42. Поттер (1/2)

Днем отец прислал с совой короткую записку.

В ней было всего одно слово: «Завтра».

Джеймс скомкал полоску пергамента и сунул в карман.

Значит, с завтрашнего дня он будет не просто подозреваемым, а уже обвиняемым. Отец обещал позаботиться о том, чтобы до суда его не заключали под стражу, а оставили в Хогвартсе. И на том спасибо.

За прошедшую неделю они с парнями три дюжины раз перебрали все возможные варианты вопросов, которые ему могут задать в суде, и на каждый из них придумали достойный ответ. Бродяга даже взял на себя роль судьи, раздобыв где-то сраный монокль. Ремус был на стороне защиты, а Хвост — обвинения.

Отчасти именно потому, что все свободное время Джеймс посвящал этим дурацким, но необходимым репетициям, за все дни ему ни разу не удалось остаться с Эванс наедине. Он убеждал себя, что суд важнее, что после суда, если все закончится хорошо, у него будет уйма времени. Ну а если закончится плохо — пора отвыкать от нее.

Возможно в Азкабане дементоры первым делом заберут у Джеймса воспоминания об Эванс — и ему станет все равно.

Из Большого зала их с Лунатиком вынесла толпа, а Бродяга с Хвостом остались дожирать обед, как будто задумали к ужину уж точно помереть от чревоугодия. Джеймс увидел, как Эванс и Макдональд разделились у лестницы, ведущей в Восточное крыло замка. Макдональд, скорее всего, отправилась на маггловедение, а Эванс — на нумерологию, туда же, куда он сам.

Утром Минерва велела старостам составить списки, кто остается в замке на каникулы, а кто валит к родителям. Джеймс обычно уезжал, а в этом году решил провести праздники здесь, хотя мать настаивала, чтобы он приехал сам и привез Сириуса. В родительский дом его пустят и после Азкабана, а вот в Хогвартс он уже может и не вернуться.

Было и еще кое-что.

Джеймс поддернул на плече ремень сумки и, грубо распихивая народ, почти догнал Эванс и позвал ее.

Она обернулась. Он наступил кому-то на ногу и наконец прорвался в боковой коридор, в конце которого располагался кабинет профессора Синус.

— Ты едешь домой на Рождество? — выпалил Джеймс, рассматривая синюю жилку на ее виске. Эванс собрала волосы в хвост на затылке, и стало заметно, насколько у нее бледная кожа.

Она кивнула и, подумав пару секунд, все же решила пояснить:

— У мамы день рождения в последних числах декабря, круглая дата, надо быть.

Джеймс успешно справился с разочарованием и сказал:

— Понятно. Я тогда передам Лунатику.

— Передай лучше Маккинон, она у меня уже три раза за сегодня спросила, — усмехнулась Эванс. — Надо было, наверное, сказать ей, что стоит записывать.

Ему так хотелось засосать ее, что он с трудом выдавил следующий вопрос:

— Скоро тебе вернут значок?

Эванс удивленно подняла брови, как будто Джеймс объявил ей, что провалил экзамен по трансфигурации:

— С каких пор тебя интересует, кто у нас староста?

— А что, неясно? — грубо спросил он. — Может быть, с тех пор, как я тебя трахнул.

— Разве со старостами трахаться престижнее? — иронически усмехнулась Эванс углом губ. — Простая смертная тебе не подходит?

С того самого дня, когда отец покопался в ее голове, Джеймс гнал от себя мысль, что Эванс он не особо нужен, но все больше убеждался в ее правдивости.

Она не шептала, что с ума по нему сходит, не говорила, как Джеймс ей нравится, не признавалась, что думает о нем. Она даже не сказала ни разу, что ее привлекает его тело. Ничего из того, что обычно болтают девицы перед сексом или во время него. Да ему Фьорд больше наговорила, пока предлагала отсосать.

Эванс давала ему ровно тогда, когда ей самой хотелось.

Сначала ей хотелось часто, а сейчас, судя по всему, уже нет. Джеймс иногда ловил ее взгляды на уроках, но не мог понять, что они означают.

В одном из этих взглядов было восхищение — когда он помог с Агуаменти, — но точно так же Эванс восхитилась бы Бродягой или Фоссетом, проделай они то же самое.

Нужно было что-то сказать. Ответить на ее тупой вопрос. Джеймс кое-как справился со злостью и проговорил:

— Твои сиськи под мантией полностью компенсируют отсутствие значка на ней.

Эванс медленно перевела на него взгляд — до этого пялилась куда-то в сторону — и Джеймс увидел ее огромные зрачки. Она подняла руку и пальцем провела вдоль ряда пуговиц на рубашке — так же, как пару месяцев назад коснулась его плеча в раздевалке. Эванс тогда была голая и мокрая от воды.

— Давай прогуляем нумерологию, — ляпнул Джеймс, но Эванс качнула головой.

— Поцелуй меня, Поттер. А потом полтора часа будем сидеть и думать об этом.

Да ей же просто скучно, пронеслось в башке.

Эванс сжала зубы, до предела поднялась на носках и ухватилась за его мантию:

— Ну же, Поттер. — Она прикрыла глаза, и Джеймс впервые заметил крохотную родинку на левом веке.

Ему оставалось совсем чуть-чуть наклониться и облизать ее нижнюю губу.

Джеймсу хватало одной руки, чтобы поддерживать ее за поясницу, вторую он положил на затылок и почувствовал, что Эванс вспотела. Наверное, с такими густыми волосами всегда жарко.

— В класс, молодые люди, — пропела профессор Синус за их спинами, и Джеймс едва сдержался, чтобы не выругаться.

Эванс выскользнула из его объятий и прикинулась, что она не принимала участия во всех этих неприличных вещах. Он давно заметил, что учителя хором считали Эванс целкой, и она успешно поддерживала этот образ. Не зря же, за шесть лет ее ни разу не уличили в подрыве туалетов, а уж в том, что она умеет раздвигать ноги — и подавно.

— Мы как раз будем изучать совместимость по дате рождения, вам будет интересно.

— Я вам и так скажу, что моя дата рождения пиздец как совместима с датой рождения Эванс, — пробормотал Джеймс себе под нос.

На уроке выяснилось, что совместимость дат вообще не гарантирует гармонии в отношениях, как выразилась профессор Синус.

— А зачем тогда все это? — взвыл Найджел, выходя из себя и подбрасывая в воздух кучу обрывков пергамента.

— Это цифры, мистер Свиззард, — невозмутимо провозгласила та, и у всех зазвенело в ушах. — Они лишь покажут вероятность того, что вы вообще посмотрите в сторону той или иной девушки. Но это интересная вероятность! — с энтузиазмом воскликнула она. — Неужели вам не любопытно?

Найджел промямлил что-то типа «да я вообще не знаю, когда она родилась».

Рауф с подружкой принялись быстро строчить.

Джеймс нехотя записал формулу с доски, в углу, как показывала Синус, нацарапал две даты и попытался что-то там перемножить, а потом сложить.

Он вытянул шею, чтобы увидеть, что за числа написала Эванс, но у нее был слишком мелкий почерк.

Джеймс задумался, а знает ли она вообще, когда у него день рождения. Они ведь никогда друг друга не поздравляли.

Формула была запутанная, Найджел к концу урока скомкал все свои расчеты и с удовольствием сжег, решив не испытывать судьбу и продолжать встречаться с той же семикурсницей, что и последние пару лет.

Лучше бы им рассказали, как заставить Томена брать мячи с вероятностью хотя бы семьдесят процентов, а не пятьдесят.

Вечерняя тренировка подходила к концу, Джеймс дал финальный свисток и на земле собрал всех в круг.

— Томен, хватит витать в облаках. Ты пропустил три легких мяча. Я тебя заменю, если просрешь мне следующий матч. Кут, Боунс, как всегда отлично. Гамильтон, когда отдаешь пас, следи, кому ты его отдаешь: Макдональд была ближе, чем Дик. Прюитт, постарайся, пожалуйста, остаться в живых к январю. Во-первых, твои результаты лучше, чем у Макдональд. — Один сдержанно кивнул, другая скривилась. — Во-вторых, в случае моего отсутствия тебе придется меня заменить, а Макдональд займет твое место.

Джеймс постарался произнести это как можно легче, но игроки все равно напряглись и переглянулись.

— Все, расходимся. Всем спасибо за игру.

Они закончили поздно, и, несмотря на недописанное сочинение для Слагхорна, Джеймс после душа отправился сразу в спальню.

Хвост с Лунатиком уже легли, а Бродяга перетряхивал чемодан в поисках целых носков.

— Ты волшебник или как? — заржал Джеймс. — Заделай дырку — и всего делов.

— Так неинтересно, — отмахнулся Сириус. — Глядишь, еще что-нибудь полезное найду. О, Берти-Боттс. Я же говорил. Будешь?

Джеймс взял одну, но жрать не стал.

— Так, с командой я разобрался…

— Ты говоришь, будто порешил их всех до единого, — заметил Бродяга, поморщившись от очередной конфетки.

— Нет, просто сказал Прюитту меня заменить, если нужно будет. Он, конечно, больше охотник, чем ловец, но остальные еще хуже, и они нужны на своих местах.

— Ну что ты опять начинаешь раньше времени? — обозлился Бродяга. — А Хогвартс за тебя кто заканчивать будет, я? Может, еще Эванс кому-нибудь перепоручишь?

Джеймс дернулся.

— Тихо ты, подскочил опять. Шучу я про Эванс. Нормально все будет, вот увидишь. Отец, может, тебе не говорит, но я уверен, что он сделает все возможное, чтобы тебя вытащить.

Джеймс от всей души надеялся, что Бродяга прав.

Он всю нумерологию, всю защиту и весь ужин думал о том, что не доцеловал Эванс. Потом помчался на тренировку, а вернулся заполночь.

То же самое можно было сказать про всю его жизнь. Он только начал наслаждаться Эванс, а сейчас ее хотели бесцеремонно у него забрать.

Сириус уснул с час назад, а Джеймс в последнее время спал плохо.

Ему постоянно снилось время, что закончилось за многие годы до них.

В то время Лондон был грязным, смердящим и чумным.

Этот город, отчаявшийся спастись, ненавидел магию, будто это магия вызывала чуму.

Город охотился на них, хватал и тащил прочь от себя — к дальней окраине, где хоронили умерших.

Город схватил ведьму, которую хотел Джеймс.

Он мчался по узким вонючим улицам, миновал главные ворота, выскочил на лысую тропу и издалека увидел, как ее швырнули в воду.

Она, по правде, не была ведьмой, поэтому вода проглотила ее. Сожрала ее красоту.

Хлынул дождь, словно кто-то хотел убедиться, что глубины пруда хватит. Так швыряют комья земли на гроб. Чтобы покойник точно не выбрался обратно.

Тропа как всегда привела Джеймса к отравленному — теперь вдобавок чумными трупами — пруду.

Он подошел к самому краю по настилу и заглянул в темноту.

Деревянный помост под его ногами скрипнул.