Глава 1 (1/2)

Леви никогда раньше не был в такой гуще толпы и не получал от этого такого удовольствия, как в дни после Интеграции.

Это чем-то похоже на лопнувший нарыв, думает он. Давление — хлопок — гадкая субстанция вытекает, оставляя после себя новую блестящую кожу. Чистота взамен настоящей мерзости. Тело исцеляется и изгоняет яд.

— Помяни мое слово, мы еще заскучаем по титанам. Будем молча сидеть на деревьях и болтать ногами от скуки, потому что говорить больше не о чем! — размышляет вслух Ханджи. Леви остается с ними на церемонии. Они идут медленнее. Их уцелевший глаз устремлен вверх, к небу. Они смотрят на новый мир с приглушенным ликованием, словно усвоили тяжелый урок.

Леви хотел бы остаться с Ханджи навсегда, поскольку ему больше некуда идти. Клинки навечно убраны в ножны, тело уже отслужило свое; он не уверен, сможет ли вообще где-то осесть. Но у Ханджи своя жизнь, свои перспективы — собственная лаборатория, реальное финансирование, возможность писать книги и исследовать новые виды. Леви не может угнаться за ними. Он не хочет и дальше штурмовать это направление. Он хочет все бросить.

Пусть Ханджи закончат начатое. Хватит с Леви крови и клятв.

Поэтому он решает уехать. Он прощается с дорогими ему людьми, пусть те и не понимают, что это прощание, и готовится к отъезду. В Либерио слишком шумно. Он отправится на запад, в места потише.

Леви не удивился, узнав, что Эрен возвращается в Шиганшину. Он удивился, оказавшись втянутым в крепкие объятия. Мальчик уже совсем вымахал и постепенно вживается обратно в свою человеческую оболочку. Он снова начал говорить, начал, наконец, взрослеть. Леви хочет спросить, возьмет ли он с собой Армина и Микасу, но понимает, что и так знает ответ на этот вопрос.

Он видит Эрвина в последний раз. Он не говорит с ним — скорее, в силу обстоятельств, чем из-за нежелания. Когда-то, еще до войны, Леви казалось, что они с Эрвином стоят вдвоем у подножия горы, глядя вверх на непостижимую громаду и молча ожидая удара лавины.

Теперь стены пали, а сказать друг другу по-прежнему нечего.

Он видит Эрвина в последний день празднований. Его упрятали во внутреннем святилище нового правительства, и даже если бы Леви нашел причину поговорить с ним наедине, им бы вряд ли удалось это сделать. Ханджи тоже не видели его несколько недель. Эрвин — герой Парадиза. Его готовят к власти. Он станет премьером, воображает Леви, или как там они будут называть премьера в Новом мире.

Эрвин стоит на другом конце этого огромного зала, окруженный незнакомыми людьми со всего мира, задающими ему вопросы. Он в своей стихии: безупречно сдержанный, безупречно вежливый, высокий, золотистый и ухоженный. Он поднимает взгляд и замечает Леви: давно не виделись. Он улыбается ему, как мальчишка, как будто они с Леви — просто друзья, но это не так. Они друзья, но это никогда не было просто.

Леви не в состоянии улыбнуться: мышцы лица отвыкли. Вместо этого он кивает, смягчает брови, чувствует, как сморщиваются уродливые шрамы, и они на секунду переглядываются, прежде чем Эрвин возвращается к своему разговору. Леви уходит на следующий вечер безо всякой суеты и прощаний.

***</p>

Дети отыскали его через несколько месяцев.

— Мистер, Ханджи сказали, что вы можете устроить нас где-нибудь, прежде чем мы снова начнем тренировки!

Идет работа по восстановлению армии. Это вполне логично: стране нужны объединенные силы на случай чрезвычайных ситуаций, но без сильного политического уклона. Торговые сделки с Востоком идут хорошо, если судить по импорту чая, но мирное время никогда не длится вечно. И все же Леви не может понять, зачем этим двоим вообще сдалась армия.

По крайней мере, сейчас новобранцев заставляют ждать, пока им исполнится шестнадцать лет. Для них обоих это целый год.

— Ладно, — говорит Леви, потому что он убил многих их товарищей.

Фалько аккуратный и вежливый. Габи шумная и смышленая. Они сами себя развлекают. За ними почти не нужно присматривать. Леви позволяет им жить у себя, они помогают ему продавать чай и не дают заскучать. Конечно же, он прикипает к ним, как и положено столь грубому и непреклонному человеку.

Однажды Габи проболталась.

— Ты опять хандришь. Давай! Идем в сад!

Для Леви это не хандра. Ему нравится тишина. Ему нравятся долгие часы уборки и созерцания. Габи переживает свою травму, проецируя ее вовне. Фалько плачет из-за своей. А Леви убирается. И хандрит.

— Я не хандрю. Я занят.

Начался сезон дождей. Дождь нагоняет на Леви тоску. Он не выходит из дома.

— Как раз об этом нас предупреждали Ханджи, — нараспев говорит Габи, обращаясь к Фалько, и Леви замирает.

— Что?

Габи молчит, пытается побороть желание ввязаться в спор и в итоге немного смягчается.

— Ханджи сказали вам, где меня найти.

Он, должно быть, выглядит рассерженным, потому что Фалько, как и всегда, вмешивается и защищает Габи от гнева старика, застрявшего в своем прошлом.

— Ханджи беспокоились, что ты станешь затворником, — говорит Фалько, — они хотели убедиться, что у тебя будет кто-то, кто составит тебе компанию. Кажется, они были правы: ты почти ни с кем не видишься.

— Мне хорошо так, — Леви всегда прекрасно справлялся в одиночку.

— Разве тебе не лучше с нами?

Леви вздыхает, встает. Его колени ноют. Однажды все его суставы откажут, и он уменьшится еще больше. Он станет ростом с ребенка. Он потонет в безупречно чистом полу.

— Лучше.

— Так дай нам помочь.

— Я не нуждаюсь в помощи.

— Хорошо, тогда идем в сад.

Они и правда заставляют его больше гулять, но чаще всего пожилые соседи слишком много болтают, а солнце лезвиями пробивается сквозь бесконечную пелену дождя, и ему хочется пойти домой и почитать перед камином.

И все же это здорово. Жить безбедно на свою пенсию, продавать чай из амбара, избегая всех прелестей и сложностей строительства новой нации. И с детьми хорошо. Они не дают ему скучать, увлекают его. Им всем снятся кошмары; радует, что они точно не будут лезть не в свое дело.

Им исполняется шестнадцать, и они уходят, и Леви, конечно, скучает по шуму и оживлению, но его новая жизнь уже укоренилась глубоко под кожей, и он наконец чувствует что-то отдаленно похожее на покой. Он перестает настороженно оглядываться через плечо. На лбу появляются морщины, а волосы постепенно становятся все длиннее.

Его односельчане очень дружелюбны. Все знают, кто он такой, но на земле он выглядит не так впечатляюще: весь невысокий, стареющий и кислый, и поэтому его не донимают. Ханджи навещают его пару раз. Он видится с Микасой до начала зимы; она приходит поговорить об их родстве, прежде чем отправиться в Либерио и помочь там с исследованиями, а затем остается на два спокойных дня, чтобы пообщаться. Уезжая, она дает Леви свой адрес в Шиганшине.

Наступает Новый год, и Леви задумывается, а не такой ли должна быть жизнь: тихой, скучной, мирной и вялой. Не нужно из года в год бояться, удастся ли еще пожить, пока однажды все не закончится, нет тошнотворного хруста и жгучей агонии; годы проходят легко и торжественно — так деревья меняют листву.

***</p>

Листья черной фуксии запаздывают уже на месяц, и чтобы не разочаровать мистера Слейтера, он отправляется в столицу, как многие называют теперь Либерио. Леви не был там уже два года, поэтому он берет от этой поездки все. Ханджи приглашают его на ужин. Он покупает новый котелок для рагу, еще несколько шелковых рубашек и дорогой крем для бритья. Всего полтора дня, но он с удовольствием проводит время.

Он забирает свой котелок из магазина на центральной улице, над которым грозно возвышается огромное здание правительства, и в утреннем свете его взгляд привлекает карета. В нее забирается Эрвин Смит.

Они замечают друг друга по разные стороны дороги. Леви крепче вцепляется в ручки своего котелка, чувствуя себя глупо. Они не виделись уже четыре года.

Эрвин ныряет головой в карету, зрительный контакт разрывается, и Леви думает, что командор его не узнал или не хочет видеть. Возможно, он сердится на меня. Я так и не написал ему, хоть и обещал когда-то давно без особого энтузиазма.

Но Эрвин появляется секундой позже. Он велел извозчику подождать. Он пересекает улицу и идет к Леви, который застыл как памятник — прямо как Эрвин на одной из картин, которые повесили в новом здании Капитолия.

— Капитан Леви, — говорит он до боли знакомым басом, снимая шляпу.

— Командор Эрвин.

Эрвин добродушно смеется:

— Бывший командор.

— Бывший капитан.

— Хорошо.

Возможно, это неловкость. Леви не очень хорошо разбирается в таких вопросах; большинство ситуаций кажутся ему неловкими, но раньше, разговаривая с Эрвином, он никогда не чувствовал себя так. Не было такого, что его словарный запас иссякал за пять секунд.

— Ты живешь в Либерио? Я не видел тебя со времен Интеграции.

— Нет. Я живу в Бэнстоке. Шестьдесят миль на запад.

— А, маленький городок? Тебе подходит.

Леви пожимает плечами.

— Там тихо.

Он перекладывает котелок в руках. Эрвин одет элегантно, но не как дворянин. Его волосы длиннее и гуще, чем раньше, с сединой на висках. На подбородке аккуратная тень щетины, почти борода, а еще он прибавил в весе.

Он все еще возвышается над Леви. Он все еще выглядит как командор.

— Слышал, ты отказался от должности премьера, — говорит Леви.

Эрвин слегка закатывает глаза.

— Звучит так, будто мне ее предложили на блюдечке с голубой каемочкой. Я просто снял себя с участия в конкурсе. Хватит с меня вершить судьбы людей от их имени.

— Зря. У тебя хорошо получается.

Эрвин улыбается ему. Как и в прошлый раз, когда он улыбнулся Леви: легко. От этого какой-то старый инстинкт, какое-то старое желание шевелится и вертится у Леви в груди.

— Я теперь живу на Парадизе. Я вернулся.

— Да ну?

— В деревушке снаружи от Марии. Конечно, Марии там уже и в помине нет.

Эрвином явно овладела какая-то идея. Он оглядывается через плечо на свою карету. Он торопится.

— Заходи в гости, если когда-нибудь будешь на острове.

Он достает из пальто чек, а из нагрудного кармана ручку. Он пишет на нем адрес и передает Леви, и тот держит чек в руке, словно пока не уверен, с трепетом или пренебрежением к нему относиться.

— Конечно. Если я когда-нибудь вернусь.

— Мне пора, — он снова оглядывается через плечо, но на этот раз пристально; его водитель выглядит раздраженным. — Приезжай, Леви. В любое время. Просто заходи. Я буду очень рад тебя видеть. Я…

Он прерывается, смущается, кажется, будто он сам себя позабавил.

— Что? — спрашивает Леви.

Эрвин надевает шляпу, спрыгивает с тротуара моложавой походкой, переходит улицу к своей карете и кричит ему:

— Я скучал по тебе, капитан.

Леви смотрит, как он забирается внутрь и машет рукой из окна, пока карета отъезжает.

Леви берет свой котелок, чай, крем для бритья, шелковые рубашки и сомнительного вида пирожные, которые испекли для него Ханджи, и садится в свой поезд до дома. Только тогда, глядя на закат, лениво опускающийся на марлийский пейзаж, он задумывается о своих чувствах.

Раньше он чувствовал одновременно ярость, горе и неистовую, отчаянную надежду, разрывающие его на части со всех сторон, а потом совсем ничего — месяцами. Теперь он развил в себе способность — по его мнению, это его личное достижение — замечать, что он чувствует, и пытаться понять, почему так происходит. Это трудно. Но у него получается все лучше.

Было приятно снова увидеть Эрвина. Было неприятно, что его застали врасплох. Накануне вечером он устал после разговоров с Ханджи и всеми их друзьями-учеными. Он удивился, что Эрвин постарел, хотя в этом не было ничего удивительного. Он удивился, услышав, что тот скучает по Леви, хотя Леви и сам скучает по нему.

Леви скучает по Эрвину в зыбкие моменты между сном и пробуждением. Он думает об Эрвине, когда выходит из горячей ванны на холодный воздух. Он представляет себе новую жизнь Эрвина, его новое призвание и новую семью, когда меняются времена года, когда он задувает свечи или на закате, как сейчас. Это всегда происходит где-то на грани. Это не хорошо и не плохо. Ему от этого ни радостно, ни печально. Но теперь Леви понимает, что это не то же самое, что ничего не чувствовать. Он чувствует… что-то.

Он хотел бы навестить Эрвина, посидеть с ним и поговорить. Он хотел бы вспомнить все хорошее из их прошлого: как они пили чай у жаркого камина, как он забирал ручку из его слабеющей руки, как они шли рядом по свежевыпавшему снегу.

Но возможно ли это? Леви не уверен. Будет не так-то просто вернуться к человеку, которому Леви обязан почти всеми своими победами и страданиями. Ему стоило немалых усилий попытаться забыть те ужасы, которые он видел. Которые он совершил.

Стоит ли рисковать? Ворошить все это? Мутить чистые воды своего спокойствия? Ради еще одной встречи с Эрвином Смитом (и, судя по всему, его женой), говорящим своим низким, ровным тоном о вещах, которых Леви не понимает? Стоит ли это того, чтобы увидеть морщины вокруг его глаз и как медленно опускается и поднимается его грудная клетка, снова оказаться рядом, почувствовать, что вот он, так близко, вновь побуждает Леви следовать за ним?

Эрвину он больше не нужен. Что толку от солдата, когда нет войны? Что толку от сторожевой собаки, когда у Эрвина были годы, чтобы привыкнуть к потере руки?

***</p>

​​Прошло еще несколько лет. Два года, если точнее.

Леви завоевал репутацию: благодаря своему чаю, а не способности наводить ужас. Он начал сам его измельчать и сушить, просеивать через сито, упаковывать и придумывать названия. Людям нравится. Они приезжают прямо в Бэнсток, чтобы купить его.

Габи и Фалько часто навещают его. Они прошли базовую подготовку и теперь разошлись по выбранным ими направлениям. Фалько будет тактиком. Габи будет учить других следовать своему инстинкту. Может быть, однажды, убивать. Они приносят ему цветы и фрукты. Они держатся за руки под столом. Они спрашивают, с кем Леви виделся и кому писал. Они уходят, забирая с собой весь этот шум.

Леви видит сон: не кошмар, а странный, долгий сон, примечательный тем, что Эрвин снится ему впервые со времен войны. Тогда Леви каждую ночь наблюдал, как он и все остальные умирают самыми разнообразными и жуткими способами.

Он снова в поезде, но уже вертикальном, который медленно и ненадежно тянется вверх по отвесному склону горы. Он сидит на своем месте под прямым углом вместе со всеми остальными. Человек за столиком напротив него болтается, пристегнутый ремнями.

Эрвин сидит через проход. Он пытается что-то сказать Леви, но тот не слышит его слов.

Резко наступает закат, но все вокруг окрашивается в красный, а не в розовый. Это режет Леви глаза. Из-за этого Эрвин выглядит как-то иначе.

— Тебе пока рано извиняться. Ты еще не знаешь, что наделал, — так говорит Эрвин. Затем он снова улыбается. Леви дает ему одно из пирожных, которое достал из своей сумки.

Эрвин надкусывает его, выплевывает камень от командорского галстука-боло, смеется и кладет его в карман. Джем из пирожного сочится по его запястью. Леви просыпается в замешательстве и растерянности.

Хм.

Нет. Прошло так много времени, это уже просто невежливо. Эрвин живет на Парадизе, так что есть шанс, что Леви больше никогда его не увидит, если только сам не отправится на его поиски. Это его устраивает. В маленькой жизни Леви нет места для Эрвина и всей его обширной истории и достижений.

***</p>

Когда он добирается до деревни, льет дождь. Он взял с собой только небольшую сумку и надел пальто без капюшона. В такие моменты он скучает по практичному плащу разведчика.

Старик-пастух останавливается, чтобы дать ему указания. Он показывает на дорогу, уходящую вверх по холму.

— Полчаса пешком, — хрипловато говорит он, — я бы поехал верхом.

— Я пойду пешком, — отвечает Леви. Двадцать минут.

Найти его несложно. Там только одна дорога. В изломе между двумя холмами стоят загон и небольшой коттедж. В доме горит одинокий огонек. Рядом сад и конюшня; из трубы поднимается дым.

Леви стучит в дверь. Он весь промок.

Дверь открывается. Эрвин не сразу узнает его.

Это было ошибкой, думает Леви, когда на лице Эрвина появляется растерянность.

— Заходи, — говорит он, открывая дверь шире. Как же хорошо под крышей.

— Надвигается гроза. Надо было сказать мне, что приедешь, я бы встретил тебя на вокзале, — говорит Эрвин, выбегая из комнаты и возвращаясь с полотенцем. Он выжидающе протягивает руку, и Леви приходит в себя, снимает свое промокшее пальто и отдает ему. Он чувствует себя не в своей тарелке, стоя у Эрвина на кухне, словно ожидал, что все это окажется шуткой, и что дверь откроет кто-то другой.

— Ты, наверное, замерз, — Эрвин протягивает ему полотенце и снова уходит, возвращаясь с одеялами и рубашкой. Он с трудом оживляет плиту и наполняет чайник водой.

Леви молча наблюдает за тем, как он передвигается, что-то делает, берет какие-то вещи — свои вещи, у себя дома. Леви думает, что никогда еще не видел Эрвина на кухне. Он ни разу не видел, как тот занимается чем-то столь банальным как кипячение чайника.

— Извини.

Это первые жалкие слова из уст Леви.

Эрвин смотрит на него. Складка между его бровей исчезает.

— За что?

Я еще не знаю, — почти говорит Леви.

— Надо было написать... невежливо появляться без приглашения...

— Я тебя пригласил, — спокойно произносит Эрвин. — Пожалуйста, сходи переоденься. Ванная в конце коридора.

Тело Леви движется по инстинкту, тому старому инстинкту, который пробудился, чтобы снова выполнять приказы Эрвина. В кафельной ванной холодно, зато она точно гораздо чище, чем баня в казарме разведчиков. Он переодевается в рубашку Эрвина. Она мягкая, разношенная и пахнет мылом. Она слишком велика для него.

— Лучше?

— Да. Спасибо.

Эрвин протягивает ему чай. Это обычный черный чай. Нужно было дать ему завариться подольше и не заливать таким крутым кипятком. Леви с благодарностью отпивает глоток и следует за Эрвином в другую комнату.

Гостиная. Или зал? Дома Леви называет это гостиной. В ней два кресла и диван, а стены увешаны картами, гравюрами и книжными полками. В углу стоит шкафчик для спиртного. В камине горит огонь. На столе лежит раскрытая книга, а поверх нее — очки. Леви своим появлением прервал Эрвина в самый разгар чтения.

Эрвин опускается в кресло. Леви следует его примеру.

— Ты отрастил волосы, — говорит Эрвин. Язык его тела являет собой легкую уверенность, все как всегда, но Леви может прочитать в его голосе, на его лице, что он чувствует себя не в своей тарелке. Хорошо. Они оба не знают, с чего начать.

— Да, — отвечает он. Его мокрые волосы связаны в хвост на затылке; холодная вода капает ему на шею. — Это все лень.

— Тебе идет.

— Я их редко распускаю.

— Хм, — Эрвин, похоже, задумался. Он наклоняет голову вбок.

— Ты отпустил бороду.

Эрвин потирает подбородок.

— Тоже лень.

Леви не спешит сделать ответный комплимент.

— Ты живешь в Нессе.

— Да.

— Это совпадение?

— Нет. Многие города за пределами Марии названы в честь разведчиков. Захариус находится примерно в сорока лигах к югу. Там красиво.

— А, — говорит Леви, потому что не может сказать «это так прекрасно, что повеситься хочется», — красивый жест.

— Зачем ты здесь, Леви? — спрашивает Эрвин. Справедливый вопрос. Он должен был с него начать.

— Просто... — Леви пожимает плечами, чувствует себя глупо, пытается компенсировать это, расслабляясь немного больше, принимая менее скованную позу:

— Подумал, что загляну. У меня была дурацкая встреча в Сине по поводу результатов исследований Ханджи, и я подумал, что... заеду повидаться, прежде чем отправлюсь домой.

И тут Эрвин улыбается. Леви растерянно моргает.

— Спасибо, что подумал обо мне. Я рад тебя видеть. Я просто удивился, вот и все.

— Я все понимаю. Надо было предупредить.

— У меня есть свободная комната. Можешь остаться на ночь, если хочешь.

— Не стоит.

— Где же ты будешь спать?

Леви открывает рот и тут же снова закрывает.

— Годы уже не те, капитан. Не знаю, как ты, но если бы мне сейчас пришлось спать под деревом, я бы, наверное, уже никогда не встал.