VI Предательство, зловещий лес и стыд (1/2)
Гермиона приехала на второй день после Рождества, с единственным чемоданом в руках, и, встретив на кухне Гарри, приветственно улыбнулась.
— Я так скучала! В мое отсутствие тебе не снились никакие сны?
Снились, хотел сказать Гарри, но удержался. Он предчувствовал, что их обоих ждет, а потому не хотел более каким-либо путем усиливать их эмоциональную связь. Когда она радостно опустилась на стул напротив него, потирая ладоши, чтобы согреться с мороза, не подозревая еще ни о чем, он подумал, что, должно быть, именно так чувствует себя человек, который уходит из семьи или же просто говорит: «Я тебя больше не люблю». Наверное, точно так же чувствует себя тот, в руке которого зажат кинжал, — за несколько мгновений до сокрушительного удара. Теперь этот кинжал был в руках у него — ранее одного из самых безобидных гриффиндорцев, — и он готовился резать не мертвую, но живую плоть. Но он знал: так будет лучше для них обоих. Иначе жить он попросту больше не может.
— Гермиона, что для тебя предательство? — спокойно спросил он, спокойно глядя на ее покрасневшее лицо.
— Ну… — наивно протянула она, думая, что он приглашает ее поразмышлять на абстрактные темы, никак не соприкасающиеся с реальностью. — Заранее спланированное действие, целью которого является причинение вреда другому человеку — не просто другому, а близкому, тому, кто собственноручно поведал о себе нечто такое, что впоследствии и легло в основу преднамеренного вреда. Как-то так.
— Например?
— Ну… Это если бы ты узнал все мои слабости, а потом использовал бы их против меня. Или рассказал всем нечто такое, что я бы слезно молила никому не рассказывать, — она отчего-то блаженно улыбнулась, смотря на свои пальцы, и у Гарри внутри что-то перевернулось: он подумал, что именно так улыбаются девушки, ищущие мужчину для брака. Он не знал, откуда взялась эта въедливая и неприятная мысль в его голове, и на основе какого опыта он сделал такое предположение, но почему-то все это значительно подпортило его настроение.
— А если бы наши дороги просто разошлись? Ты бы придерживалась одного мнения, а я — другого? И, допустим, я бы не хотел тебе причинять совершенно никакого зла, но ради собственного психологического благополучия я бы решил, что должен быть среди своих единомышленников? Скажем, с теми, чьи точки зрения ты презираешь. При этом я бы не вел против тебя подрывную деятельность, не сплетничал бы за твоей спиной, но и себя бы не предавал. Что тогда?
Гермиона еще сильнее улыбнулась, отчего юноша вздрогнул, и посмотрела в его зеленые глаза.
— Все это маловероятно! — она уходила от ответа, не желая предчувствовать, не желая догадываться, предпочитая питать бесплодные иллюзии в отношении того, что вот-вот разрушится.
— Но я не понимаю, что такое предательство! — он перешел на шепот, так как боялся сорваться на крик. — Это очень важный вопрос для меня. Я много о нем думал. В твоем определении есть две ключевые переменные: первая — вред планируется заранее, то есть он нарочный. На подготовку такого акта уходит не один день, ибо все нужно тщательно сверить. Вторая — человек использует в качестве оружия самые значимые для тебя жизненные области, так что тебе кажется, будто земля разверзается под твоими ногами. Но что, если человек бьет тебе по живому, сворачивает тебе все внутренности, переламывает тебе все кости — не планируя этого, не желая? Или наоборот: долгое время вынашивает в себе идеи мести, но попадает впросак, и в действительности это тебя никак не задевает? Все это тоже можно считать предательством?
Улыбка сошла с ее лица. На место ей пришла легкая, ненавязчивая задумчивость.
— А можно конкретные примеры?
— Пожалуйста. Первый — твой друг искренне ценит тебя, но ваши интересы расходятся, он поступает так, как выгодно только ему, что вызывает в тебе резкое отторжение и ноющее чувство предательства. Второй — человек целенаправленно втирается к тебе в доверие, чтобы выведать какую-то информацию и использовать ее против тебя, но у него ничего не получается, так как он неправильно прощупал почву.
— Едва ли второй пример можно назвать предательством. В широком смысле слова. Так как человек сам себе не лгал и прекрасно знал, на что идет. Он знал, что его главная цель — твое уничтожение. Он изначально был твоим врагом, Гарри. А предавать могут только друзья.
— Но я ему мог верить! Ведь для меня это было по-настоящему!
— Это очень напоминает случай с Джинни. С Томом из дневника, помнишь? Он изначально ее презирал и не желал ей ничего хорошего. Он просто хотел захватить мир. А она была средством. Впрочем, ничего нового.
— Но для нее это общение могло быть важным… — в последний раз возразил Гарри.
— Ну, так спроси у нее сейчас, что она думает по этому поводу. Считает ли лично она это предательством. Я не считаю.
Гарри кивнул, опуская голову.
— А вот первый на предательство может потянуть. Можно задать вопрос?
Гарри снова кивнул, на этот раз обратив на девушку свое внимание.
— Этот человек предупреждал заранее своего друга о своих взглядах и планах? Он говорил ему, что желает того и того? Ставил ли в известность? Иными словами, он говорил прямо, ну, там: Генри, я понимаю, насколько для тебя важно то и то, но ты должен понять, что для меня важно совсем другое. Или, допустим: Генри, я не хочу тебя обманывать, я придерживаюсь противоположного взгляда. Или: Генри, этот вариант мне не подходит, я выберу другой. Или: Генри, наши пути расходятся. Иными словами, он говорил ему: «Генри, мы не о’кей»?
— Он мог сам этого не замечать… — заметил Гарри.
— Неважно. Гарри, предательством такой поступок можно назвать только тогда, когда человек все сделал втихомолку, не поставив заранее в известность другого, перед которым у него были какие-то обязательства. Пример: я говорю тебе, что люблю тебя и буду верна тебе до конца своих дней.
Гарри кивнул, подтверждая, что все еще с Гермионой на одной волне, что все еще улавливает нить разговора.
— Что это значит? Что я выбираю тебя из многих и даю обязательство и дальше выбирать тебя — в разнообразных ситуациях. Жизнь — сложная штука, порой она нас очень сильно меняет. Я могу разлюбить тебя. У меня может появиться осознание, что я устала тебя выбирать, и что я хочу выбрать кого-то другого. Или вообще пожить для себя. Если я приду и скажу тебе: Гарри, я тебя больше не люблю, нам надо расстаться — это не будет предательством. Ведь я уважаю тебя, показываю тебе твою ценность — тем, что ставлю тебя в известность. Да, ты можешь все еще любить меня, но, по крайней мере, я снимаю с тебя обязательство хранить ответную верность мне. Я даю тебе отчет по поводу того, что происходит в действительности. Я не искажаю факты. Я экономлю твое время и ресурсы. Я даю тебе твое законное право решать, как поступать дальше в соответствии с изменившейся реальностью. А ведь реальность меняется постоянно — с течением времени. Это закон. То есть я являюсь… как бы это сказать…
— Рупором объективной действительности? — предложил Гарри.
— Ну, можно и так сказать, — чуть подумав, согласилась Гермиона. — А вот если бы я перестала выбирать тебя или же выбирала тебя вместе с кем-то еще, не ставя тебя в известность — это было бы уже предательством. Ибо я не только бы сняла с себя обязательство, продолжающее сковывать и ограничивать тебя, — я бы доставляла тебе устаревшее и лживое отражение реальности. То есть, я извращала бы все, что ты воспринимаешь в связи со мной — например, представление обо мне. Понимаешь? Это такое же преступление, как если бы мать говорила ребенку, что к раскаленной плите безопасно прикасаться. Понимаешь? Это может повлечь за собой плохие последствия, а может и не повлечь. Но само по себе искажение действительности — очень серьезное преступление.
— А если человек не до конца понимает… Ну, что они «не о’кей»?
Гермиона рассмеялась, очевидно, думая, какой же Гарри наивный.
— Это почти невозможно. Или возможно — но тогда это может говорить только о том, что у человека совсем все плохо с саморефлексией, и он просто неадекватен в идентификации своих настоящих потребностей и чувств. Это уже психическое нездоровье, я думаю. Но факт остается фактом: это предательство. Неважно, понимает ли человек это или нет. Просто в одном случае есть смягчающее обстоятельство, а в другом — нет. Но смягчающее обстоятельство не значит отсутствие приговора, понимаешь?
— То есть не имеет никакого значения, осознавал ли человек суть своих действий или нет…
— Совершенно верно. Главное — что они были. Ведь предательство определяется не осознанием чего-то, а именно искажением, извращением фактов. Ты продолжаешь верить в то, что я на твоей стороне, ты продолжаешь заступаться за меня, а в это время я решаю, что не буду на твоей стороне, и что буду заступаться за другого. Но об этом я тебе не говорю, и в итоге ты узнаешь все… когда тебе нечем крыть карты в игре, а я прихожу на помощь твоему оппоненту, помогая добить тебя, или же ухожу куда-то в сторону… как если бы твой корабль не шел ко дну.
— Какой ужас!
— Да.
— Но Том Реддл…
— Ах, я не знаю, спрашивай Джинни. Ведь это ее история, а не моя. Я не знаю всех нюансов.
— Но если бы ты предупредила меня перед самой игрой… что не будешь мне помогать… — продолжил мысль Гарри.
— Да, — подхватила ее Гермиона. — Конечно, ты бы чувствовал сильную печаль и, возможно, ярость. Но ты бы изначально знал, к чему тебе готовиться, ты был бы осведомлен о том, что я не приду к тебе на помощь. Ты бы видел мир таким, каким он есть. Понимаешь? Это было бы не предательство. Это был бы обычный разрыв.
— А если бы кто-то возлагал на меня какие-то надежды… Думал, что я отвечу каким-то определенным образом… Допустим, я общаюсь с тобой, ты влюбляешься в меня и решаешь, что мы будем вместе. Но я прихожу тебе и говорю, что влюблен в… эм, Монику.
— Тоже не предательство. Если ты, конечно, не отпускал в мою сторону двусмысленные шутки, не заигрывал со мной и не подогревал мой интерес. В общем, если ты не дарил мне надежду. Если же дарил, то… ты просто нехороший человек, Гарри! Зачем ты только это делал?
— Кажется, все встало на свои места, — облегченно провозгласил юноша, расслабленно сплетя пальцы.
— А к чему, собственно, был весь этот разговор? — спросила Гермиона, немного насторожившись.
Гарри закрыл глаза, депривировав себя от окружающей обстановки, и экспромтом выпалил:
— Джинни знает все о Живоглоте.
Открыв глаза, он увидел перед собой лицо Гермионы — повергнутое в шок, побледневшее, застывшее. Юноша думал, что она станет кричать, как это часто делала тетя Петуния в неожиданных обстоятельствах, или вскочит, роняя слезы, но девушка просто молча сидела и растерянно хлопала темно-коричневыми ресницами. Казалось, она была готова принять этот факт.
— Мы были вместе, когда он залетел к нам с восторженным воплем… В комнате Перси, ну, ты знаешь…
Тут уж она опустила голову, размышляя.
— И Джинни предложила собрать группу из наиболее надежных людей, чтобы вместе обсуждать происходящее и координировать действия… Я подумал, что это было бы здорово…
Она вновь подняла на него свой взгляд, но продолжала молчать.
— А то ни черта не понятно.
— Мы больше не трио… Ты хочешь расширить границы? Впустить новых людей? — наконец выдавила она из себя.
— Да, — утвердительно кивнул Гарри. — Мы страдаем от нехватки информации. Да и Невилл, Полумна… вспомни… Чем они хуже нас? Они же хорошие ребята.
— Такой формат может мне не подойти, — честно сказала она, вытягивая рукава шерстяного свитера до самых запястий.
Что-то внутри у Гарри как будто бы упало, провалилось в зияющую бездну, наполненную мраком.
— Но я подумаю, — пообещала она.
— Эй, сестренка, защищай свой фланг!
Комок хрупкого снега, тут же разлетевшийся вклочья, пришелся Джинни прямо на талию. Пока она целила в кривляющегося и активно жестикулирующего Фреда, Джордж зашел сбоку, издав свой боевой клич уже после того, как произошел бросок. Она, изображая наигранное недовольство проигравшей, громко фыркнула, переметая стремящийся вернуть бдительность взгляд с одного близнеца на другого. Произошло еще одно несчастье: прыгающий Фред, увлеченный своим ликованием, не услышал вовремя за своей спиной хруста нагрузлого снега — и, как итог, получил полный заряд в плечо.
— Ну, я тебе! — не разыгрывая никаких драматических падений, он набрал полную горсть снега и отправил ее запыхавшемуся Рону в ответ. Снежок рассыпался на мелкие сияющие хлопья еще в полете.
Джинни удовлетворенно заулыбалась, ловя себя на мысли, что ей давно не хватало такого времяпрепровождения — чистого, шаловливого, детского. Никаких условностей, никаких ожиданий подвоха, никаких тайн друг от друга.
Только она почувствовала тепло, разливающееся по грудной клетке, как земля стремительно ушла из-под ее ног, и все покачнулось — Джордж повалил ее в сугроб, не забыв при этом броситься за ней следом. Приземлившись почти возле ее плеча, он тут же начал забрасывать ее непомерным количеством снега, словно пес. Крикнув надорванно — от дискомфорта — «Хватит!», она попыталась подняться. Они были посреди чистого поля, посередке между хаотично построенной «Норой» и высоким лесом. Какое-то неприятное предчувствие кольнуло девушку в сердце. Она наморщила лоб.
— Эй, ты на меня обиделась? — спросил Джордж, поднимаясь на руках.
— Нет, какое-то странное чувство… Тревоги, что ли. Этот лес такой же мрачный, как и Запретный.