Мамы-дочки (2/2)

— Забей.

Да уж. Вряд ли Адриан действительно заболел жёлтой лихорадкой<span class="footnote" id="fn_31730536_1"></span>, слишком он для этого много общался с другими. Да и юмора Алья бы не поняла, маленькая ещё.

Короче, переубедить Сезер у меня не получилось, и всю неделю после нашего с Адрианом знакомства Алья закидывала меня его координатами. Что удивительно, мы действительно несколько раз пересекались с Адрианом и без помощи вездесущей будущей журналистки.

— Как понять, если родители тебя не любят? — спросила Манон, забавно насупившись.

Я заметила-таки Адриана и коротко махнула ему рукой. Несмотря на толпу фанатов, Агрест этот жест как-то увидел, и ответил таким же коротким махом, тут же получив нагоняй от фотографа.

— Ты думаешь, что Надья тебя не любит?

Дети на площадке были с родителями. Матери и отцы, как курицы-наседки, следовали за своими отпрысками. Будто бы ребёнок может убиться в той же песочнице.

Хотя, о чём это я. Это же дети. Они и соплёй из носа убиться могут.

Манон сидела рядом со мной — человеком, который даже морально поддержать ребёнка не мог. Если девочка падала и разбивала коленки, я не дула на них и не целовала больное место. Не могла, от такого проявления заботы меня воротило. Я заставляла Манон самостоятельно подниматься, а потом обрабатывала царапины болючей перекисью и замазывала щипучими мазями.

— Она не хочет быть со мной. Только и говорит: иди поиграй, Манон. Не мешай, Манон. Дай посидеть в тишине, Манон! Я как будто собачка.

— М-хм.

Что-то советовать в такой ситуации я не имела права, как мне казалось. У меня с родителями всё было плохо: отца я в последний раз видела лет в восемь, бабку ненавидела из-за деспотичности, дед снизил наше общение до минимума всё в те же восемь, а мать больше хотела быть подругой, а не старшей. Всё детство я провела наедине с собой и компьютером.

— Так что думаешь, она меня не любит?

— Почему ты спрашиваешь меня, а не, например, воспитателя в детском саду?

— Там будут лепетать, как будто я маленькая и совсем глупая. А ты не врёшь и тебе всё равно на мои слёзы.

Эта фраза меня удивила.

— С чего ты решила, что мне всё равно на слёзы? Совсем не так. Они меня раздражают.

— Вот про это я и говорю, Маринетт. Так что?

Я хмыкнула и задумалась.

Надью я, в принципе, понимала: женщина она молодая, даже моложе меня. Ей было двадцать четыре, вся жизнь впереди — а тут ребёнок. Не совсем понятно, зачем рожала, но может у неё были какие-то обстоятельства или по здоровью аборт противопоказан. Результат в любом случае вот он, сидит рядом со мной.

— Может, твоя мама устала и никак не может отдохнуть? — спросила я, покачивая ногой.

— Она отдыхает. Много. Уходит по вечерам в красивых платьях, когда думает, что я сплю, и возвращается только утром. И пахнет странно.

— Странно?

— Духами, только не её. Она такие сильные не использует. Мне они не нравятся, противные.

Да уж. А говорят, дети ничего не видят. Ага, конечно.

Но сказать мелкой, что мать её просто не натр… не нагулялась, я не смогла.

— Может, поговоришь с Надьей о том, что тебе её не хватает?

Манон нахмурилась и принялась грызть палочку от чупа-чупса, уже пустую. Какой-то ребёнок на площадке шлёпнулся с горки, и теперь заходился громким рёвом под кудахтание матери рядом.

— Поговорить?

— Тебе рот для чего дан, скажи на милость? Есть в него или только зубы чистить? Люди ртом ещё и разговаривают. Иначе как ты покажешь остальным, что тебе что-то не нравится?

— А я зубы и не чищу! — похвасталась мне Манон.

— Фу-у-у, — я скривила максимально страшную морду. — Ну ты и свинюха!

Я была уверена, что в этот вечер мелкая точно отдраит каждый свой зуб до унитазной белизны.