Требуются волонтеры! (часть 1) (2/2)
– Здравствуй, Уэнди, – Йорн опять оскалился. – Еще надо два слова придумать? «Прими» и «таблетки».
Уэнди вдруг задрожала всем телом. Несколько секунд она пожирала Йорна взглядом, бессознательно перебирая трясущимися пальцами луковые очистки на разделочной доске, уголки ее губ опустились вниз под, казалось, невозможным углом, глаза увлажнились.
– Ты мудак, Йорн.
Уэнди объявила это со срывом где-то в гортани, но почти торжественно, как детектив, разгадавший последнюю загадку в запутанном кейсе, как гуру дающий ответ на сакральный вопрос о сущности Великого Ничто. У Йорна в этот момент возникло покалывающее ощущение в затылке и шее, словно рой крылатых муравьев побежал ручьем под кожей. Он спешно пригладил силящиеся злобно вздыбиться, угнетенные собственной тяжестью волосы, которые в последние три года носил длинными, чтобы в общественных местах прятать физиономию.
– Уэнди, я знаю, по какой квоте ты попала в универ, – Йорн наблюдал, как расширяются глаза студентки и стискиваются ее слабые челюсти. – Если тебе перестали помогать медикаменты, самое время обращаться к лечащему психиатру, я не шучу.
– Откуда ты знаешь?! – прошипела та.
– Имеющий глаза да увидит.
– Ты рылся в моих сетях? – вскричала Уэнди. – В закрытых профилях?! В онлайн дневнике?! Как ты туда пролез?!
– О чем ты? В каком еще онлайн дневнике? Бля-я… твою мать… – Йорн схватился за голову, вдруг поняв к своему дикому раздражению, что сознание Уэнди, похоже, навсегда останется для него вещью в себе. – Ах, да, вспомнил, так и было написано: «Всем ш-шампанского! Меня взяли на курс по квоте для имбецилов!» – передразнил Йорн рабочий акцент, который Уэнди за прошедшие месяцы перестала вуалировать. – Все, я пошел отсюда… – Йорн встал, теряя терпение, схватил чашку и коммуникатор, –…к ч-чертовой матери… Какой идиот с тобой вступительное интервью проводил…
– Да как ты смеешь, говнюк привилегированный! – взвизгнула Уэнди, готовясь заплакать.
– Сам в шоке! – рявкнул Йорн, не оборачиваясь, и захлопнул с силой дверь.
Ругая себя за то, что поддался на провокацию, Йорн вышел на улицу, поставил чашку с кофе на деревянные перила пандуса при входе в здание и закурил. Мизантропические мысли в духе братца Брайана лезли в голову. Какого черта? Что за контингент на этаже бакалавров в этом году! Йорну неприятно было думать в таком вульгарном ключе, жалобы на неправильных сапиенсов, озвученные даже наедине с собой, засоряли чистоту его мысли. Но категории социального дарвинизма напрашивались неуклонно и настойчиво. Брайан все четыре года учебы в Оксфорде сыпал жалобами на «неотфильтрованный контингент», и даже «Улисса Хитрожопого», членистозадое братство всепьянейших собутыльников, яйцемордых рыцарей титановой печени, брат собрал для того, чтобы окружить себя людьми, подходящими, как он выражался, «по смыслу». Йорн за это сардонически сравнивал его с навозным жуком, любовно обнимающим свой навозный шарик, но и сам не раз участвовал в клубных «заседаниях с последующим забуханием». Особенно сильно Йорна тянуло к Улиссовцам, когда Гвардия арестовывала кого-то из анархистов. Едва по ячейке в очередной раз прокатывалась новость о зачистке, хотелось отключить мозги и не размышлять, анестезировать все чувства, отвергнуть избирательную, непоследовательную эмпатию, которую ракшас был способен испытывать к сапиенсам вопреки глубинному органическому отторжению. С оксфордскими Улиссовцами можно было переливать из пустого в порожнее всякое социо-политическое дерьмо, рассуждать о глобальных проблемах высокопарным и заплетающимся от портвейна языком в прокуренных комнатах MCR Тринити Колледжа, и не думать… забыть о том, что кого-то из товарищей в казематах Гвардии в этот самый момент делают живым обрубком. В группе Полосатого все были бойцами, паркурщиками, спортсменами, которым не сиделось на месте и вечно чесались кулаки. Наказание для них было выбрано аллегорическое и чудовищное. Шептались, что их головы были отделены от тела и подключены к системе искусственного жизнеобеспечения. Камрадов, которые хотели изменить Систему, превратили в безголосые, бестелые вещи…
Йорн все равно никогда не был одним из них. Он был идеальным наблюдателем, лучшим учеником, который не верил в ремесло учителей, ему были чужды их чаяния. Ему были чужды люди… Поэтому он бежал на Паддингтон, садился в поезд до Оксфорда и нажирался в свинину с другими сапиенсами, в равной мере не чувствуя себя одним из них.
Система. Система везде и нигде. Система во всем и ни в чем конкретно. Систему никто не видит, но она держит каждого за горло. Брайан не раз пересказывал слухи о том, что шортлистинг по курсам в университетах, а также распределение студентов в общагах производятся искусственным интеллектом по алгоритму, известному лишь чиновникам Системы. Говорили, что он подчинен задачам социальной инженерии, которые идут значительно глубже отбора лучших выпускников для отправки в Закрытые Города. Говорили, что Оксбридж сопротивляется с переменным успехом, но постепенно теряет право на финальное решение. Йорн был теперь уверен, что Уэнди Райт попала в квоту для психических заболеваний, вероятно, биполярное расстройство или что-то в этом духе. Зачем нужна эта квота? Самого Йорна осчастливили благодаря квоте для абитуриентов с тяжелыми увечьями, и, нет, ему было не стыдно занимать чье-то место. Брайан называл это «натягиванием системы». «Будешь самый сексуальный инвалид выпуска!» – орал Брайан на вечеринке по поводу Йорнова поступления и пытался задрать наверх его водолазку, пока Йорн не разозлился окончательно и не кинул брата на пол через бедро.
Но зачем университету атавизмы человеколюбивых принципов инклюзивности? Они были неуместным отголоском прошлого, потерявшего смысл, но не шарм, подобно старинным правилам ношения шпаги в день экзамена, которые забыли отменить. В любой иной сфере общественной жизни наблюдалось совершенно противоположное явление: выживали только те, кто обладал связями или деньгами, судьба слабых и не вписавшихся в стандарт никого не волновала. Зачем Университету Уэнди или сам Йорн? Все же одну закономерность Йорн наблюдал систематически: все его хорошие знакомые и друзья были разбросаны по разным колледжам, факультетам и кружкам в противоположных концах города. Их пришлось собирать как жемчужины со дна морского по вечеринкам, по знакомым знакомых, по студенческим конференциям и воркшопам, по сабантуям музыкантов и по случайным встречам в библиотеках. На этаже в студенческом корпусе, куда студенты были посажены администрацией, как рыбки в аквариум, никто толком не общался, то же самое происходило и в группах на факультете. Йорна грызло подозрение, что студенты в искусственные коллективы подбирались нарочно с совершенно разным культурным и сословным бэкграундом, с несовпадающими интересами, люди, которым не о чем было говорить друг с другом по существу. Даже проблему с эспрессо-машиной на кухне не сподобились решить за пол месяца.
Йорн поморщился и отпил остывающий кофе из чашки, поглядел на хмурое небо. Уильям Стоун Билдинг за его спиной, уже более ста лет остававшийся единственным студенческим корпусом в Кембридже, спроектированным в стиле башенной многоэтажки, впечатывался в низкое весеннее небо, как мокрый камень, торчащий из мха садов. «Жизнь на высоте для современного человека» – так себе это представлял Ле Корбюзье, запоздалым эхом чьих архитектурных и социальных фантазий было здание. Впрочем, Йорн все равно жил на нижнем этаже, придавленный массивным кирпичным параллелепипедом, и пребывал в постоянном беспокойстве оттого, что его комната стоит первая в очереди на кражу со взломом.
…Кстати, о кражах…
Вспомнив про недочитанные новости, Йорн зажал сигарету между зубами и в третий раз за утро вернулся к ленте.
«Обращение к жителям Южного Кембриджшира и всем неравнодушным гражданам. Набирается отряд добровольцев для поиска Рози Дэйл (11 лет), пропала в районе Ванделбери Кантри Парк вчера по дороге из школы. Гвардия отказывается рассматривать заявление о пропаже подростка раньше, чем через 72 часа, но семья Рози просит о немедленной помощи друзей и соседей, пока не случилось непоправимое. Сбор в 12 часов на парковке Ванделбери Каунти Парк, начало поиска после инструктажа в 12:30.»
Йорн прокрутил ленту дальше, изучил сообщения об угонах велосипедов и сбежавших из дома собаках. Среди примечательного было обсуждение петиции о запрете использования частными лицами квадрокоптеров, которую под видом инициативы снизу от каких-то школьников, наверняка, продвигали сами власти. Школьники в одном из пансионов на Хиллз Роуд открыли сбор подписей, к чему их якобы побудил страх сетевого сталкинга и публикация фотографий их ванных комнат, снятых злоумышленниками с помощью дрона.
«Город грехов…» – рассеянно подумал ракшас, потом закрыл новости и перешел в университетские электронные таблицы с расписанием, просмотрел план на сегодняшний день. До окончания предпасхального семестра и сдачи курсовых эссе оставалось уже три недели. – «Еще три недели», – мысленно поправил себя Йорн и ухмыльнулся, прикусил правым клыком губу в задумчивости. – «Собственно… пуркуа не па, строго говоря?»
Через десять минут Йорн выходил из Уильям Стоун Билдинг, держа под мышкой мотоциклетный шлем и пытаясь застегнуть одной рукой заедающую молнию толстой кожаной куртки с защитными накладками на спине.