Дополнение: о целостной нити повествования. (2/2)
Говоря это, Виктор повернул лицо к лицу Каору и молодые люди встретились губами, сладко поцеловались и немного поласкались: Каору подушечками своих изящных тонких пальчиков умело захватил и зажал соски Виктора — Нагиса, очевидно, наловчился во время всех любовных актов с Синдзи пленять хваткой эти атавизмы; сам Виктор, вспоминая, что Каору и вообще геи любят стимулировать соски, сам взялся своими куда более толстыми пальцами за сосочки Табриса и начал давить, растирать эти юношеские миниатюрные прелести, очи этой стройной, плоской, но при этом поджарой груди — Каору в двадцатилетнем возрасте, в отличие от пятнадцати лет, совсем не был дрыщëм из Бухенвальда при всей своей изящной худобе, каковая просто говорила об астеническом телосложении и гармонично сочеталась с видной долей мускулатуры. Каору, чуть дрогнув веками — член его уже чуть восстал, — пожелал после этого прислониться к соскам Северова и пососать их — что было сделано; не то чтобы это особенно нравилось Виктору, но ему было приятно когда чëртов Ангел водил языком по его коже, да, пусть вокруг сосков и пусть давит на них, или пробует сосать. Сам Виктор держал ладонь на шеи Табриса и слегка поглаживал, водил пальцем за ушком, а потом отплатил любовнику тем же — сам как мог припал устами к его соскам и обработал эти штучки сколь умел. Во время сего процесса Каору дотянулся и схватился своими отличными пальцами за ствол Виктора и взялся приводить сей ствол в окончательную боеготовность — о, да, эти пальцы были созданы Господом Богом не только для игры на гейском рояле в четыре руки!
— О-па, — возбуждëнный такой работой Виктор схватил свою любимую секс-игрушку и приставил металл еë ствола к виску Каору, — а ну соси мне… — потребовал Виктор, утыкаясь в мягкие пепельные волосы Каору своим любимым «Глоком» — он обожал с этого начинать, принуждать другого мужчину — именно мужчину, с женщинами ему такого никогда не хотелось — вот так под дулом пистолета заставлять сосать у себя, и потом прижимать эту штуку к затылку во время траха по-собачьи, покуда он сзади во всю отдирал этого чëртового пидора Каору, стоящего перед ним раком! Да, так этих Ангелов Апокалипсиса, Мессий конца света жидомасонских — русской силушкой да богатырской! Увы, Виктор не переживал такого кайфа с девицами — они даже в обычной жизни мало его интересовали, — когда по итогу этого процесса — по сути тюремного или армейского «опускания», каковое по определению может быть совершенно лишь с мужской — когда по финалу наш герой-попаданец разряжал свой ствол в юношеский срачной ход! Сука, как же ему, акту, было хорошо! Возможно, потому что он действительно искренне любил Каору.
— Так, погоди, — Виктор опомнился — ведь сейчас «наш там» намеревался действовать иначе. Они же тут содомировались не одни. — Погодь, Кавëр, бля!.. — чуть полуобернулся Виктор с задумчивым взглядом.
— Ум, чего, Вик-кун? — Каору поднял взгляд на его лицо, будучи уж готов в своей излюбленной и прекрасно отработанной манере заглотить мужской фаллос, во всю касающейся сейчас ангельских губ.
— Альфарий! Фашист сраный, гнида гитлеровская, манда немецкая, падла белобрысая! — Виктор всегда возбуждался во время однополого секса, когда крыл бранью своих любовников, будь то Каору, Синдзи или некто ещё с причиндалом.
— А? — Альфа Девятый до того за плечами двух наших голубков спокойно покоился на другой половине кровати, флегматично протянувшись на спине, подложив руки за голову, небрежно согнув одну ногу и возложив на неë вторую. — Я вам нужен? — до того невысокий поджарый блондин глядел тупо в потолок, его следы от акта БДСМ практически полностью зажили и едва различались на нежной, светлой, тонкой кожи полурëвозавра, златые рожки окончательно погасли.
— Да, давай, ты уже ëби меня — потому ты будешь сейчас заместо Каору, будешь мне девочкой, гнида фашистская! — потребовал Виктор, получая огромное психологическое удовольствие от доминирующей роли. — Давай! — махнул он пистолетом. — Поднимайся, Фриц паршивый! Начальник штурмовиков, Эрнст Рëм! Эдмунд Хайнес! Становись сосать мне!
— Как скажешь, — Альфе требовалось немного время, чтобы распалить блудливого сатира — пока уснувшего вслед уже случившемуся высвобождению, удовлетворению и отдыху; Альфа был осознанным аромантиком и только товарищеские чувства связывали его с любовниками, каковым он просто помогал дать волю инстинкту размножения, работающему без нужды, как рвущаяся без толку стихия — а они могли этим просто насладиться, безо всякого лишнего сумасбродства, которое одержимые называли «любовью».
Итак, я не зря выбрал этот отрывок, тут присутствует сразу три основных нити, которые чëтко различаются:
• Диалог Кавра и Витька. Под конец с Альфарем. [2]
• Описание психического мира Виктора, по большей части его вкусов, впечатлений, желаний, воспоминаний, мыслей и т.д., при этом целиком авторским текстом, со стилизацией под языковой стиль общения Виктора (потому тут уместен мат). В конце добавляется Альфа.
• Описание физического положения персонажей и их внешности. С уклоном в эротику и порно-пародию.
Теперь, как вы могли легко заметить, эти линии идут различно: первая линия жертвуется в пользу остальных двух, особенно вначале, где идëт значимый разрыв текста между репликой одного персонажа и второго — читатель не мог бы нормально воспринимать диалог, будь он задуман как нечто превалирующее — при этом вторые две легко переходят одна в другую, так как физическое положение легко переплывает в эротическое созерцание и тут эти нити переплетаются. Помню я, Скотт Беккер любит писать диалоги схожим образом — персонаж молвит реплику — затем целый авторский текст философического угара — это в контексте создаëт атмосферу, но мне, честно, очень стало это надоедать и я читал реплики, т.к. я сам люблю прямые диалоги, разбавленные минимумом авторского текста.
Важно заметить, что вопрос лаконичности определяется контекстом — имеет смысл сообщить читателю нечто в форме смысловой тавтологии или в подчëркнуто превосходящей степени с целью акцента на отдельной части. Например, у нас тут эротика — потому на описании эротического предмета ставится акцент: «Каору подушечками своих изящных тонких пальчиков умело захватил и зажал соски Виктора» — можно обойтись одним словом «захватил» или «зажал» без «и», но я хочу больше увеличить по части подробностей это описание — отчасти оно нарочно гиперболизированно (т.к. это не просто эротическая сценка, но ещё и порно-пародия); «покуда он сзади во всю отдирал этого чëртового пидора Каору, стоящего перед ним раком!» — понятное дело, что если Каору содомируют в собачьем стиле, то он, очевидно, в позе раком, но это дополнительно намеренно указывается для пущей сексуализации. Словоблудием же будет указание деталей, не имеющих отношение к делу — например, технических аспектов «Глока» или описание цвета постельного белья кровати, на которой трое наших мужиков предаются содомскому разврату. В свою очередь растечение мыслью под древу — это длинное описание отдельных моментов, которые стоило было указать, но не больше, чем надо, например: «Увы, Виктор не переживал такого кайфа с девицами — они даже в обычной жизни мало его интересовали, — когда по итогу этого процесса — по сути тюремного или армейского «опускания», каковое по определению может быть совершенно лишь с мужской — когда по финалу наш герой-попаданец разряжал свой ствол в юношеский срачной ход!» — развитие выделенных жирным тем в рамках данных нитей повествования было бы тем самым растечением, а так я их плотно указал, для чего мне даже пришлось, правда, повторяться с центром облегчить читателю восприятие — «когда по итогу этого процесса» и «когда по финалу наш герой-попаданец», второе уточнение имеет смысл, т. к. у нас это ещё и порно-пародия.