37. Эванс (2/2)

Она держала свою, зажав между указательным и большим пальцами, придерживая средним; обычно это означало, что Шмэри злая как хвосторога, оставшаяся без яйца.

Она затягивалась, глядя на меня в упор — мне не нравились ее прищуренные глаза — и за все время не произнесла ни слова. Докурила, швырнула окурок на пол, затоптала, прошла в ближайшую кабинку и, сняв трусы, уселась на унитаз.

Ну, мы друг друга давно не стеснялись.

— Не в курсе, чего Прюитт ломается? — отрывисто спросила Шмэри.

Я помотала башкой — в конце концов, я до сих пор прикидывалась, что в гостиной меня поразила временная глухота.

— Сейчас все нервничают, — предположила я, — не каждый день кого-нибудь убивают в Хогвартсе. Может, нет настроения или… не знаю, мне кажется, это я его расстроила своими разговорами.

И чего я к нему пристала? В конце концов, все это не мое дело. Иногда я забываю, что дружба не обязывает человека всякий раз выворачивать перед тобой душу. Может, Фебу вообще неприятно об этом говорить. Вдруг там проблемы с взаимностью, хотя я не представляла девушку, которая могла бы ему отказать — даже если это одна из тех сучек-слизеринок.

— И о чем болтали? — легко поинтересовалась Шмэри, спуская воду.

— Да так. — Мои глупые вопросы сейчас казались мне совсем тупыми. — Он удивлен, почему никто не расстроен из-за Дэнниса.

— Ну как это никто не расстроен. Вот ты, например, расстроена. Курицы с седьмого тоже. Родители его больше всех расстроены наверняка.

— Думаю, Феб просто имел в виду, что у каждого должны быть близкие, которым он дорог.

— О боже, ну зачем ты дала ему эту дурацкую кличку! — взвыла Шмэри, как будто речь шла о собаке, и вернулась к теме: — Так и я о том же. Запомни, Эванс, громче всех тебя будет оплакивать тот, кому ты давала. Или тот, кто хотел бы этого, но не дождался, потому что ты померла.

— Я бы не хотела умереть раньше человека, которого люблю. Которому давала, — пояснила я на понятном Шмэри языке.

— Типа ты хочешь, чтобы муж преставился раньше, а ты могла завести себе молодого любовника? Это правильная позиция, Эванс, очень правильная, — заржала Шмэри, впервые за все время в туалете развеселившись.

Она ничего не понимала. Тяжелее тому, кто остается живым, и я не хотела такой судьбы для того, кого полюблю.

— Лучше в один день, — в шутку вздохнула я. — И никому не обидно.

— Я, конечно, не эксперт, но, по-моему, так только в сказках бывает. Там вечно все в один день помирают. И обычно все этим заканчивается. Ну или с этого начинается, смотря какая сказка.

Я достала из кармана расческу и принялась собирать волосы. На это обычно уходила куча времени.

— Не останется твой Колдуэлл без девичьих слез, поверь мне, Эванс. Ну были же у него девки, кроме тебя. Да десять штук! Не девственником же он умер. Вот ты будешь рыдать, если Поттер помрет? Будешь, конечно.

С утра она пыталась вытрясти из меня, что же я буду делать, если Поттер окажется убийцей.

И обязательно вытрясла бы, будь у меня этот ответ.

— А ты будешь рыдать, если что-то случится с Фабианом? — резко спросила я. Хватит ей уже считать себя неуязвимой, а остальных — слабаками.

Шмэри быстро повернула голову в мою сторону. Я видела ее отражение в зеркале.

— А ты?

— Ты знаешь, что речь сейчас не обо мне. Твои отношения с Фебом — о которых, я к слову, три года не подозревала, спасибо-что-все-мне-рассказываешь, — я не преминула напомнить ей об этом, потому что до сих пор слегка обижалась, — и мои с ним отношения несколько отличаются, не находишь?

— Да в чем разница-то? В том, что я видела его член, а ты — нет? Невелика разница. Хотя член у него большой.

Я старательно пропустила подробности мимо ушей.

— Почему бы тебе уже не признать, что ты по нему сохнешь? — я закончила с волосами и развернулась к ней. Мэри же можно ковырять пальцем в моей душонке, чем я хуже.

Шмэри замолчала и целую минуту пялилась на меня. Она словно уменьшилась с начала года, подбородок стал острее, а сама Мэри — как-то взрослее. И, кажется, я ее все же чуть переросла.

Наверное, не стоило донимать ее, но почему все вокруг строили из себя равнодушных тварей и отказывались говорить правду? И я, чтобы не выглядеть среди них всех дурой, — тоже. Мне было бы гораздо легче признаться Поттеру хоть в чем-нибудь, будь у меня уверенность, что сейчас это вообще в моде.

Я заставила себя вспомнить, что когда-то считала правду самым простым решением всех проблем.

— Почему бы тебе не закрыть рот, Эванс, — вкрадчиво посоветовала Мэри. — Нет, я не люблю Прюитта. Я даже слова такого не знаю.

— Это нормально, Шмэри, любить того, с кем трахаешься, — спокойно сказала я в ее обычном снисходительном тоне, выдержав тяжелый взгляд.

— А еще нормально — его не любить, — фыркнула она. — У меня любилки не хватит любить всех, с кем я перепихнулась.

— Я и не говорю про всех.

Кажется, терпение Шмэри лопнуло, и она отчеканила:

— Я не буду любить того, кому на меня плевать. Ну, то есть Прюитт, конечно, охуенен и всегда готов — или почти всегда, — но ему плевать. — Шмэри почти правдоподобно делала вид, что ей все равно. — И мне тоже. Закончит школу — найду другого.

— И ты даже не будешь скучать по нему? — Я искренне не понимала, как можно одним махом забыть шесть лет жизни.

— Ну, письма буду писать. Если освоит телефон, позвоню. Глядишь лет в тридцать встретимся, покувыркаемся, молодость вспомним. Представляешь его в тридцать? — она заржала и похабно облизала нижнюю губу.

Я не думала об этом. Наверное, в тридцать у Феба будет густая борода и двое детей. Или трое. Может, даже от разных жен, зная его любвеобильность.

— А ты что же, Эванс, собралась по нему скучать? Боюсь, Поттер этого не одобрит, — Шмэри издевательски захихикала и машинально полезла под подоконник, но пачки там естественно не оказалось. — Слушай, зря мы скурили последнюю, ее же можно было размножить, а так придется искать кого-то, кто знает чары Восстановления. О, вот Прюитта и попросим.

Я без особой надежды порылась во внутреннем кармане, но не нашла там чудесным образом появившейся новой пачки.

— Нет, это твое право, Эванс, — продолжала Шмэри, — по Прюитту сложно не скучать. Будешь ему письма строчить, пока Поттер не видит. Хотя Поттер — и это просто невероятно — удивительно слеп, когда дело касается Фабиана. У него, кстати, близорукость или дальнозоркость?

— Понятия не имею, — пробормотала я и настороженно спросила: — Что ты имеешь в виду?

— Ну, у Прюитта такие глаза, — она снова облизала губы, — девки смотрят в них — и сами к нему в кровать укладываются, а ты с ним проводишь в среднем три часа в день. У Поттера что, совсем отсутствует интуиция, раз он грохнул — а может, и не грохнул — Колдуэлла, а Прюитта пальцем не тронул?

Как странно сходятся наши с Мэри мысли. Я ведь буквально сегодня об этом думала.

Или она тайно выучилась легилименции?

— Может быть, потому что мы с Фабианом дружим с детства? — холодно предположила я. — И по мне видно, что я ничем таким с ним не занимаюсь. И никогда не занималась. И не думала заниматься.

«Хотя по тебе, например, нельзя было сказать, что ты с Фебом спишь с тринадцати. И сейчас не скажешь», — хотела добавить я, но прикусила язык. Шмэри явно на что-то намекала, но я не понимала, к чему она ведет.

— Точно не думала? — она заржала. Как будто ее возбуждали мысли о Фабиане с другими девками. Как иначе объяснить, что Шмэри бровью не вела все эти годы, пока Феб целовал всех подряд в коридорах. — Ну это ты не думала.

Я снова увидела этот ее оскал. Он появлялся редко и обычно предвещал какой-нибудь пиздец. В прошлый раз этот оскал я видела перед рассказом Шмэри о том, как Эйвери с Мальсибером пытались насильно ее трахнуть.

— О чем ты?

Мы стояли в полуфуте друг от друга, и я внимательно всматривалась в ее жадные темно-серые глаза. Шмэри подошла ко мне и обняла за плечи, прислонившись лбом к моему виску.

— Ты правда ничего не видишь или дурой прикидываешься? Хотя нет, так правдоподобно даже у тебя не получилось бы. Но я ума не приложу, как можно не заметить, что он на тебя запал.

Я взяла ее за плечо и заставила отстраниться, чтобы видеть лицо. Потому что Шмэри явно меня разыгрывала.

— Да разуй ты глаза, Эванс, — легко посоветовала Мэри, как будто я не могла найти брусничные тянучки на витрине «Сладкого королевства», а они лежали прямо перед носом. — Прюитт на тебя запал.

Эта абсурдная идея хлестнула меня по лицу. Я даже засмеялась:

— Это самая идиотская шутка, которую я слышала от тебя, Шмэри.

Я ожидала, что она тоже заржет, но Мэри склонила голову набок и с толикой снисхождения в голосе продолжила:

— Я в таких вещах никогда не ошибаюсь, Эванс, и ты об этом прекрасно знаешь. У него это на роже крупными буквами написано. Ты просто читать не умеешь. Или не хочешь.

Мне начала надоедать эта затянувшаяся и не очень смешная шутка.

— Не выдумывай, Шмэри. — До меня вдруг дошло, что именно ее беспокоит, и я вздохнула с облегчением. Ну какая же она все-таки дура, строит из себя всю такую равнодушную, а сама сходит с ума от ревности. — Я тебе клянусь, у меня с Фабианом ничего нет. И никогда не было. Мы с ним ни разу не целовались, а это, между прочим, показатель, если речь идет о нем, — я хихикнула. — Ну не захотел Феб сегодня трахаться, ты расстроена, но это не означает, что…

— Да мне насра-а-ать, — перебила она, закатив глаза и по-дурацки оттопырив губу. — Я просто терпеть не могу, когда я права, а мне не верят. А потом вы еще удивляетесь, почему все язык в жопу засунули и молчат в тряпку про Колдуэлла и его скорбную кончину. Да вы на себя-то гляньте. Все меня отмороженной считают, но я никогда не стыдилась признаться, что мне плохо, больно, паршиво, или что я дура, или что мне хочется ебаться. А вы? Да ну вас.

Шмэри схватила потрепанную мантию с подоконника и двинулась мимо меня к выходу.

Я сцапала ее за руку и, добавив в голос всю свою уверенность — пусть я и знала, что эта уверенность надуманная, — сказала:

— Сама подумай. Он ведь выбрал тебя, он сделал это очень давно, и вы до сих пор вместе. Зачем ему кто-то еще, тем более я? Ну чем я могу его удивить?— я увидела, что она сдерживает улыбку. — Я тебе не вру, Шмэри. Как ты вообще до этого додумалась?

Мэри поводила языком за щекой.

— Вообще это я его выбрала.

По глазам я видела, что она мне не поверила.