Дополнение: о логике и загробной жизни. (2/2)
В ряде случаев посмертие оказывается таким, что оно мало чего даёт — например, реинкарнация, которая фактически стирает прежнюю личность и там далее она развивается иная. Как говорил маньяк Ряховский: «Гомосексуалистов исправит только реинкарнация» (сам Ряховский, слава богу, был гетеросексуалом — насиловал убитых им старух). Хотя в ряде случаев прошлые жизни можно вспомнить, например, в индуистской/буддийской мифологии это возможно для духовно развитых:
«Если он хочет, он может вспомнить многочисленные прошлые жизни: одну жизнь, две жизни, три жизни, четыре, пять, десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, сто, тысячу, сто тысяч, многие кальпы свёртывания вселенной, многие кальпы развёртывания вселенной, [вспоминая]: «Там у меня было такое-то имя, я жил в таком-то роду, имел такую-то внешность. Таковой была моя пища, таковым было моё переживание удовольствия и боли, таковым был конец моей жизни. Умерев в той жизни, я появился здесь». Так он вспоминает многочисленные прошлые жизни в подробностях и деталях. Он может засвидетельствовать такую способность сам, как только представится возможность».
(Пансадховака сутте)
Наконец есть унылое посмертие, в противовес активно мучительному и тому, где утрачивается личность. Многие архаические верования описывали посмертную участь как предположительно неограниченно долгое существование умерших в виде «теней мёртвых» — неполноценных блеклых созданий, которые вечно пребывают в апатии, в темноте и мало чего могут. Например, такой видный моралфаг Платон ратовал за запрет «Одиссеи» Гомера в своём идеальном государстве (пожалуй, это первый план тоталитарного общества), ибо, кроме того, что Гомер изобразил античных обитателей Олимпа человечными в плохом смысле, он же изобразил посмертие в Аиде довольно неприглядным:
После Пелеева сына великого всех превзошедший.
Тень быстроногого внука Эакова, став предо мною,
Мне, возрыдавши, крылатое бросила слово: «Зачем ты
Здесь, Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный?
Что, дерзновенный, какое великое дело замыслил?
Как проникнул в пределы Аида, где мертвые только
Тени отшедших, лишенные чувства, безжизненно веют?»
Мол, как же, вопрошал Платон, воины будут жертвовать собой ради общего блага, если будут читать у Гомера, что их за это ждёт после героической смерти уныла жопа? Вот тут логика у людей работала.
Нирвана — похожее состояние, но со знаком «+», тут нет скорби, в классическом варианте полная безмятежность без удовольствий и страданий на протяжении вечности. Нирвана актуальна как цель в сеттингах, где есть реинкарнация, обрекающая души переживать раз за разом жизни, полные страданий и удовольствия, и цель тут в первую очередь избавиться от перового ценой избавления от второго.
«Арджуна спрашивает: «Кришна, я немного озадачен. Я не совсем понимаю, что плохого в том, что человек заинтересован в плодах своего труда. Человек упорно работает, вкладывает в свое дело много сил, что же плохого в его желании добиться успеха? А иначе зачем предпринимателю заводить свое дело?»
Кришна смеется и отвечает: «Я понял твой вопрос. Нет ничего аморального в желании получить вознаграждение за то, что сделал. Но, видишь ли, награда, к которой человек так стремится, относится к этому миру. И если ты жаждешь этой награды, то привязываешь себя к этому миру. И что в результате? Цикл рождений и смертей. Если ты хочешь сойти с этой колеи (а Я думаю, что хочешь), ты должен избавиться от желания, вот и все».
(Махабхарата)
Читая все эти фантазии про ад и про вечное депрессивное прозябание в заднице Аида, начинаешь даже испытывать облегчение от осознания, что ты всё же пропадёшь навсегда — да, смерть это не самое страшное, бесперспективные муки — страшнее небытия, это даже понимают животные, способные осознанно покончить с собой, и пока смерть есть — у нас есть выход от бесперспективных мук.
Ещё можно вспомнить Клайва Льюиса — у него в «Хрониках Нарнии» [1] есть три варианта: уничтожение для грешников, рай для праведников, где удовольствие вечно возрастает, и запирание в тесном месте вроде хлева тех, кто в бога Аслана не уверовал, но и сволочью не был. Очевидно, запирание в хлеву позиционировалось как участь лучшая, чем смерть окончательная, однако на деле она много хуже, ибо вообразите, что вас замуровали в стену и лишили возможности умереть. Логика у Льюиса не работает банально, не говоря уже о том, что злодеи, никогда рая не видевшие, ни о чём не пожалели, как рассуждает злодей Маркиза де Сада, напомню:
«Может быть, вслед за некоторыми учеными мужами, которые не могут связать физические страдания в аду с благодеяниями своего Бога, вы мне скажете, что моей единственной мукой будет лишение возможности созерцать его? Ну так что из того? Неужели я буду чувствовать себя наказанным тем, что не смогу видеть предмет, о котором не имею ни малейшего представления?»
(Железное Сердце, «Жюстина, или несчастная судьба добродетели»).
Пора бы поговорить о рае, вернее о том, как его воспринимают верующие в рай. Как гласит мудрость рациональных атеистов: «Тот, кто верит в будущую жизнь — опасен в этой». Конечно же первыми на ум приходят адепты секты Врата Рая, которые совершили групповое самоубийство из веры в то, что их души попадут в лучший мир. Однако, куда больше у всех на слуху мусульманские террористы, взрывающие себя с целью попасть в рай. Подобное, с точки зрения их веры, смотрится крайне разумно и логично — зачем рисковать попасть в ад, если есть быстрый способ угодить в вечное блаженство прямо сейчас таким простым способом? Например, один исламский террорист перед попыткой шахиднуться составил список из последовательных вещей, которые он сделает, оказавшись в раю. Расставил авторитеты этот смертник совершенно правильно — на перовом месте у него стояло обустройство личного дворца и подборка вечных девственниц по вкусу, встреча с Аллахом только на седьмом [2]. Впрочем, христиане тоже столь же последовательны. Например, поп Дмитрий Смринов заявил: «…последовательный атеист должен покончить самоубийством. Потому что нет смысла «жить, учиться и бороться», если после смерти только лопух вырастет. Уж лучше сразу в гроб. Но этого же нет? Значит, атеисты это не настоящие. Боятся чего-то» [3]. Конечно, подумай этот святоша получше, он бы пришёл к выводу, что подобные мне рациональные атеисты живут, учатся и борются за земные наслаждения, блудодейства и похотения, чтобы есть сгущёнку, играть в игры и заниматься гомосексуализмом (ну или кому что по вкусу), и ради этого они же избегают смерти, так как смерть послужит концом не только для страданий, но и для того кайфа, который можно из этой жизни извлечь. Однако самое непонятное тут, это то, что истово верующий христианин Смринов совершенно позабыл то, что должен сделать последовательный христианин — а должен он лететь куда-нибудь на Ближний Восток, где исламские террористы отстаивают свою веру, найти этих ребят и вежливо попросить их себя каким-нибудь изуверским способом замучить во имя Христа. Таким образом, приняв страшную смерть за веру, Смринов попал бы в рай с титулом святого, то есть с бонусом. Что временные муки в руках у еретиков в сравнении с вечным блаженством и по отношению к избеганию риска падения в столь же вечный ад? Ничто! Филиппинские католики в городе Сан-Фернандо, например, прекрасно это понимают и потому отмечают Страстную пятницу так: какой-нибудь особо фанатичный христианин добровольно идёт на распятие с целью при жизни выслужиться перед своим божеством для последующего поступления в рай [4]. Чего им терпеть пытки от еретических, по их мнению, магометан? Вообще, я думаю, если бы последовательные христиане и мусульмане были критичнее настроены (не к своей вере, а к тому, что из этой веры вытекает), то они договорились помогать друг другу попадать в рай и избегать попадания в ад — выбрали бы себе специальный полигон, куда приходил последовательный христианин, там по обоюдному договору мусульманин, обвешанный взрывчаткой, пытал первого, доводя его до бессознательного состояния, после чего подрывался сам с ним — оба как мученики за веру сразу, с точки зрения каждого, отлетали в рай, минуя риск попасть в ад. И не нужны все эти крестовые походы, джихады и прочая ерунда. Но, похоже, верующим во всё это гораздо важнее иметь материальные плюшки от религиозных войн на грешной Земле, чем пряники на мнимых небесах.
Ещё отмечу, что у отцов христианской церкви где-то мелькало правило «мученичества не ищи», однако ничего не мешает последовательному христианину послать это правило куда подальше, ибо Оргиен тоже был одним из отцов церкви, который выступал против догмата о вечности адских мук — и был послан, потому ничего не мешает ради веры посылать даже отцов церкви.