Дополнение: о целостной нити повествования. (1/2)

Одна из самых частых ошибок авторов — это неумение работать с нитями повествования. Нить — это последовательность изложения информации. Нить есть в каждой строчке, так как вы постоянно нечто излагаете читателю. Нить не должна обрываться, подаваемая информация должна из чего-то идти и куда-то приходить. Частые симптомы неумения работать с нитями — это растечение мыслью по дереву, многословие, а также обрывочная, сумбурная подача информации, когда вы, возможно, не знаете что сказать.

Количество нитей, их переплетение, взаимодействие образуют полотно текста и от их соотношения зависит его сложность, изящность и лаконичность. Для грамотного выстраивания нити необходимо осознавать то, какой вы смысл вкладываете в набор слов, и если вы информацию уже донесли, нет нужды к ней возвращаться, особенно это важно понимать при написании экшен-сцен, каковые по определению должны быть динамическими.

В отдельной совокупности нитей повествования должны быть сообщающиеся темы, которые делают данную структуру логичной, понятной, осмысленной, то есть в общем-то создают еë как целое.

Дабы показать эту абстрактную теорию на практике, я приведу далее пример из своего фанфика, написание сего отрывка заставило меня задуматься над темой — сразу предупрежу, что это откровенно гомоэротический отрывок — слэш, детки!

«— Каору, — обратился к нему Виктор с задумчивым видом, русский сидел на кровати, поставив ноги на пол и передыхая после последнего страстного акта.

— Слушаю, Вик-кун, — его любовник до того вальяжно и длинно протягивался на животе, акробатически ловко согнув колени и задрав длинные, стройные ноги и болтая над попой сверкающими белизной подошвами с растопыренными пальчиками.

— Я хочу откровенно сказать… — Виктор потянул непривычную для своего командирско-военного тона паузу, как только сзади почувствовал тепло — Каору переменил позу, чтобы обнять его: о, как же ему заходили эти прикосновения тëплой и нежной кожи Каору! Белоснежная ткань альбиноса столь страстно нравилась нашему сержанту, что охваченный любовью Северов долго не смог выносить еë кровавый вид, и потому попросил убрать раны — Каору мгновенно регенерировал простым усилием воли и все следы акта БДСМ просто растворились в горном блеске ангельского облика.

— Конечно, Вик-кун, — прекрасный Ангел со спины взял в объятия атлетичный торс сержанта, — какие между нами могут быть недомолвки, ум? — рядом с до чисто выбритой щекой славянина юркнула идеально гладкая щека японца — в общем-то женская, по меркам европейской красоты, без единого намëка на хотя бы один волосяной фолликул.

— Кхм, Каору-кун, блядь, всё это время я был активом с тобой, но теперь хочу побыть пассом. Только не смейся, ладно? — Виктор чуть повернул голову. О, как ему нравились эти губы, которые он не мог отпустить во время страсти! Перестать впиваться в эти нежные дуги сладострастия, смачно сосать их и игривый горячий язычок за сими чудными вратами! Вот до чего нашего человека в мире аниме довело попадание в тело Икари Синдзи! Сейчас Виктор поднял палец и надавил крепкой мужицкой подушечкой на тонкие губы бисëнена, у которого не было ни одного элемента облика, каковой бы не возбуждал Северова! Нагиса немного пососал палец, потом поднял свою руку, нежную и тонкую, совсем не мужицкую, как у гламурного аристократа, сжал гладенькими пальчиками пианиста увесистую кисть любовника.

— Нет, я не могу смеяться над твоими предпочтениями — человек будет скорее счастлив, прислушиваясь к своим желаниям, и удовлетворяться теми, которые не несут другому зла. — Каору своими пальцами взялся поглаживать кисть Виктора, этот Ангел мостился словно кот. — Я тоже на твоём месте занялся разнообразем, когда сошёлся с Синдзи — до того я был только пассом — мужчины любили меня, даже если их в целом не привлекал свой пол, и потому они всегда были сверху, а я был настоящим малакией… [1] Хе-хе! И мне, казалось, больше мне ничего не надо, кроме как быть Ганимедом, — шутливым тоном признался Табрис.

— Манерный ты пидор, Кавëр… Хотя да ты совсем как девочка, — повысил голос Северов. — Странно, что ты себя не ощущаешь девочкой и не вертишь жопой в женских шмотках. А это вместо тебя делает Синдзи. Бабье шмотьë тебе бы пошло с твоим личиком, твоей фигурой и кожей.

На этой ноте Виктор вообразил Каору в элегантном платье, в изящной шляпке с широкими полями, с оголëнными, длинными и тонкими ногами, выходящими из-под края платья, при этом так, чтобы край чуть-чуть открывал ягодицы, полностью нагие ягодицы, разумеется. Хм… надо ли в этом сочетании чулки? И если надо, то до какой высоты, то колен или до середины бëдер? А — нет, никаких чулков: Виктор любил эти ноги и любил их обнажëнными, русскому нравилась естественная красота — безо всякой косметики, и чем больше открытого тела, тем лучше; а прикрывать его надо лишь в том случае, чтобы элементами сокрытого ещё больше разжечь похоть. Эти мечтания сложили на лице Северова лëгкую счастливую улыбку, а также подняли головку спадавшего меж ног длинного достоинства. Когда-нибудь он точно снова вырядит Каору во что-то такое, как уже выряживал много раз раньше, и это точно послужит причиной страстного и бурного изливания горячей патриотической спермы. Только это не сейчас — сегодня Виктор задумал кое-что иное: поменяться местом с Каору и так самому обратиться девицей.

— Но я мужчина, Вик-кун, — убедительно молвил Каору, — и ощущаю себя только мужчиной, — он снова очень красиво улыбнулся и изящно повëл рукой по воздуху перед Виктором.

— Вот и отлично, ну-у, что ты чувствуешь себя мужиком, — усмехнулся по этому поводу любовник, — сегодня я побуду твоей девочкой, Кавëр.