Глава 3 (2/2)

— Как тебе? — спрашивает Эрвин. Утреннее солнце подсвечивает седину в волосах Леви. Его раненый глаз обретает опаловый оттенок.

— Из-за титанов любой пейзаж выглядел дерьмовым. Я раньше не замечал.

— Титаны, — эхом повторяет Айрис, сидя на камне и болтая ногами. Ее косички выглядят неряшливо. Эрвин тот ещё цирюльник.

— Ты знаешь про титанов? — спрашивает ее Леви. Его голос окрашен неуверенностью.

Она кивает, покусывая большой палец.

— Знаю, что они были большие, очень плохие и страшные.

Леви кивает в ответ:

— В принципе, это самое главное. Тебе в школе рассказали?

Айрис отрицательно качает головой:

— Мисс Фросспар говорит, что детям ещё рано рассказывать про титанов.

— Она права. Тогда откуда ты узнала?

— Дэнни рассказал. Он сказал, его маме титаны снятся в кошмарах.

Эрвин закрывает глаза и стискивает зубы. Он сглатывает то самое мерзкое чувство.

— Папа говорил с тобой о титанах? — спрашивает Леви.

— Я считаю, нет смысла лгать детям, — отвечает Эрвин.

Айрис, его смышленое дитя, его плоть и кровь, знает, что не надо много спрашивать про титанов. Пока рано. Она оставляет эту тему, тем самым демонстрируя немалую смекалку. Леви наверняка отмечает это и больше об этом не заговаривает.

Они взбираются на любимую вершину Эрвина. Местные прозвали ее холмом Милосердия — Мерси-Хилл. Она насквозь пронизана родниками, которые образуют водоемы тут и там по пути наверх, предоставляя путешественникам возможность передохнуть вблизи воды. Чем дальше они идут, тем гуще становится лес, превращаясь из лиственного в хвойный: сосны устремлены в небо как острия мечей, земля покрыта мягким ковром из иголок, а ветер не пробирается сюда, словно из уважения к молчаливому спокойствию, установившемуся под кронами деревьев. Айрис устает. Леви сажает ее на спину и несет остаток пути. Она продолжает болтать, но ее голос становится тише, словно она тоже ценит спокойствие природы. Айрис шепчет Леви на ухо, обвивая руками его шею. Эрвин наблюдает за ними. Он едва обращает внимание на то, куда идет.

— Леви, до скольки ты умеешь считать?

— Думаю, ты меня в этом деле обгонишь.

— Леви, а у тебя есть девушка?

— Нет. Мне не очень нравятся девушки.

— А я?

— Ты мне очень нравишься.

— Ну тогда мы можем пожениться.

— Может быть, когда ты подрастешь, но я тогда буду совсем старым.

— Ну ничего. Ты отрастишь бороду как папа?

— Я не хочу.

— Ладно, так тоже можно. Почему у тебя такие длинные волосы?

— Такие выросли.

— Можно я заплету тебя?

— Потом, может быть.

— А ты меня заплетешь?

— Конечно. Попозже.

— Какие твои любимые животные?

— Лошади. А твои?

— Лисы!

— Они разве не шумные?

— Но лисы не разговаривают.

— Ещё как. Громко визжат.

— Это неправда. Лисы не визжат. Кто-то тебе наврал.

Леви ухмыляется так, чтобы она не видела. Какой умудрённый жизненным опытом карапуз.

— Думаю, ты права. Не надо мне верить всем подряд.

— Папа так часто говорит.

— Он умный.

На той неделе любимыми животными у Айрис были овцы. А до этого — жирафы, хотя она жирафа видела только пару раз на фотографиях. А до того — мыши.

Она постепенно устаёт и замолкает, засыпая прямо у Леви на спине.

— Ты не устал ее нести? Давай поменяемся, если стало тяжело?

— Все нормально. Она как пушинка.

— Скоро остановимся пообедать. Это ее взбодрит.

— Ты сказал ей, что мы — лучшие друзья? — спрашивает Леви, приподняв одну бровь.

Эрвин усмехается:

— Нет. Она спросила и сама сделала выводы.

— А, — отвечает Леви, подтягивая Айрис повыше. — Что тут тебе надо задокументировать?

— Дорогу вниз. И ещё у водопада я поищу рыбу и минералы.

— Изучаешь землю, что отвоевал для нас?

— Полагаю, что так.

Леви замолкает на мгновение. Они дошли до пробела между деревьев, и в нескольких метрах от них земля обрывается. Вид простирается до самого горизонта.

— Красиво, — говорит Леви. Эрвин раньше никогда не слышал, чтобы он вообще произносил это слово. Из его уст оно звучит идеально. Завоеванное с трудом и такое отрадное.

Они останавливаются на обед у второго по величине водопада. Айрис подбегает прямо туда и смотрит в толщу воды.

— Не стой так близко к краю, — предупреждает Эрвин. Леви протягивает ему сэндвич.

— Я хочу помочь тебе найти камни, — заявляет она.

— Поешь сначала, — когда Айрис возвращается, Эрвин подхватывает ее и сажает к себе на колено.

— Ты сыр тоненько нарезал?

— Да.

— Леви, хочешь попробовать мой сэндвич?

У Леви в руках почти такой же сэндвич, только куски сыра потолще. Он смотрит то на него, то на серьёзное лицо Айрис.

— Учти, в моем сыр нарезан крупно.

— Ничего.

— Хорошо, давай. Спасибо.

Они обмениваются сэндвичами. Довольная Айрис устраивается поудобнее между ног Эрвина, облокачивается на него и напевает что-то себе под нос, пока жует.

Леви сидит, скрестив ноги. Он ест осторожно, откусывая понемногу, как всегда слегка насторожен и сосредоточен, хоть и пытается это скрыть. Как будто кто-то придёт и отберёт еду. Будто кто-то заметит и скажет: «Погоди-ка, это тебе не положено».

— Как тебе ботинки?

Леви одобрительно кивает:

— Удобные. Он хороший мастер. Ноги не натирают, — говорит он и откусывает кусок.

Они доедают холодный пирог, испечённый накануне, и Айрис заявляет, что хочет поделиться им с рыбами.

— Золотце, думаю, им будет слишком сладко, — говорит Эрвин. Она встаёт, опираясь на его плечо.

— Не понравится — могут не есть, — отвечает она.

— И то верно.

— Я люблю тебя, пап, — ее рука все еще покоится у Эвина на плече. От солнечного света волосы Айрис кажутся светлее. Она бросает взгляд на ручей и снова отвлекается. — Давай поищем камни?

— Давай, дай мне только прибрать тут все.

— Я приберусь. А вы идите, — говорит Леви.

Аккуратно сложив все вещи, он наблюдает за ними с одеяла. Эрвин стоит по щиколотку в ручье, держа Айрис за руку, пока она всматривается через поток бегущей воды в камни на дне. Он закатал ей обе штанины, но они все равно намокли. Она плещется, подбирая камешки и бросая их обратно, если они ее не устраивают. Эрвин находит какой-то черный блестящий осколок. Он одобрительно кивает и кладет его в карман, чтобы изучить дома получше.

Айрис уже дрожит, но все еще полна решимости найти достойный экземпляр.

— Солнышко, у тебя уже зубы стучат, — Эрвин присаживается и притягивает ее к своей груди, чтобы согреть. Она вырывается из его объятий.

— Надо найти хороший камень, пока Леви не уехал, и ты потом… нарисуешь его, — бормочет Айрис себе под нос.

Когда Эрвин впервые привел ее сюда, ей было всего три года. Они ушли под аккомпанемент рыданий, потому что солнечные блики на мелководье так пленили Айрис, что она не хотела уходить.

— Этот? — она нашла зазубренный кусочек, по мнению Эрвина похожий на кварц. Чтобы он стал красивым, его нужно профессионально обработать, а затем отполировать.

— Думаю, это кварц, солнышко. Отличный камень, ты молодец!

Прижав камень к груди, Айрис светится от счастья.

— Я замерзла! — она визжит, смеется и брыкается, пока Эрвин вытаскивает ее из воды.

— Иди погрейся.

Оказавшись на берегу, она сразу бежит к Леви.

— Леви, смотри! — она прижимается к нему и показывает свой камень. Леви смотрит на него и старательно выражает заинтересованность.

Эрвин вытирается сам и помогает Айрис, затем они обуваются. Айрис снова полна сил, когда они отправляются дальше.

Леви развлекает ребенка, пока Эрвин занят маршрутом. Он идет по уже проложенному следу, время от времени поворачивая карту на север по компасу и останавливаясь, чтобы изменить ориентиры по ходу движения. Идти гораздо спокойнее, если кто-то присматривает за Айрис, пока он занят. Она собирает сосновые шишки и приносит их Леви. Вскоре карманы у обоих набиты ее находками.

Деревья снова редеют, и земля круто сменяется каменистой породой. Эрвин останавливается на краю и смотрит вниз на склон. Он покрыт свежей грязью. Внизу громоздятся валуны, сваленные друг на друга.

— Шторм повлек за собой оползень. Обычно тут чисто, и это самый быстрый путь вниз. Нам придется идти в обход.

— Разве тебе не здесь нужно было все разметить?

Эрвин кивает:

— Здесь небезопасно. Я так и думал, что из-за погоды возникнут проблемы. Ничего. Мы вернемся обратно и спустимся по восточному склону. Там путь более ровный и каменистый.

— Иди сюда, — Леви берет Айрис за руку и оттаскивает ее подальше от жутко гладкой поверхности склона, откуда она смотрела вниз.

Они возвращаются обратно. Солнце опускается все ниже. Эрвин наклоняет голову навстречу ветерку и думает о том, что приготовить на ужин. Думает, что раньше воздух был на вкус как дым и страх. Что уже завтра утром Леви сядет в свой поезд.

На восточном склоне Леви идет позади Айрис, а Эрвин впереди. Она любуется своим кварцем и не обращает ни на что внимания. Не доходя до половины пути она теряет опору, и Леви как всегда, быстрый как молния, кидается вниз и хватает ее за талию, второй рукой пробороздив по земле.

— Айрис, ну что я тебе говорил? Будь осторожнее и прекращай считать ворон!

Она смотрит на Эрвина:

— Прости, пап.

— Скажи спасибо Леви.

Ее голос дрожит, когда она говорит: ”Спасибо, Леви” и потирает нос.

— Мы почти пришли. Если устала, я могу тебя донести.

Она демонстративно качает головой:

— Я дойду сама.

— Ладно. Но будь осторожна.

В какой-то момент камни заканчиваются, дорога становится ровнее, деревья растут все кучнее и гуще. Послеполуденный час сочится теплом.

— Леви, ты поранился, — говорит Айрис. Эрвин хмурится, уставившись на капельку крови, стекающую по предплечью Аккермана.

— Почему ты не сказал мне?

— Это просто царапина.

— Папа! Приложи к ране платочек! — в ужасе говорит Айрис.

— У меня с собой бинт, — обращается он к Леви, перерывая рюкзак в поисках своей аптечки. Он редко ей пользуется. В итоге он нащупывает ее где-то под мешком с едой.

— Леви, тебе больно? — озабоченно интересуется Айрис.

— Нет, что ты.

Эрвин капает йодом на бинт и аккуратно вытирает кровь. Всего лишь царапина. Обмотав большой палец материей, он стряхивает мелкие каменные осколки с локтя Леви.

— Леви очень храбрый, — говорит он. Айрис внимательно смотрит, засунув большой палец в рот, как Эрвин промывает царапину и накладывает пластырь. Он отрывает зубами две полоски бинта и делает перевязку, пока Леви придерживает пластырь рукой.

— Жить будешь, — говорит Эрвин. Он поднимает руку Леви к губам и целует, чтобы зажило быстрее.

— Леви, прости меня, — искренне просит Айрис. Она понимает, что если бы была внимательнее на дороге, ничего бы не случилось. Ей грустно, потому что из-за нее Леви стало больно. Она чувствует себя виноватой. В этом мы похожи.

Леви в замешательстве смотрит на Эрвина. Смит наконец сообразил, что он только что сделал. Он отпускает руку Леви и выпрямляется.

— Ой. Извини, я по привычке.

Леви моргает.

— Все нормально, — в его взгляде читается задор и удивление. Эрвин не знает, к кому из них двоих Леви сейчас обращается.

***</p>

После долгих прогулок Айрис гораздо легче уложить спать. Когда ужин и банные процедуры позади, у нее уже вовсю слипаются глаза. Эрвин заплетает ее (неопрятно) и целует в лоб. Она засыпает еще до того, как он выходит из комнаты.

Внизу Леви стоит перед камином. Пламя согревает: на нем только свободная рубашка и штаны, в которых он приехал. Он закатал рукава, и Эрвин смотрит на его забинтованную руку.

Леви смотрит на фотографию Эрвина, Айрис и Клаудии. Эрвин хотел бы забрать ее и поставить где-нибудь в укромном месте, подальше от посторонних глаз. Возможно, у себя в кабинете. Но он не станет этого делать. Это было бы лишним.

— Ты рассказал ей про титанов.

Эрвин медленно проходит и наливает себе виски. Воскресенье неспешно опускается за горизонт.

— Я ей никогда не вру. Из принципа.

Леви кивает в ответ:

— Хорошо. Молодец.

Эрвин садится на поручень кресла позади Леви и наблюдает за ним. В легком изгибе его спины все еще есть что-то элегантное и мощное. Его плечи такие широкие по сравнению с узкой талией. Почему-то нелепо видеть его в одних носках.

— Она сказала мне, что ее друг рассказал им всем о титанах. Он узнал от матери. На уроках они должны изучать новейшую историю не раньше второго класса. Учитель тогда перевел тему, так что мне пришлось объясняться с ней самому.

— Что ты ей рассказал?

— Я сказал ей, что это правда, и они действительно существовали. Сказал, что они были монстрами и доставляли людям много бед, и что их больше нет. Что мы нашли способ избавиться от всех титанов, и они никогда не вернутся.

— Ты не соврал, — говорит Леви.

— Не соврал, — отзывается Эрвин.

Леви поворачивается к нему, расслабленно скрестив руки на груди.

— Почти.

— Почти.

— Значит, про себя рассказывать не стал?

— Она знает про войну, — вздыхает Эрвин. Леви сидит в кресле в своей излюбленной позе — закинув лодыжку одной ноги на колено другой. Он выглядит расслабленным — редкое зрелище времен разведкорпуса. — Она знает, что я принимал в ней участие. Знает, что я сражался, и в бою потерял руку. Что титаны ели людей. Вот и все. Это все, что я смог рассказать ей.

— Не думаешь, что стоило бы рассказать побольше? Скинуть с себя этот груз, чтобы вы стали ближе друг к другу?

Он не так понял.

— Я не мог сказать ей больше, потому что боялся, что ее замучают кошмары.

Леви берет паузу. Вздыхает. Кивает.

— Ты герой. Уж это-то ей известно?

Эрвин моргает, вздыхает сам себе.

— Ты тоже. И ее мать. Все, кто тогда выжил — герои.

— Дружище, ты с годами стал очень сентиментальным.

Эрвин слегка улыбается, чувствует, как на него накатывает сонливость и подходит, чтобы налить Леви виски. Тот принимает бокал, пробурчав: «Спасибо».

— Мертвые бы нам позавидовали.

Леви делает глоток:

— Она мне нравится. Очень. Такой славный ребёнок.

Эрвин кивает и с размаху садится на диван.

— Отведёшь ее завтра в школу? Она настаивает.

— Конечно. Мне все равно по пути.

Эрвин делает глоток и изучает дно своего стакана. Давай же, идиот. Трус.

— Я думал, может… — он избегает смотреть на Леви, поэтому смотрит на пламя в камине. — Может, ты бы остался ещё на несколько дней? Скоро фестиваль, и здесь, на Парадизе, это правда ощущается по-особенному. Я думал, может, останешься отпраздновать?

Бровь Леви слегка вздергивается; он искренне удивлен.

— Хочешь, чтобы я погостил подольше? Я тебе разве ещё не надоел?

— Ты мне не надоел. Я рад, что ты ко мне приехал. Кажется, что все именно так, как должно быть, — Эрвин озвучивает мысль, которая, как ему кажется, приходила в голову им обоим. Взглянув Леви в глаза, он понимает, что не ошибся.

— Я… — Эрвин не может разгадать это выражение лица. Он растерял всю хватку. — Мне правда пора домой, чай может испортиться, и там накопилось столько заказов, Габи с Фалько, наверное, уже запереживали…

— Конечно. Я понимаю. Леви, все в порядке.

— Дело не в том, что я не хочу остаться, просто…

Он преодолевает свое разочарование, смягчает голос.

— Все в порядке. Я все понимаю и не обижаюсь.

Леви замолкает и еле заметно кивает.

— Я буду скучать по ней. И очень жалею, что так и не попробую стряпню Амы.

Эрвин смеётся:

— Вот уж точно. Вы двое явно могли бы обменяться парочкой рецептов.

— Айрис не задирают за то, что она наполовину марлийка? — Леви внезапно меняет тему. Эрвин хмурится.

— Нет, здесь такого нет, — кратко отвечает он.

— Клаудия тоже тут жила?

— Нет. Она умерла в Либерио.

— Точно, — Леви неловко кивает. Упоминание Клаудии бередит старую рану, но Эрвин не особо возражает. Приятно знать, что она есть, и он все еще способен чувствовать боль.

— Надеюсь, твой затянувшийся визит не слишком тебя утомил.

Леви едва заметно, нет, в самом деле улыбается.

— Да нет. Ну, может, немного. Я хорошо… замечательно провел время. Спасибо тебе за все, я… — он смотрит сперва на Эрвина, потом на свой бокал, осушает его и отводит взгляд в сторону. — Я должен был приехать раньше. Прости.

— Что тебе помешало?

Леви пытается что-то ответить, но передумывает. Когда он снова заговаривает, он больше не отводит взгляд.

— Я не воспринял твое приглашение всерьез. Думал, ты это из вежливости сказал.

Эрвин в замешательстве хмурится. Леви продолжает все более растерянно:

— Я думал… я тебе больше не нужен, так что… какой тебе прок от моих визитов, понимаешь?

Эрвин словно со стороны смотрит, как его рот приоткрывается:

— Я… что?

Леви пожимает плечами, отступает, отгораживается.

— Не знаю. Ты был моим командиром. Война закончилась. Я убивал людей по твоему приказу, но резня сошла на нет, и что дальше? Я думал, тогда в Либерио ты пригласил меня из вежливости. Думал, ты не захочешь меня видеть. В лучшем случае, толку от меня было бы ноль, а в худшем — я бы напоминал тебе о прошлом.

Эрвин осознаёт, что качает головой.

— Леви, все было совсем не так.

— Конечно. Наши пути разошлись, так? После Интеграции. Мы долго не виделись, потому что нам это на самом деле не было нужно. Я подумал, что так теперь все и будет, — он скрещивает руки на груди и от этого снова кажется маленьким. Сейчас он напоминает Эрвину Леви из прошлого.

— Под конец я был для тебя только командиром?

— Да. Конечно. А разве нет?

— Был, ну, в смысле, по званию. Ты во мне видел только начальство?

— О чем ты?

— Тебе кажется, я был слишком отстраненным?

— Что? Нет! Мы просто никогда… Я просто думал, что…

Эрвин ошеломлен. Леви никогда не был добр к себе. Значит, надо быть добрым к нему, ради него.

— Ты был моим лучшим другом.

Леви фыркнул:

— Ну что за детский сад.

Эрвин ухмыляется:

— Правдой от этого быть не перестает.

— Все равно не пристало взрослому мужику говорить такое.

— Видимо, это отцовство так на меня действует. И все же от своих слов я не откажусь. Леви, мы были хорошими друзьями. Я часто о тебе думал после Интеграции. Я скучал.

Правда дается ему легко. Ставки не так высоки, как когда-то казались. Эрвин слишком стар, чтобы и дальше уклоняться от этой темы.

— Я… — он заставил Леви ненадолго потерять дар речи. Ну и вечерок! — Правда?

— Конечно.

— Что ж… блять, я себя теперь таким придурком чувствую. Наговорил тут дерьма с три короба.

— А ты не скучал по мне?

Кажется, он покраснел, стоя напротив огня. Леви, кажется, покраснел.

— Скучал, конечно. Сначала было странно. Потом я привык.

— Привыкать к этому вообще не было необходимости.

— Что ж ты тогда не отыскал меня? Почему я должен был этим заниматься? И тут субординация? — Леви неуклюже огрызается.

— Я был занят.

— Ну конечно. Были дела поважнее.

— Вообще-то да. Так и было. И я в целом не переживал, что потеряю тебя навсегда. Я знал, что такого не случится. Знал, что мы снова окажемся вместе.

Эрвин думал, что Леви никогда не услышит этих признаний. Или услышит, но, по крайней мере, не так скоро. Виски выколачивает их из него, и они рассыпаются по ковру, катятся и приземляются аккурат у носков Леви.

Тот нахмурился. Эрвин наблюдает за ним с пристальным вниманием, которое пытается выдать за непринужденное.

— Что ж, ты оказался прав, как и всегда. И вот я здесь. Вот мы здесь.

— Именно. В следующий раз давай-ка без многолетних пауз. Айрис с меня три шкуры спустит.

Леви кивает, как будто все еще переваривает происходящее.

— Ага, — его голос звучит неуверенно. — Ладно.

Наверху, на лестничной площадке, когда фигура Леви потихоньку скрывается во мраке отведенной ему комнаты, Эрвин снова замечает повязку у него на руке.

— Как твоя рука? Все нормально?

Леви одаривает его ехидным взглядом:

— А то как же. Хочешь еще разок поцеловать? — дразнится он.

— Если так хочешь — поцелую, — Эрвин отвечает решительно, но тихо, и его ответ утопает в полутемном коридоре.

Леви пристально смотрит на него. Возможно, на его лице удивление. Возможно, что-то еще. Слишком темно, не разберешь толком. Эрвин думает о том, как они делили палатку, как он зашивал рану на бедре Леви, как пары дыхания клубились в холодном воздухе словно плотные облачка. Он представляет, как прижимается губами к коже Леви.

— Спокойной ночи, Эрвин, — Леви окончательно исчезает во мраке комнаты.

***

</p>На следующее утро Айрис ведет себя идеально. Она аккуратно съедает свой завтрак, без суеты умывается, а затем тихо и вежливо просит Леви заплести ей косички.

Эрвин сожалеет, что не додумался до этого раньше. Леви гораздо ловчее его. У него и самого длинные волосы, да к тому же обе руки на месте, так что он заплетает ей две косички без единого жалобного писка с ее стороны. В этом есть что-то удивительно сокровенное, а лицо Леви становится таким задумчивым и нежным, что Эрвин оставляет их наедине. Он запрягает Мышеловку и дожидается их в лучах утреннего солнца.

После бури на дороге ещё валяются обломки, но грязь подсохла и затвердела. К этому времени дороги уже, должно быть, расчистили.

Когда они подходят к школе, Леви опускается на одно колено, чтобы Айрис могла обнять его как следует, пока остальные дети стайками проходят мимо. Он улыбается — слегка, но это заметно — и от этого шрамы на его лице морщатся. Она говорит: «Пока, Леви», стараясь не выдать своей грусти. Он обещает вернуться.

Они с Эрвином идут прямиком на станцию, чтобы убедиться, что поезд на 10:30 сегодня действительно отправится, а потом прислоняются к забору, кладут рюкзак Леви на землю между ними и наслаждаются тусклым солнцем и оживленным утренним городом. Несс — причудливый городок, но его точно не отнесёшь к разряду тихих. Здесь смешались нации и культуры благодаря хорошо налаженному движению поездов в сторону Сауспорта; не в последнюю очередь поэтому Эрвин и решил тут обосноваться.

— Где проходит ваш фестиваль? — спрашивает Леви.

Эрвин все это время наблюдал, как Орелл и Дилл, торговцы рыбой, устанавливали свой прилавок на площади. Продают рыбу-меч, наверное, ее доставили грузовым поездом с утра. Она обойдётся в копеечку. Он рад, что им удастся сегодня хорошо подзаработать.

— В парке за школой. У озера.

— Звучит восхитительно, — говорит Леви с ноткой сарказма.

— Это повод собраться вместе и выпить за долгожданный мир, — отвечает Эрвин.

— И столкнуть честную женщину в это самое озеро, — доносится откуда-то слева. Это Ама катит бочку по направлению к таверне. Она останавливается поболтать с ними, руки в боки, ногой удерживая бочку на месте.

— Я уже говорил тебе, это был не я! — отвечает ей Эрвин.

— А я ничего такого и не имела в виду, командор! Уж не совесть ли твоя проснулась? — дразнится Ама. Сегодня у неё на левом плече красуется ярко-красная перевязь. Она смотрит на Леви и улыбается.

— Я вспомнила о вас, капитан Леви, когда услышала, что поезда снова стали ходить. Вы остались у нас на выходные?

— Остался.

— Чем Эрвин вас развлекал?

— Потащил меня на холм.

— Ха! Классика. Надеюсь, это был Мерси Хилл? Он у нас самый красивый. Стоит всех мозолей.

— Так и было.

— И вы все равно решили уехать? Вам сложно угодить! Или это вы бежите от его стряпни?

— Думаю, тут все вместе, — отвечает Эрвин. — Я пытался уговорить его остаться на фестиваль, но все тщетно.

Леви смотрит на Эрвина. Это вызывает у него ностальгию.

— Все было не так.

— Может, на континенте интереснее? Предпочитаете веселиться с размахом?

Эрвин заходится лающим смехом:

— Леви имеет обыкновение избегать толпы. Особенно если есть перспектива оказаться в центре внимания.

— Ох, тут вам бы точно проходу не дали! Может, поменьше, чем в Либерио, но местные точно накинулись бы на вас с вопросами. Некоторые ребята были не на Парадизе, когда грянула война. Они захотят узнать детали всех битв и переговоров. Им уже надоело безуспешно вытягивать это все из Эрвина.

— Ну от меня они вряд ли узнают больше, — говорит Леви.

В прошлом году на день Интеграции к Эрвину подошел какой-то путешественник и сказал:

— Вы настоящий храбрец, честно исполнивший свой долг. Наверняка вам приходилось принимать очень трудные решения.

Странно было услышать такое от незнакомого человека. Тот выразил свое восхищение, но для Эрвина оно послужило ударом под дых, хотя он отчаянно пытался заставить себя не реагировать так на эти вещи. Мужчина выжидающе уставился на него — ожидая чего? Объяснений? Извинений? Рассказа от последнего командора Разведкорпуса?

Возможно, он ожидал, что Эрвин проявит скромность, благодарность или восторг от перспективы разворошить все, о чем он усиленно старался забыть. Эрвин ничего из этого не мог предложить. Сейчас он думал лишь о том, как стоит над гаванью — слишком маленькой, чтобы даже назвать ее портом, — смотрит на дым, сонно поднимающийся из труб, на вибрирующее под ногами дно дирижабля, бесшумно скользящего среди штормовых облаков. Над горами забрезжил серый рассвет. Армин Арлерт скорбно привалился к стене. Ханджи смотрят на него, моргают, отсчитывая секунды, и ждут. Все ждут. Ждут, когда он примет пресловутое трудное решение.

Эта картина в голове была такой убедительной, что возвращение в реальность вызвало у него головокружение.

Никакой он не храбрец, уж точно не теперь. Он в ужасе от картин прошлого. Теперь оно наваливается на него с тройной силой. Он борется со своим былым самообладанием как зверь в предсмертных муках. Облака — это дым. Черная вода — это кровь. Гавань не спит, она умирает.

Мужчина смотрит на него безучастными глазами. Кто-то толкает Аму в озеро. Армин выскальзывает из открытых дверей дирижабля.

И Эрвин стоит там, кивает, смотрит. Узри же, трус. Посмотри на свой великий шедевр, дело всей твоей жизни. Наступит ли мир, позолоченный кровью? Вырвешь ли ты победу из затылка столь открытого и беззащитного?

— Эрвин… я был полностью уверен в том, что считал истиной, — говорит Пиксис. — Я все знал о мире, понимал его лучше, чем кто либо. Что за злая шутка. Какими же мы были глупцами.

Эрвин, нам нужно твое решение. Эрвин, нужно столько успеть, у нас нет времени, нужно соблюдать субординацию, не ты ли это всегда говорил? Эрвин, это конец, Эрвин, последний рывок, Эрвин, я ничего не вижу, я не могу говорить, я просто не знаю, ясно? Я никогда не знал, Эрвин, там сотни детей, Эрвин, как мы можем штурмовать? Что там штурмовать? Эрвин, проснись, принимай решение и живи с ним!

— Эрвин!

Это Леви. Что он здесь делает? Он должен был отправиться за Звероподобным.

— Хватит читать мне нотации. Я устал. Обсудим это утром, — говорит Эрвин. Голова раскалывается. Это не простая головная боль, а та, что приходит вместе со стрессом и плотно заседает в затылке.

— Нечего нам обсуждать, — отвечает Леви. Его голос становится все отчетливее. Ближе. Ах, возможно, он здесь, чтобы успокоить меня, а не отчитывать. Знает, что так мне будет куда проще. Мой умный капитан. Такой свирепый. Такой надежный.

— Эрвин, ты видишь меня?

Он моргает. Видит. Вот и Леви, прямо перед ним. Он выглядит иначе. Нежнее. Приятнее.

— Да…

Позади Леви какая-то женщина… Ама. Ее зовут Ама. Ей пришлось присесть, а Леви стоит на коленях прямо на земле. Ему это не понравится — грязь на его бриджах. Эрвин замечает, что сам тоже лежит на земле, прислонившись спиной к деревянному столбу. Он в городе. Несс. Его город. Где он живет. В котором он победил.

— Прости, Леви, да, прости… я совсем запутался.

Всегда это происходит в самый неподходящий момент, как же это все унизительно.

Леви вздыхает с видимым облегчением. Эрвину жаль, что пришлось его побеспокоить.

— Ты ударился головой. Встать сможешь? Блять, ты весь перепачкался.

Эрвин кивает. Пытается встать…

— Да еб твою мать, — Леви ворчит и поднимает Эрвина на ноги. У него резко кружится голова, и он опирается на забор позади себя. Леви держит его руку железной хваткой.

— Опять вернулся?

Эрвин кивает.

— Пойдем, тебе нужно попить, — говорит Ама. Она встает с другой стороны, и вместе им удается довести Эрвина до таверны. Он чувствует себя беспомощно и глупо, мысленно все еще пытаясь продраться сквозь пелену из шести лет воспоминаний.

Леви с Амой усаживают Эрвина в кресло у камина и удаляются, пока он пытается вернуться в настоящее, и он слышит, как они переговариваются, обсуждая его вполголоса, как будто он старый маразматик. Как будто ему нужна помощь. Как будто он теряет рассудок.

Леви приносит воды. Ама приносит алкоголь.

— Я в порядке, еще раз простите. Думаю, я просто…

— Все нормально, Эрвин. Ничего страшного, — говорит Ама. Она всегда была расторопна с людьми. Она знает, что ему стыдно, и предпочитает не зацикливаться на этом.

— Леви, ты снова пропустишь поезд, — Эрвин четко помнит, когда Леви должен уехать: 10:30. Леви должен успеть на 10:30, как и планировалось, как он изначально и хотел, еще до того, как Эрвин снова выкрал его для себя.

Леви вздыхает, садится в кресло напротив и фиксирует на нем взгляд, отчасти покровительственный, отчасти сочувствующий.

— Я никуда не поеду, Эрвин.

Есть еще поезд в четыре, думает Эрвин, может быть, он за меня испугался, так что он останется, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, а потом поедет на следующем поезде. В четыре.

Он обращается к Эрвину медленно, словно опасаясь, что тот может его неправильно понять:

— Я не поеду сегодня. Я останусь на фестиваль.

***</p>

Было холодно и становилось все холоднее, что за издевательство. Эрвин расходовал драгоценную воду, пытаясь смыть кровь с плаща.

— Теперь уже достаточно темно, — сказал Леви.

Вечер сомкнулся вокруг них, и Эрвин с недоумением подумал, что именно так и должны выглядеть мир и покой: тихий вечер у костра, где единственным беспокойством является разве что мимолетное желание выжить.

Это желание, нелегкое и глубокое, накрыло его своей тяжестью, но все же было мимолетным.

— Ты иди в ту сторону, а я пойду в эту, — Леви указал направление своим клинком. Эрвин кивнул. Кажется, теперь он подчиняется приказам Леви. Как и должен. Леви спас его от смерти три часа назад.

За стенами повсюду виднелись следы былого. Слишком правильные груды камней, слишком прямые берега реки, города, еще не настолько обветшавшие, чтобы скрыть свое первоначальное предназначение. На этом участке земли, вероятно, когда-то занимались земледелием, отметил Эрвин. Линия леса обрывалась слишком резко. Земля была плоской, в самый раз для пашни. Трава росла лоскутами по всему ландшафту.

Здесь дикие животные научились не бояться людей. Титанов, похоже, тоже. Эрвин обнаружил кролика, сидящего возле своей норы на опушке леса. Зверёк повернул к нему свою крошечную мордочку, нос дернулся, живот обнажился. Эрвин не был одарен способностью скрываться, но даже когда он подошел ближе, медленно, тихо, кролик не шелохнулся. У него были большие, черные, пустые глаза. Они уставились на Эрвина, когда тот убивал его.

— Впечатляет, — сказал Леви таким голосом, что ему было сложно поверить, когда Эрвин принес кролика к их костру.

— Я немного охотился в юности.

— Не думаю, что этот стоил тебе больших усилий. Каждый день бегал под ногами титанов, — ответил Леви, забирая кролика и разрезая его поперек тушки. — Кстати, о титанах. Километрах в двух к западу отсюда были двое пятнадцатиметровых.

— Были?

Леви кивнул. От него не шел пар. Должно быть, расправа была быстрой и аккуратной.

— Сонных уток прикончить сложнее, чем этих тупых тварей, — он сплюнул.

Эрвин смотрел, как Леви снимает шкуру с добычи. Его плечо болело и ныло. Несколькими часами ранее Леви вправил его на место.

— Откуда ты знаешь, как разделывать кролика?

— Не сильно отличается от крысы, — ответил Леви.

Эрвин размышлял, не пытается ли Шадис аккуратно убрать его. Неужели собственная гордыня стоит для него больше, чем благо всего разведкорпуса? Эта миссия была глупой с самого начала: всего один отряд за Марией, простая разведка, чтобы доказать высшим чинам, что они что-то делают, и, как и ожидалось, все прошло ужасно.

На покушение не похоже. Он бы не позволил мне взять Леви, если бы это было в его планах. Шадис знает, как и я, как и все, что Леви лучший. Что он вернется. Что он будет защищать меня, какими бы ни были его мотивы, когда он решил довериться и следовать за мной.

— Завтра надо уйти до рассвета, — он обратился к Леви, превозмогая накрывшее его чувство собственной бесполезности. Весь его отряд съели. И вот Эрвин сидит — все еще живой. Все как всегда. Это было похоже на какую-то нелепую, жестокую шутку, что такой эгоистичный человек, как он, смог выжить, когда все остальные погибли.

Все, кроме Леви, который позаботился, чтобы Эрвин прожил еще один день, полный опустошения и чувства вины. Его темный ангел, принуждающий раскаяться, отслужить свой срок.

Леви бросил кролика прямо в затухающий костер.

— Он же сгорит!

— Он обуглится. Я не знаю, чем они тут питаются. Если наедимся сырого мяса, умрем куда как более прозаично, чем в битве с врагом.

Это и было первое блюдо, которое Леви приготовил для Эрвина. Он переворачивал кролика со стороны на сторону своим ножом, пока мясо становилось из красного белым, постепенно покрываясь золотистой корочкой.

Они сидели в тишине. Эрвин прикидывал варианты замены всего отряда, Леви, вероятно, думал о тех, кто сегодня погиб. Они оба переваривали пережитое сегодня, сидя по обе стороны умирающего костра с чернеющим кроликом. Темнота постепенно обволакивала их.

— Спасибо, что не стал медлить, — сказал Эрвин. Он вяло ел свою добычу. Леви хорошо прожарил мясо, но от этого не выглядел довольным; он смотрел на мясо так, как будто оно могло быть отравлено, и подолгу жевал крошечные кусочки, стирая их в пасту. — Ты спас мне жизнь.

Леви, не глядя на него, пожал плечами:

— Спас сегодня, завтра скорее всего, тоже придется. Ты задолбал тупить. Хочешь отблагодарить меня — начни думать головой.

— Почему? Почему я, как думаешь? — спросил Эрвин, словно ответ не волновал его. Он и правда не волновал, на его памяти.

Леви фыркнул, подняв голову:

— Ты умный. Ты — наш шанс, — а затем пробормотал, — а так, блять, и не скажешь, судя по тому, как ты сегодня облажался.

Людям всего мира очень повезло, что есть ты, подумал тогда Эрвин. Он был уверен, что слава будет принадлежать Леви по праву, а если нет, он позаботится о том, чтобы исправить это упущение. Конечно, он будет командором, но именно появления Леви человечество ждало все эти темные годы.

— Приношу свои извинения. Я не намерен забыть ни твои действия, ни гибель отряда. Никто из них не погиб напрасно.

Леви прожевал и уставился на него. Глубокие впадины его лица — глазницы, ямка под носом, твердый срез челюсти — заполнились тенью.

— Что ж, тогда я позабочусь о том, чтобы ты не забыл.

То мясо было жестким, безвкусным и сухим, но Леви приготовил его для Эрвина, прожарил на костре и разделил поровну. Пусть кролика поймал он сам, но в его памяти это был ужин, который приготовил Леви. Еще один поступок, которого Эрвин не был достоин: есть самому, когда его люди были съедены.

Холод прижал их друг к другу: Эрвин прислонился спиной к стволу дерева, Леви — к его груди. По правде говоря, он не помнит многих деталей, только то, каким угнетающе темным был мир за Стенами, каким холодным он был даже под всеми слоями одежды, рядом с маленьким дрожащим телом, прижавшимся к нему, наплевав на смущение и личное пространство. Он помнит, как внезапно осознал, насколько маленьким был Леви, как он спал, свернувшись калачиком, словно дикий зверь, как молчал всю ночь.

Они добрались до Марии с рассветом.