Путешествие 8 (1/2)
В сердце Джинни крепло дурное предчувствие, природу которого она не могла разобрать. Поначалу она списывала его на легкую усталость, вызванную надобностью совмещать сразу несколько дел: начавшую давать бóльшую нагрузку, чем это было в прошлом семестре, учебу и неуклюжий поиск ответов на вопросы, которые подчас казались не имеющими ответов и вовсе. Угождать прихотям — часто преувеличенно взыскательным — преподавателей, дабы сохранить видимость стабильной вовлеченности в учебную деятельность, параллельно пытаясь решать кажущиеся — по крайней мере, при первом приближении — более существенными задачи, было очень непросто. Девушка начала ловить саму себя на незначительных провалах в памяти, при должном усердии устранимых, но могущих в изрядной степени — в случае недосмотра — подпортить ей жизнь. Так, она стала замечать, что разговоры со знакомыми и друзьями порой пробуждали в ней тревогу по причине, от осознания которой у нее пробегал холодок по коже: она достоверно не помнила, что и кому говорила, кого до какой степени посвящала в свои тайны. Например, девушка прекрасно помнила, что ни одной живой душе не признавалась в своих путешествиях во времени. Но. Она расспрашивала о маховиках времени уже как минимум двоих людей — Скримджера и Слизнорта, и оба мужчины, имеющие за плечами большой опыт взаимоотношений с людьми, могли догадаться, что эта тема поднималась ею не просто так. У нового зельевара точно возникли какие-то подозрения, раз он посоветовал ей не ставить эксперименты. А у Скримджера… ему она наверняка поведала еще больше, чем можно было, и во время прогулки вокруг «Норы» он тоже казался ей напряженным и усердно думающим. Насчет Полумны Джинни была спокойна: даже если бы она рассказала когтевранке всю правду, та бы ее не только поняла и поддержала, но и поклялась бы никому ничего не передавать. Гарри… Кажется, с ним она была менее откровенной, чем с остальными, и в беседах всегда старалась больше обсуждать его жизнь и его проблемы. В присутствии Гермионы она наверняка не могла обронить ничего лишнего, а братья и родители точно не знали о ее тайной жизни. Впрочем, раз уж на то пошло, одной замеченной оговорки или одного услышанного факта было недостаточно. Этими подсказками еще нужно было уметь пользоваться, нужно было правильно приложить их к собирающемуся пазлу. Был ли способен на эту интеллектуальную процедуру тот же Гарри? Вряд ли, поскольку он был слишком дезориентирован свалившимися на его плечи заботами. А Слизнорт? Вполне, но у него не было возможностей найти доказательства, а предположения, не подкрепленные никакими уликами, — просто пыль. А Скримджер?
«…нам нужно поговорить; лучше при встрече; могу подождать до этих выходных; вам будет больше времени на раздумья».
Тогда, еще будучи дома, она не ошиблась в своих ощущениях: он действительно был способен на сложные интеллектуальные игры, на расстановку капканов и на поимку добычи. Поймал ли он ее уже? Захлопнулся ли капкан? Или же все было еще впереди, и капкан захлопнется в эти выходные? Или у него пока есть только голые предположения, и он размышляет, как лучше всего заманить ее в ловушку, чтобы их подтвердить?
С одной стороны, ей было страшно признаваться в том, что она, возможно, уже разворошила осиное гнездо в виде навязчивого прошлого, не желающего отпускать из своей мертвой хватки, но с другой… у нее объективно не было сил разбираться во всем самой, ей нужна была помощь — о чем красноречивее всего говорила ее возросшая забывчивость.
А Том… Ей было чрезвычайно смешно от осознания, что она даже уже не помнила, что именно говорила ему.
Все перемешалось настолько, что она уже ни в чем не была уверена. И она действительно была бы не против, если бы прогноз непонятной и подозрительной книги, материализовавшейся на ее постели из ниоткуда, сбылся. «Суждено быть освобожденной от участи палача»…
Должно быть, именно поэтому она ответила на письмо Министра Магии согласием — было бы действительно здорово, если бы поиском и доказательством правды касаемо личности Тома Реддла занялся кто-нибудь еще.
— Сволочь, — скорее апатично, нежели рассерженно, пробубнила Джинни себе под нос, потирая ушибленную коленку и слегка разорванную мантию.
Однажды учиненный маховиком времени беспредел повторился опять, и на сей раз вместо того, чтобы перенести ее в темный лес, поближе к Тому или Фрэнку, — отбывать наказание до конца ночи, не признающие авторитетов песочные часы перенесли ее в Лютный переулок, выбросив на брусчатку, как дряхлую вещь, возле мусорных баков. В этом была своя ирония, в которую, тем не менее, девушка углубляться не хотела, иначе бы это привело к довольно печальным для самих часов выводам. Таким, например, как: «А не много ли вы на себя берете, отправляя меня практически на свалку? Может, по возвращении в свою реальность мне стоит позаботиться о том, чтобы там оказались вы?»
Судя по затянутому пасмурными тучами небу и относительно мягкому теплому воздуху, в Лондоне стояла ранняя осень. Джинни с нарастающим интересом огляделась вокруг и, почти не чувствуя страха, решила прогуляться до «Горбина и Бэрка», где, возможно, сквозь витрину ей удастся немного подсмотреть за работой Тома. Но стоило девушке резко подняться, как жгучая боль пронзила ее правую ногу. Неприятное ощущение чего-то влажного, вяжущего и липкого, приклеивающего к себе грубыми мазками ткань, заставило ее в конце концов содрогнуться от страха. Только сейчас Джинни осознала, что коленка, на которую она неудачно приземлилась, была не просто ушиблена — была разодрана до крови. Стоять ровно, не корча лицо от боли, было достаточно сложно, но гриффиндорка решилась даже на более отчаянное действие — осторожно, стараясь давать бóльшую нагрузку на левую ногу, она, чуть заметно прихрамывая, поплелась в сторону, где гипотетически располагался нужный ей магазин.
Проходящие мимо нее волшебники и волшебницы, не подозревающие о ее проблеме — так как она тщательно контролировала любые эмоциональные проявления, — глядели на нее с едва скрываемой насмешкой. Впрочем, о том, что у местного контингента, захаживающего в лавки, где торговали всеразличными темными артефактами, было нетерпимое отношение в подрастающему поколению, она догадалась еще в прошлое свое посещение Лютного переулка. Просто тогда эта нетолерантность к другой возрастной категории не выходила на первый план, поскольку все внимание девушки было приковано не к прохожим, а к жутковатому, но, как оказалось, великодушному мистеру Киллджою.
Пару раз гриффиндорка позволила себе опереться рукой на кажущиеся относительно безопасными стены неизвестных ей магазинов. В основном же она медленно шла, при каждом движении борясь с неприятной ноющей болью.
Красивые стены, обложенные темной каменной кладкой, поманили ее к себе, как обещание скорого утоления этой тянущей боли, как обещание некой защиты и даже забвения. Туманным — от чересчур прикладываемых к подавлению саднящей рези усилий — взглядом Джинни обвела мутные окна «Горбина и Бэрка», выхватив из общей пестрящей вереницы вещей знакомую стройную фигуру, несколько согнувшуюся над прилавком.
Девушка не решилась войти внутрь без спроса — хотя в данном случае разрешение и не требовалось. Она просто остановилась у входной двери и, стараясь сохранить на своем лице невозмутимое выражение — будто она не истекала кровью, будто она не чувствовала, что ткань ее плотных колготок уже надежно пристала к ее ране, — тихо постучала, словно имела скрытое желание, чтобы ее не заметили вовсе.
Сквозь стеклянные вставки в двери она увидела, как Том от неожиданности и удивления вздрогнул, а потом посмотрел на нее — сначала неверящим, полным ужаса взглядом, а затем резко колющим и свинцовым.
Джинни медленно опустила руку, чувствуя онемение во всем теле — коленке в том числе, кроме ступней и пальцев ног. Она неуверенно попятилась назад, когда увидела, как Том, злобно отбросив испачканное в чернила перо в сторону, вышел из-за прилавка и стремительным шагом направился к ней, вперив взгляд вниз. В двух метрах от двери он застыл, усиленно соображая, а затем вновь поднял на нее буравящий непримиримый взгляд.
Девушка сделала еще несколько мелких шагов назад, чувствуя, как холодеет в груди. Страх усиливало непонимание причин такого враждебного поведения Тома. Они же… они же… вроде бы были в порядке, или нет?
Джинни по инерции вздрогнула, когда дверь магазина со скрипом распахнулась, и Том оказался уже на пороге. Она отчего-то боялась его взгляда. Боялась просить у него помощи.
— Зачем ты пришла? — внезапно дрожащим голосом спросил юноша, несмотря на все свои попытки замаскировать его под строгий и непреклонный.