: он сел рядом, поджал под себя заледеневшие ступни и обернул их хвостом.

Снова тишина. Фазиль воспользовался моментом и натянул на себя ещё и одеяло, закутавшись в него, как в плащ. Вот так он мог долго просидеть. Тянуло ещё и привалиться к Бранду, но он сдержался, выжидательно глядя на него: скажет ли что-нибудь? Фазиль заговорил бы сам, да впервые в жизни не представлял, что сказать.

Кровать заскрипела, когда Бранд переменил положение и сел так, чтобы смотреть на Фазиля.

— Напугал я тебя сегодня? — спросил он. — Прости. На меня... находит иногда, потому я и не вожусь ни с кем. Одному, видишь, проще — никого не обидишь.

— Ты меня не обидел. Но я подумал, что поразительно невежествен и ничего не знаю о том, через что ты прошёл...

— Не надо об этом знать ни тебе, ни другим вашим...

Бранд помолчал; Фазиль смотрел на него во все глаза — махал бы хвостом от волнения, да хвост был надёжно спрятан под одеяло.

— Ну вот сидел я у них — домик чистенький, как кукольный, и сами они все такие славные, хорошенькие. И даже человеческую женщину подобрали под стать, кукольную, — медленно заговорил Бранд, глядя сквозь Фазиля. — И понимал, что мне там не место. Я этот пряничный домик запачкаю — я же всё ещё в окопе. Стреляю. Убиваю. Держу на руках умирающих товарищей и говорю, что всё у них будет хорошо, и они вернутся к своим матерям и невестам. Знаешь, сколько раз...

Он осёкся, потому что в этот самый момент Фазиль обхватил его за шею и крепко обнял, потому что только так можно было выразить охватившие его чувства. Бранд после секундного замешательства выдохнул и положил тяжёлую руку ему на плечо.

— Ты что... плачешь? — осторожно поинтересовался он. — Я не хотел, чтобы ты плакал...

Фазиль быстро вытер лицо о его рубаху и отстранился:

— Ни в коем случае не плачу. Просто... Ты же не выбирал воевать. Когда выбираешь ты — ты делаешь только хорошее! Ты видел великое зло. Но ты его не понёс дальше, а остановил... вот здесь, — и Фазиль коснулся его лба. Бранд перехватил его руку и поцеловал ладонь, отчего сердце Фазиля проделало удивительный кульбит: сначала сжалось, а потом расширилось и заскакало, как кролик на лугу.

— Ты ведь меня спас, — прошептал он, не отнимая руку.

— Может, я это сделал из корысти, — Бранд тоже заговорил шёпотом, придвинувшись ещё ближе; Фазиль почувствовал его дыхание на лице и задрожал, но вовсе не от холода. Что, ему было холодно? Сейчас стало так жарко, будто в комнате работало сразу три печки. — Да, из корысти: чтобы мне первый раз в жизни говорили такое.

— Поэтому приютил первого попавшегося вора и мошенника? Плохой из тебя корыстник...

Бранд ничего не ответил, а только обхватил его и вместе с одеялом прижал к себе, и Фазиль прильнул к его груди, положил голову ему на плечо и так сидел, вдыхая его запах и изнывая от неведомого раньше чувства, которое только росло от близости: требовало прижаться ещё ближе, обнять ещё крепче. Фазиль перестал бороться с этим чувством и дал ему себя затопить.

— Останешься со мной? — не свойственным ему робким тоном спросил Бранд. Фазиль кивнул, не доверяя своему голосу — казалось, неведомое чувство может выплеснуться наружу вместе со словами.

Они легли. Фазилю казалось, что он ни за что на свете не заснёт, но стоило свернуться клубком, уткнувшись лбом и коленями в бок Бранда, как сон накрыл его тёплым покрывалом.

Последнее, что он помнил — осторожные прикосновения грубоватой руки, которая гладила его по голове.