Дополнение: описываем протагониста-злодея, и про эффект инфляции зла. (2/2)
В историях со злодеями-протагонистами часто вообще много злодеев — и тогда даёт о себе знать эффект инфляции зла. Суть его в том, что один злодей на фоне более ужасного злодея, уже не кажется злодеем. Как писал мой приятель Balduin [3]:
«При этом, что забавно, все потуги Мартина Станниса обгадить оказываются тщетными… из-за особенностей мира, сконструированного самим же Мартином. Это толкиновский Феанор на фоне других толкиновских эльфов (не считая совсем уж отмороженных, вроде Эола и Маэглина) смотрится не самым приятным типом — в мире же Мартина, где изощренная жестокость и предательство волею автора, старательно выстраивавшего его именно таковым, являются если не нормой, то её вариантом, Станнис — ещё из лучших. Он властолюбив и готов идти по трупам? Не больше, чем его соперники в борьбе за Железный Трон. Он сотрудничает с агрессивной сектой религиозных фанатиков? Ну извините, у Мартина многие культы балуются чем-то таким — от практикующих человеческие жертвы старобожников до наемных убийц-Безликих.
Ряд мартиновских утверждений о Станнисе при внимательном рассмотрении оказываются ложными исходя из фактологии созданного им же самим мира. Скажем, Станнис заявлен как суровый человек, не умеющий прощать — но при этом после убийства Ренли он простил и принял на свою сторону лордов Штормовых земель и Флорентов (хотя лорды Штормовых земель не только поддержали узурпатора Ренли, но ещё и во время Восстания Баратеона поддержали Таргариенов), а в походе на Север привлек на свою сторону для войны против Болтонов местных аристократов, включая даже дикарей-горцев — при том, что в прошлом северяне выдвинули собственного короля Робба Старка, провозгласившего независимость от Железного Трона, на который Станнис претендовал.
Злодейскую сущность Станниса, по мысли автора, должно иллюстрировать то, что он рассматривал возможность принесения в жертву (в рамках рглорианского ритуала — Мелисандра обещала ему пробудить дракона из камня) Эдрика Шторма, своего племянника-бастарда. Многие лорды Вестероса в его ситуации колебались? Но характерно, что на этот шаг он так и не пошел — а когда Давос Сиворт, чтобы гарантировать безопасность Эдрика, организовал его вывоз в Вольные Города, Станнис в конечном итоге не только оставил Давоса в живых (хотя его поступок мог быть квалифицирован как измена), но и поручил ему важную дипломатическую миссию на Севере».
Ещё во всех энциклопедиях по тропам отмечают, что полное чудовище — тогда полное, когда оно выдающейся гад по меркам произведения. То есть какой-нибудь мелкий злодей, просто приказавший без видимой необходимости расстрелять жителей деревни, несомненно — полное чудовище по меркам какой-нибудь истории про войну — но кем этот военный социопат будет, скажем, в Warhammer или на фоне общества монголов? Военный социопат обыкновенный едва ли запомнится, так как своими пороками ему не блистать тут. Именно поэтому скажем, практика средневековых мусульман, когда они требуют откупаться от себя у инаковерующих, суть есть вершина религиозной толерантности по меркам своего времени. Суть вы поняли — это когда одно зло перестаёт казаться злом, ибо на фоне него стоят куда более великие злодейства. Это может работать в обе стороны — с одной стороны на контрасте с более великим злодеем более мелкий злодей может показать свои положительные стороны, точнее они будут лучше видны. С другой стороны, стремясь показать более великое зло, автор рискует исчерпать фантазию, станет повторяться, покажет зло слишком сказочным — и тогда это зло перестанут воспринимать серьёзно — у вас получится эффект Ормазда, если более мелкое зло окажется более реалистичным, чем противостоящее ему более фэнтезийное, потому — малое зло, за которое предложено болеть, будет более ненавистно. Или из-за передозировки зла вообще сложно будет его воспринимать. Как пишет один рецензент «Второго Апокалипсиса» [4]:
«Что же делает Бэккер?
Он сразу же, с первой же книги обрушивает нас в мир постоянного насилия и невыносимой грязи. Общество построено на сплошном угнетении и лютом религиозном фанатизме. Женщины — игрушки мужчин, знать топчет простонародье так, как будто никакого закона, кроме самодурства, в мире в принципе не существует. Любой конфликт немедленно превращается во взрыв чудовищной жестокости. Пытки, похищения, рабство, предательство абсолютно в норме вещей. И всё это тонет в постоянном описании телесной грязи, антисанитарии, болезни, безумия. Сексуальное насилие — какой-то абсолютный фетиш для 2/3 мужского населения, вообще мужчины ведут себя так, как будто их придумывала самая упоротая радикальная феминистка.
И надо всем этим нависает тень великого зла. Хмммм… Значит, теперь надо показать великое зло. Таковы в этом мире люди, а каковы же шранки? И вот тут автор попадает в ловушку. К моменту, как он добирается до шранков и инхороев, он уже переполнил текст описаниями насилия. А ему нужно больше! Ему нужно показать, чего люди этого мира действительно боятся, боятся больше, чем своего повседневного кошмара. ОТЛИЧНО! Тогда шранки будут… Эээ… ПРЯМО В ПРОЦЕССЕ БОЯ ПЫТАТЬ ЖЕРТВ А ПОТОМ НАСИЛОВАТЬ ИХ ПРЯМО В ОТКРЫТЫЕ РАНЫ, В ПРОЦЕССЕ ЭТОГО ПОЕДАЯ ЖИВЬЁМ! И это я сейчас НЕ шучу и НЕ преувеличиваю. Автор даже не задаётся вопросом при этом, насколько будет эффективно в бою такое, хм, войско, которое постоянно отвлекается от процесса битвы на все эти вдохновляющие излишества.
Когда за дело берётся местное зло, насилие перестаёт быть просто отвратительным, оно становится гротескным. К концу второго цикла — когда человеческое войско движется по Злой Стране долгим страшным маршем — сцены насилия и безумной жестокости, совершаемые всеми сторонами конфликта, окончательно перестают восприниматься как что-то вообще как-то цепляющее за душу. И — что самое главное — в этой истории вообще никого не жалко. Нормальной — даже средневеково нормальной — жизни людей в принципе не показано, её в этом мире попросту не существует. Не к чему стремиться, нечего по сути бояться и — некому сочувствовать. Есть буквально парочка персонажей, которые не участвуют в общем разгуле насилия, это, в сущности, одна случайная полусемья из старого сбрендившего мага и двух бывших шлюх. Вот их — НЕМНОГО жалко, хотя все они показаны довольно-таки надрывно-уныло-несчастненькими — уважать хоть сколько-то даже их не очень получается. Когда же смотришь на всех остальных, то главная мысль под конец — НУ СЛАВА БОГУ, простите, Не-Богу зловещему, что всё это мучительное мельтешение абсолютно и уродливейше больных существ наконец ЗАКОНЧИТСЯ НАВСЕГДА. Здесь ничего не исправить, господь, жги!»
Эффект инфляции зла часто используется для того, чтобы показать менее злой оттенок зла, потому протагонист-злодей в таком случае, если он всего лишь меньшее зло, чем вот это, является кем-то, кто может, по крайней мере, вызывать меньше отвращения — скажем, именно таким в этой сцене характерен Малец из «Кровавого меридиана»:
«Среди этих изнурённых мясников, съёжившихся у огня, бродил Дэвид Браун, всё искавший того, кто помог бы ему как хирург. В бедре у него торчала стрела, прямо с оперением, и никто не хотел к ней прикасаться. Меньше всех этим хотелось заниматься Доку Ирвингу, потому что Браун обозвал его гробовщиком и брадобреем, и они старались держаться подальше друг от друга.
Ребята, молил Браун, я сам бы справился, но мне никак не ухватить её как следует.
Судья поднял на него глаза и усмехнулся.
Может, ты возьмёшься, Холден?
Нет, Дэйви, не возьмусь. Но скажу тебе, что я сделаю.
И что же?
Я выпишу тебе полис на страхование жизни от любого несчастного случая, кроме петли.
В таком случае будь ты проклят.
Судья захихикал. Разъярённый Браун огляделся. Так никто и не поможет человеку?
Все молчали.
Тогда будьте вы все прокляты.
Измазанный в крови больше остальных, он уселся на землю, вытянул ногу и осмотрел её. Ухватился за древко и надавил вниз. На лбу у него выступил пот. Взявшись за ногу, он тихо выругался. Одни наблюдали за ним, другие — нет. Тут поднялся малец. Давай я попробую».
Они там все — головорезы, но Малец, по крайней мере, заботится о товарищах, в отличие от остальных.
В некоторых случаях зло меньшего злодея можно сделать ничтожным, то есть вообще не имеющим смысла. Читатель даже может забыть, что малый злодей — вообще-то злодей, когда он стоит в тени великого колосса порока. И тогда, я так считаю, надо напоминать. Скажем, когда я писал свой фик РСБЕ, я иногда напоминаю, обычно только в разговорах, что Рей Аянами — вообще-то нигилистка, которая вполне может уничтожить всю жизнь на Земле только потому, что мальчик, который ей нравится, её об этом попросил — Рей безразличны жизни всех жителей Земли, с её точки зрения смерть их — тоже вариант. Однако зла без поводу Рей и мухе не причинит — она вегетарианка даже. Не только читатель, но и мало кто из персонажей вообще обращает внимание к моральному облику Рей — так как по страницам моей писанины вокруг бродят типы, которые куда больше бросаются в глаза своей чудовищностью. А теперь представьте, что будет, если скажем, перенести Рей Аянами куда-нибудь в сеттинг, ну скажем, Толкина. Подумайте, как она там будет выглядеть… Хотя нет, не надо её в Арду, а то окажется, что Эру и Валары одобряют комплементацию — неудобно получится. Давайте что-нибудь попроще. Скажем, что будет если Саурон и Саруман попадут в Эарву, где им будет противостоять Консульт! Гостям из Арды явно будет в новинку глядеть на то, как их орков прямо в раны ебут до смерти шранки! Кстати, да, автор рецензии забыл сказать, что шранки — борцы за высшее добро без иронии, если учесть, что они ведут войну против Ста Богов, которые вечно всех пытают на том свете. Концепция ада хороша не только тем, что она запугивает, но и тем, что она оправдывает всё переходящее зло. Если вы считаете, что хотите спасти от вечных мук, то вам будет позволено всё для этого, ибо ставки очень велики. Короче, «если ад есть — всё позволено».