Дополнение: как описать легизм. (1/2)

Когда люди наслаждаются, они развращаются, а когда они развращаются, рождается лень, поэтому, если управлять людьми путем наказаний, они станут боязливы, а когда они боязливы, не осмелятся творить злодеяний. Если же наставлять людей с помощью справедливости, они избалуются, а когда люди избалованы, рушится порядок.

— «Книга правителя области Шан».</p>

Среди тоталитарных идеологий обычно вспоминают коммунизм и нацизм, которые навели шороху в двадцатом веке, тем самым забывая куда более зубоскальскую и кровожадную идеологию — легизм. Это китайская древняя идеология, которая известна сейчас только историкам, но по уровню своей ненависти к индивидууму она готова запнуть за пояс нацизм и коммунизм. Если говорить кратко и по существу, то легизм — это сверхценная идеология, где в качестве главной ценности выступает стабильное общество, существующее не для блага индивидуума, а для самого себя (оно само по себе — цель), а в качестве главного зла (антиначала) выступают индивидуалистические желания и стремления как таковые. Можно привести много примеров того, где индивидуальное начало вступает в противоречие с общественным началом. Ну вот например, что вы будете делать, если ваш друг случайно собьёт пешехода и этого не видел никто, кроме вас? С одной стороны, если вы случайно кого-то сбили, то вроде бы как морального порицания это заслуживать не может, потому что всякое бывает. Вы этого честно не хотели. Всем известно, что человек не всесилен и всегда есть шанс роковой вероятности, что что-то пойдёт не так. Таким образом с точки зрения рационально-релятивистской морали можно обосновать такое поведение, в котором вы с другом просто унесёте труп куда подальше, сделайте вид, что ничего не было. Потому что если вашего друга накажут, то с точки зрения рациональной морали — это не будет иметь никакого позитивного эффекта: ваш друг и так знал, что сбивать людей плохо и старался делать всё, что есть в его силах, чтобы не сбить (просто не вышло); он объективно не опасен для общества (не больше, чем любой из нас, ибо злой рок в силах направить всякое наше действие на то, чтобы причинить смерть или травму по неосторожности); его заключение в тюрьме никак не исправит смерть человека. То есть ничего аморального не будет в том, чтобы выкинуть труп в кусты, пока никто не видит (при желании можно и ценности наличные забрать, они ему в вечном небытие не пригодятся). Но это точка зрения рационального релятивизма на такое противоречие между индивидуалистическим и общественным началами.

Когда писал свой фанфик, то специально вывел следующую коллизию. Мерзкий малолетний садист по имени Такеши домогается до своей одноклассницы Хикари и гадко её терроризирует, Тодзи — парень, влюблённый в Хикари — за это на эмоциях избивает Такеши. Внезапно у Такеши случается приступ астмы. Хикари бежит за врачём, но, так как Такеши ей делал зло, она останавливается и какое-то время ожидает. Такеши умирает. Друг Хикари и Тодзи — Кенске — видел то, что Хикари допустила смерть Такеши в качестве мести. Хикари при этом действовала не по умыслу, а на эмоциях, так как она не могла заведомо знать, что Такеши умрёт, но просто на эмоциях хотела, чтобы ему стало хуже — если бы она знала, что Такеши отдаст душу Азатоту, то точно бы поспешила. Но по итогу получилось то, что получилось. Кенске открыто говорит потом Тодзи и Хикари о том, что он видел, как последняя не спешила, но он не будет выдавать Хикари — потому что они друзья, более того, Кенске подчёркивает, что именно в таком снисхождении к людским слабостям заключается настоящая дружба:

— «…» Тодзи убил, ты помогла, я — не донёс, — с умным видом рассудил Кенске. — Всё о`кей.

Тодзи и Хикари переглянулись — они не могли не согласиться с их другом.

»…»

— Только ты точно не стуканёшь на Хикари? — уточнил Тодзи. — А то смотри у меня…

— Да не бойся! — Кенске протянул ему руку. — Давай дружить, а то я одинок, тебя все стороной обходят, Тодзи… Вдвоём нам будет веселее. Вот если будем настоящими друзьями — будем доверять друг другу как самому себе. Ведь настоящий друг, это тот — кто не сдаст и поможет разрубить в ванной труп и закопать в лесу!

Хикари как-то странно поглядела на улыбающегося очкарика — такой безобидный, он оказался совсем не прост… Да и она тоже, раз хоть косвенно, но погубила человека.

— Друзья, — Тодзи принял руку Кенске.

— Друзья, — положила свою руку Хикари.

— Друзья навеки, — провозгласил Кенске.

Да, я часто видел истории, где дружба восхваляется, и так как я очень люблю доводить идеи до полного пиздеца, то я начал восхвалять дружбу именно в таком ключе. Излишне будет говорить, что герои мои — рациональные релятивисты и что я их всецело одобряю в такой ситуации. Всё потому что в моих представлениях о прекрасном не стоит вредить человеку без необходимости, наказание существует не ради самоценного возмездия, а ради защиты невинных.

Да, я ещё отмечу, что осуждаю и призываю карать распиздяев: если человек садится за руль пьяным, если на досмотре работнику таможни тупо лень разглядывать бомбу террориста и он пропускает его на борт самолёта — это всё отнюдь не то же самое, как два случая, описанных выше. Потому что есть разница между ситуацией, когда водитель ехал-ехал, вдруг на что-то отвлёкся, и в этот самый роковой момент сбил пешехода, и ситуацией, когда водитель вообще не смотрел всю дорогу, даже не пытался, а, скажем, бухал, принимал наркотики и т.д. Так как ситуация, когда всё решает роковой случай (водитель из моего примера) или нестабильное эмоциональное состояние (Хикари) — это не то же самое, чем когда кто-то садится за руль бухой или проверяет грузы спустя рукава — распиздяев карают для того, чтобы стимулировать остальных не допускать откровенного распиздяйства, тем самым защищая людей от его последствий.

С точки зрения легизма разницы между распиздяйством и достойной понимания человеческой слабостью нет — всё оно расценивается как распиздяйство, происходящее от главного зла во вселенной — индивидуалистического начала. Логика тут такая — что есть общее во всех преступлениях? Убийство из личной неприязни, ограбление ради копейки, изнасилование во имя похоти и патологической жажды самоутверждения, отказ доносить на друга, который случайно кого-то сбил? Во всех случаях присутствует один преступник — индивидуалистическое начало в психике человека, которое вступает в противоречие с началом общественным, и так как оно осмысляется как первичное по отношению ко всем этим злодеяниям, с ним следует вести самоценную борьбу. В отношение него можно только закручивать гайки. В целом рассуждение тут напоминает рассуждение радикальных феминисток об объективизации женщин — мол, что есть общего между тем, чтобы дрочить на фотографию женщины, и тем, чтобы насиловать и держать в рабстве живую женщину? В обоих случаях женщина понимается не как личность, а как обезличенный инструмент, потому первое столь же плохо как второе, ибо по отношению к обоим случаям идейно первичен сам факт объективизации женщин. Я уже рассуждал об этом софизме ранее, потому не буду тратить на него время.

Так как индивидуальное начало невозможно искоренить, его можно только постоянно держать в железных рукавицах, чего и добивается легист. Потому вот что характерно для общества легистов:

• Жестокие законы — первое, что бросается в глаза: их главная цель не в том, чтобы защищать людей, а в том, чтобы подавлять само желание совершать преступления. Про Гитлера рассказывают такую байку: якобы в целях борьбы с безбилетниками господин фюрер как-то раз приказал поймать нескольких «зайцев» и расстрелять их, чтобы впредь другим неповадно было, мол, после этого все жители Рейха исправно платили за билеты. Это, конечно, байка, но с точки зрения легизма именно по такому принципу надо осуществлять карательную функцию, то есть индивид не важен, важен порядок.

• Вообще абсолютизация норм права. Стремление вогнать в рамки вышестоящих инстанций разрешение всех общественных конфликтов и противоречий — в свою очередь это предполагает не только жёсткий бюрократический аппарат, но и постоянную его загруженность. На практике это может вылиться в сухой и абсурдный формализм.

• Система контроля не только сверху, но и снизу — поощрение коллективной ответственности и практики доносительства. Сами люди должны следить друг за другом, даже тени мысли о моих рассуждениях про то, надо ли доносить на друга в такой ситуации — и быть не должно: только доносы, только жестокий контроль, только доминирование закона.

• Возвышение института государства и утверждение вертикального управления обществом — так как именно Левиафан Гоббса рассматривается в качестве главного инструмента насаждения порядка и борьбы с личностным началом, ну просто потому, что ничего, корме насилия, нет, как главного и наиболее эффективного средства достижения каких-либо целей, а так как государство — это система, имеющая право на насилие и возможность осуществлять его организованно — то что ещё остаётся избрать в качестве главного орудия? Если в этом мире есть магия, то легист схватится за магию, но там, где магии нету или она не столь эффективна, легист будет ярым государственником. Это роднит его с гиперэтатистом, но у последнего верховная ценность — это государство как таковое, а не общественная стабильность.

• Цензура и пропаганда идеологии — тотальное осуждение личностного начала как такового, постоянные запреты всего, что способствует развитию личностного начала — ограничение развлечений, корме как подконтрольных и санкционированных сверху, реформация общественных институтов в новом ключе, например, разрушение традиционной семьи с целью переложить размножение на фабрики по производству детей, и т.д. Хороший пример такого подхода — цензурная правка Сталиным фильма «Большая жизнь» — вождь народов потребовал убрать из фильма эпизод, где герои-шахтёры обсуждают свою частную жизнь и всячески демонстрируют разные её стороны [1] — ибо не должно быть, надо думать, у строителя коммунизма никакого личностного начала, он должен быть всецело марионеткой Великой Ыдеи.

• Легизм — это светская идеология, все её постулаты доказываются только путём как бы «логических и рациональных рассуждений», апелляции к богам и религии тут должно быть по минимуму, а лучше их вообще не иметь.

По существу ответить на них можно только одно: почему общественная стабильность должна быть главной ценностью? Почему не права ЛГБТ? Вон геи-негры из открытого космоса из одноимённого трэш-фильма в качестве главной сверхценности исповедуют утверждение мужского начала над женским, потому убивают всех земных женщин, как злостных угнетательниц, и принуждают всех мужчин Земли к гомосексуализму. Если стабильное общество или борьба за права рабочего класса могут быть сверхценностью, то почему утверждение мужского начала и права ЛГБТ не могут быть сверхценностью? Соответственно ничего не мешает абсолютизировать любую ценность, чтобы потом на этой основе выводить всю систему этических правил, идеологических норм, нормативно-правовых основ общественного строя и т.д. Именно постановлением такого риторического вопроса можно уничтожить легизм на логическом уровне, ровно как и любую тому подобную квазирациональную сверхценную идеологию. В качестве ответа на такую критику, легист достанет главное пугало (у всех сверхценников оно есть) — и это порочная природа человека.

• Мизантропия — легист исходит из того, что все его действия оправданы тем, что люди порочны по самой своей природе. Легизм похож на коммунизм в том плане, что обе идеологии считают злом те или иные аспекты человеческой психики: личностно-индивидуалистическое начало в легизме и частно-капиталистические интересы в коммунизме. Но если коммунист легко может представить себе человека, у которого нет частно-капиталистических интересов, то вот легист представить себе человека без индивидуалистических желаний, стремлений и побуждений не может — ему остаётся констатировать, что они есть у всех. А раз вселенское зло постоянно пребывает в людях, то легисту остаётся только стать мизантропом и проповедовать идею: «люди — сволочи, потому если мы не будем расстреливать их за ходьбу по газонам, то — им только дай! — они тотчас станут убивать ради одной копейки и насиловать гусей! Им только дай спуск!» Потому если в сеттинге есть трансгуманизм, то легист будет его использовать, чтобы изменить людскую природу в угодном ему ключе.

Здесь можно ответить то, что если человек порочен, то построенная его усилиями утопия также непременно будет ужасной, можно даже доказать, что она будет хуже, чем привычный рационал-релятивистский строй.

• Подробнее о последнем: если у нас есть магия или фантастическая наука, то легист с большой радостью будет с её помощью реализовать идею «свобода воли — это зло», использовать гипноз, промывку мозгов с помощью чар контроля, телепатического внушения идей, чипирования и т.д., если легист сможет уничтожить саму свободу воли, то он с большим удовольствием пойдёт на это.

Могущественное государство закрывает частные пути осуществления желаний, оставляя лишь одну лазейку для осуществления желаний (через службу государству); тогда люди, ради достижения собственных целей, прежде всего будут делать даже то, что им ненавистно, и у государства будет много силы… Если желания людей осуществляются, то появляется корысть, а раз появляется корысть, появляется и слабость… О государстве, добившемся господства, говорят: «Оно не накапливает силы (людей, а полностью тратит их), а семьи там не накапливают дома зерна (так как у них попросту не остается излишков: те целиком отходят государству, а людям остается лишь самое необходимое). Слова «государство не накапливает силы» означают: силы подданных используются правильно (то есть всегда на полную катушку — не остается неиспользованных «сил» для «накапливания»); слова «семьи не накапливают зерна» означают, что правитель хранит все зерно в государственных житницах… Когда люди горюют, они задумываются, а когда они задумываются, они становятся законопослушными. Когда люди наслаждаются, они развращаются, а когда люди развращаются, рождается лень»

— легист Шан Ян.</p>

Человек мог подниматься по лестнице рангов, донося на соседей и сослуживцев. Неправедных доносов власть не боялась, так как было заявлено, что лучше казнить десять невиновных, чем оставить без наказания одного виноватого. Также на один ранг поднимался воин за каждые пять отрубленных в бою голов противника.

Был запрещен алкоголь. Всех известных пьяниц и торговцев вином в один знаменательный день арестовали, стащили на площадь и показательно сварили в больших котлах с вином.

Жизнь граждан превратилась в паутину из запретов и постановлений. Регламентировалось все: количество блюд, которые можно подавать к семейному столу, цвет платьев, форма причесок, толщина циновок и высота скамеек, форма деревьев во дворе, частота проветривания жилых помещений и число поклонов, которые надлежит совершить перед началом посева. Все сельскохозяйственные работы проводились под надзором чиновников, которые распоряжались сроками и видами посадок, скупали большую часть выращенного зерна по фиксированной смехотворной ставке и налагали на пятки, десятки и сотни наказания, если урожай оказывался неудовлетворительным.

Основным видом наказания служила смертная казнь. Правда, в затейливых вариациях, включающих, например, «разрывание человека четырьмя повозками», «засекание до смерти палками тонкими и средними», «вырывание кишок с последующим на этих кишках повешением» и т.д. За серьезные преступления типа большой кражи, хулы на государя или убийство казнили не только виновного и его пяток, но и всю родню преступника в трех поколениях «вверх и вниз», то есть от его дедов до его внуков. Правда, только по отцовской линии, зато вместе с их с детьми и женами.