XIV-I Пропуск в сердце Хогвартса (1/2)
Была полночь. Нарцисса сидела на диване в гостиной, предаваясь скачущим отрывочным воспоминаниям. В руках она держала свадебную фотографию, на которой, крепко держась за руки, стояли она и Люциус. Никто из них не был привязан к традициям — наверное, потому он рискнул явиться на церемонию во всем черном, без единой белой или цветной детали, будто у него был траур, а она — в пышном красном платье до колен и бордовых туфлях, будто просто проходила мимо, ища местечко, где можно было поразвлечься, и решила заскочить на часик-другой. Они получились не с первого кадра: торжественность момента срывали то пренебрежительные по отношению к грандиозности события смешки Нарциссы, то скользкие, с легким налетом ехидства, ухмылки Люциуса, совсем не соответствовавшие мероприятию, в которое оба оказались вовлечены. Это можно было объяснить их отношением к церемонии бракосочетания: у Люциуса оно было чисто формальным, попустительским, по принципу «поскорее бы закончилось, чтоб можно было приступить к делам поинтереснее»; Нарцисса же вообще была не прочь пропустить этот этап, так как не находила в нем для себя никакого смысла. Многие женщины в ее роду, как и в роду ее мужа, выходили замуж без любви: либо по чистой необходимости, либо из принципа, что так принято, а раз принято — значит надо. В итоге свадьба растеряла в глазах Нарциссы весь свой сакральный смысл, а вместе с ним — и привлекательность.
Заоблачная удача улыбнулась ей, когда неудержимый зов ее инстинктов совпал с честолюбивыми притязаниями ее семьи. Едва увидев Люциуса, юная Блэк поняла, что хочет сделать его счастливым. Это было сильнее простого желания находиться рядом и вместе с тем — слабее. Если бы его семья одобрила другую кандидатуру на роль его невесты, Нарцисса бы приняла это как должное. Она была бы спокойна, ведь могла обходиться без него, хотя и сознавала, что следующий такой знакомый человек в ее жизни мог так никогда и не появиться. Именно знакомый. Нарцисса рано осознала, что к нему ее влечет не его красота, а его выражение аффектов, которые она понимала. Ей не требовалось с ним говорить — она все моментально считывала по его лицу и телу.
Чуть позже Люциус поделился с ней тем же самым ощущением. «Сначала я этого не замечал, но на седьмом курсе, когда я был в Гостиной один, а ты вошла со стороны коридора, я вдруг почувствовал, как мне хорошо в твоём присутствии. Полное успокоение. Словно груз свалился с моих плеч. Я подумал: ты есть на этом свете, а большего мне и не надо. Неважно где и с кем, главное — что есть. Я не сразу сообразил, что это было».
Под венец они пошли нехотя, как из-под палки. Никто из них не понимал, зачем все это, если они и так друг друга любят. В глубине души Нарцисса переживала, что брак убьет их любовь, что семейные сценарии, формировавшиеся не одно поколение, возьмут свое. А если не возьмут — Беллатриса ее возненавидит. Как страшен человек, мыслей, чувств, образа жизни которого ты не понимаешь!
Орёл или решка? Выпала решка. И, как следствие, они оба превратились в белых ворон, значительно отличающихся от общей стаи. Люциус был не таким отважным и жёстким, как другие Малфои. Она была не такой бестормозной и темпераментной, как другие Блэки.
Это не могло остаться незамеченным. Напрямую никто не говорил, что они составили плохую партию, позорящую оба рода, но Нарциссе часто приходилось ловить недвусмысленные насмешливые взгляды.
Драко был желанным ребенком, и ему посчастливилось родиться, когда ни Блэки, ни Малфои ещё не успели заметить «непоправимую испорченность» его родителей. Увы, когда намереваешься пустить поезд по другой колее, нужно быть всегда готовым к остракизму и обрыву всех прошлых связей.
Конечно, Драко был похож на нее и Люциуса. А на кого он ещё должен был быть похож? На Беллатрису или, быть может, других Пожирателей Смерти?
Нарцисса нежно погладила кончиками пальцев фотографию. Пока что она могла прикасаться к собственному мужу только на фотографиях. Пока что — потому что она верила, что он вернется из Азкабана. Пока что — потому что боялась даже рассматривать тот вариант, где все было для них закончено. Пока что — потому что не хотела верить в то, что они были обречены с самого начала.
Ни он, ни она этого не знали — тогда, солнечным июльским днем, когда относились к своему бракосочетанию как к какому-то баловству, а к разделенному на двоих чувству — как к мирно текущей реке. Нет, думала Нарцисса, не желая расставаться с фотографией, запечатлевшей счастье, я не хотела и не хочу видеть подле себя другого мужчину. Он был и есть для меня, как и я для него, лучшим несовершенством. Если вернуть время вспять, я точно так же скажу: «Да». Я проживу вместе с ним тот же отрезок времени. Я точно так же рожу сына. Я пройду до этого самого момента и даже дальше — я добьюсь его освобождения, и наши взгляды снова встретятся, а пальцы — переплетутся. Я снова почувствую крепость его неотступных объятий, а он — ласку и невыразимую ненасытность моих. Я выполню клятву, данную ему и себе свыше двадцати лет назад. И я уверена, что по прошествии стольких лет он чувствует ко мне то же самое. И что он поступил бы точно так же.
Интересно, размышляла Нарцисса далее, чувствует ли человек на расстоянии, как сильно его любят, преобразуется ли это чувство в какую-то энергию, с помощью которой не так трудно держаться…
Впрочем, это было не столь важно. Нарцисса уже настроилась на решительные и безотлагательные действия. Групповая встреча уже была назначена на четыре часа дня; на месте ее проведения женщина настояла самолично. Она спросит Темного Лорда о плане вызволения ее мужа, и если тот усмехнется, наивно пожмет плечами, переведет все в шутку или пустится в очередные обещания, она будет искать другие пути.
Ждать дальше было просто кощунством.
— Ты ни в чем не виноват, — мягко сказала Полумна, рисуя пальцами стопы произвольный треугольник на воде. Они с Гарри договорились прийти в Выручай-Комнату еще до ужина. После стрессового дня Полумна не смогла придумать ничего лучше, как попросить у переменчивой Комнаты установить в самом ее центре прямоугольный мраморный бассейн, полностью копирующий таковой в ванной для старост. Ей всегда казалось несправедливым, что обычные студенты Хогвартса могли позволить себе только душ, хотя стресса в их жизни, увы, было не меньше. Но теперь они с Гарри, кажется, выяснили, как эту несправедливость можно исправить. — Он напрашивался на драку. Ты поступил, как следовало. Знаешь, если бы ты этого не сделал… Возможно, это сделал бы кто-то из нас. Мой папа всегда говорил, что внутреннему критику ни в коем случае нельзя вверять власть — он установит диктатуру. Конечно, он выполняет полезные функции: блюстит соблюдение морали, например. Но иногда ему лучше просто помолчать. Без пристального взгляда эмпатичных родителей он вмиг соберет инквизицию и отправит на погребальный костер как грешников и святых, так и обычных людей. В праведно выраженном гневе он заподозрит глубокую и неизлечимую порочность. Ни один беглый взор, ни одна не поддающаяся контролю мысль, ни одно ярко вспыхнувшее чувство не пройдут мимо него. Он придерется ко всему и незамедлительно займется чисткой.
Они сидели на краю бассейна, приподняв мантии и сняв обувь. Полумна предположила, что мимолетных и легкий касаний к воде будет достаточно, чтобы снять напряжение. Благодаря обожающим катапультироваться на кожу мелким насекомым когтевранка узнала, что невесомо-щекочущие прикосновения волнуют чувственное восприятие сильнее, чем всеобъемлющие и настойчивые.
— Вот именно, что эмпатичные… — все еще чувствуя вину за содеянное, угрюмо прошептал Гарри.
— Теперь в тебе заговорило Эго, избитое и задавленное твоим собственным внутренним критиком. Я говорила о психических структурах — субличностях. Усмирить критика, по моему предположению, могут внутренние родители, так как они из одной связки. Ты тут вообще непричем. Ты же не субличность Рона.
— И как они это могут сделать — внутренние родители? — подняв на Полумну пытливый взгляд, спросил юноша.
Девушка озадаченно прикусила губу, запрокидывая голову к потолку.
— Сейчас подумаем. Это же все сокрыто от глаз. Я знаю, что критик ужасно боится сталкиваться с фигурой отца или матери. Ведь они даруют прощение, безусловное принятие… Что бы ты ни сделал, во что бы ты ни был втянут, они смотрят на тебя с пониманием. Ведь ты — это они. Ведь вы — части одной психики, — Полумна несколько смешалась, неуверенно посматривая на Гарри.
— Что?
— Аргументация критика, какой бы железной ни была, рано или поздно рассыпается под прицелом любящих глаз. Он бессилен перед настоящими, здоровыми внутренними родителями. Ему ничего не остается, кроме как бежать. Если у человека в арсенале есть благополучные, неповрежденные внутренние родители, он может их использовать и в общении с другими людьми. Дарить ту же любовь. Но если на троне восседает бескомпромиссный и брюзгливый критик, который ничто не находит удовлетворительным… О какой любви может идти речь? Как Рон может проникаться переживаниями Джинни? Никак. Он не родитель. Он — тиран.
— Но они же могут работать в тандеме? Родители и критик? — в глазах Гарри появился воспаленный блеск, предвещающий возрождение надежды.
— В идеале должны. В идеале субличности должны осознать себя частями единого целого и действовать сообща. Это здорово, когда человек способен оценивать себя критично — то есть понимать, что ему еще надо привести в порядок, что он, допустим, отклонился от своего пути. И здорово, когда при этом он не повергает себя в пучины ада, не отвергает, а поддерживает. Самоподдержка — это и есть внутренний стержень, опора, не находишь? — она мило улыбнулась, опуская взгляд.
— Получается, Рону нужна помощь…
Гарри овладело нездоровое, зловредное оживление, но Полумна вовремя остановила его порыв, положив свою руку ему на плечо.
— Нет. Ему не нужна помощь. Он ее не хочет. Он верит, что проблемы у других, а не у него. В первую очередь у тебя — ведь ты посмел ударить его за то, что он начал оскорблять Джинни.
— Полумна, это был не я.
Они смотрели, будто завороженные, друг на друга, словно просверливая глазами дыры друг в друге — настолько пронзительными были их взгляды.
— Что? — девушка не понимала.
Судорога прошлась по телу юноши; он прикрыл лоб ладонью, приподнимая челку. Его взор стал отстраненным.
— Я не знаю, как так вышло… Я не планировал давать ему пощечину. Я, как и вы, смотрел на него, не веря своим ушам. А потом мои ноги пришли в движение, и рука замахнулась… А я будто бы находился в стороне от этого, молча созерцал. Мои субличности в таком беспорядке, если следовать твоей теории… Они друг с другом даже не знакомы.
Полумна погладила Гарри по плечу.
— Именно поэтому ты и должен сфокусироваться на заботе о себе, на взращивании первых ростков целостности…
— Вау…
Они повернули головы: перед бассейном стояла, плененно разглядывая безмятежную водную гладь, Джинни. В ее глазах читалась легкая усталость, но, несмотря на это, она находила в себе достаточно душевных сил для выражения восхищения.
— Вы попросили у Выручай-Комнаты такую же ванну, какой пользуются старосты? Наконец-то! — но тут же одернула себя, устремив на Гарри взгляд, полный сожаления. — Я не знаю, что сказать. Я все еще жалею, что так получилось. За меня не стоило заступаться. Теперь вне контакта с Роном не только Гермиона, но и я, ты…
— Разувайся и присоединяйся — это будет самое мудрое решение за день, — улыбаясь глазами, ответила когтевранка.
— Нет. Я уже пойду спать. Спасибо за приглашение. Меня намного не хватает… — она окинула их двоих каким-то по-особенному радостным взором, отчего Гарри стало не по себе. — Я хочу… отправиться в страну красочных сновидений. Уже слышу гудок паровоза.
— Спокойной ночи, Джинни, — сказал ей Гарри, не позволяя сорваться другим вертящимся на языке словам. — С Роном все к тому и шло…
— Спокойной ночи, — присоединилась к пожеланию Гарри Полумна.
— Спокойной ночи, — ответила с легкой грустью Джинни, уходя.
— А кто владеет Джинни большей частью времени, кто говорит ее устами? — внезапно спросил юноша, возвращаясь к прежней теме.
— Я думаю, Сражающееся Эго.
— А твоими?
— Молодая мать.
— А Гермионы?
— Встревоженная мать.
— А Живоглотом?
Девушка рассмеялась.
— Неприкаянный ребенок, должно быть…
— А моими?
— Подавленное Эго.
— Я так и знал… А Дамблдора?
— Мудрец, конечно же!
— А Слизнорта?