Глава 3 Всего лишь люди (1/2)
Сейчас. Модур.</p>
Белый полный плод луны серебрит стреловидные скалы. У подножья, заросшего корнями вековых дубов, шумит толпа и воют волки. Жители Модура собрались на святом капище, огороженном деревянными идолами, чтобы засвидетельствовать рождение нового Вожака. Огненные факелы бросают оранжевые искры и чёрные тени. Внутри идолов сияют каменья, переливаясь жёлтыми светлячковыми бликами. Древние слова высечены на выступах скал — это магия, что скрывает Модур от людей. Пахнет сгоревшей елью, кипящим жиром и смолой. Стоит крепкий дух оленьей крови: нужная жертва, чтобы уважить предков и Волчицу-Мать. Совсем скоро ночной воздух наполнит запах крови волчьей: все с трепетом ждут сражения двух братьев.
Между деревянными изваяниями дурачатся дети, оборачиваясь в волчат на ходу. Взрослые громко шикают на них и дёргают негодников за уши. Почти все здесь стоят на двух ногах, кроме тех, кто капище сторожит: бурые волки ходят среди деревьев и тоскливо воют на луну.
Посреди капища стоят двое полуобнаженных мужчин с обернутыми вокруг бёдер лёгкими повязками. Эти повязки держатся таким образом, что разорвутся без неудобств и боли, когда сражающимся настанет время принять волчий облик. В истории Модура были случаи, когда неподходящая одежда затрудняла превращение и нередко перед тем, как разорваться, причиняла немыслимые страдания.
Один из мужчин пьёт из чаши пряное вино, чтобы взбодриться. Это Минхо, и он с трудом верит в происходящее. Вино ему подливает невысокая женщина с белыми, как снег волосами. Её глаза жидко-красные, а кожа тонкая, с синими венами.
— Не переживай, — говорит она тихо, — Всё это для вида и только. Я уверена, Чанбин не изувечит тебя.
— Я бы обошёлся без ненужного церемониала, — Минхо въедливо смотрит на свои руки, разукрашенные узорами из хны. Такие рисунки говорят об его принадлежности к стае, и ему это не по нраву. — Зачем ты тут? Мне не нужны ничьи подбадривания.
Беловолосая женщина — Дживон, младшая сестра Минхо, а ещё она альбинос. Таких оборотней считают неполноценными и несчастливыми, и то, что поит его именно она, наглядно показывает, что Минхо тоже считают здесь неполноценным. Да, отец и мать встретили его объятиями, и все родственники и соседи приветливо обходились с ним, но едва уловимое ощущение презрения ещё витает повсюду. Никто ничего не забыл. После сражения с братом Минхо окончательно выкинут отсюда, и он не удивится, если Чанбин позаботится, чтобы память о волчьем принце-предателе исчезла тоже. Раз Минхо совершил глупость и согласился участвовать в этом представлении, значит напоследок он полностью себя отпустит. Гнев и обида, что скопились за эти десять лет, сегодня вырвутся на свободу.
— Сделай это быстро, — его колкость проходит мимо ушей Дживон, — Я переживаю за тебя, и не я одна, поверь. Не усердствуй с Чанбином. Тебе есть, что терять и к кому возвращаться.
У него были мысли оставить дочь отцу Чана, охотнику Донхва, который ни разу не видел свою внучку, но тот давно покинул город, и где он сейчас, непонятно. Затем — Ведьма Сэ, что принимала у Соён роды, тоже подошла бы, но старуха сегодня здесь, участвует в церемонии, как духовный проводник. Так что Чонин осталась в Урэе. Минхо дал понять Хёнджину, что, если с ней что-то случится, кузена будет ждать мучительная кончина.
Чанбин наклоняет голову и смотрит в упор суровым взглядом. Ветер треплет его чёрные как смоль волосы и несёт мимо лица оранжевые искры факела. Его рука уже зажила, и ему не терпится испытать новые когти в деле.
— Начнём. Не хочу растягивать это на больше, чем нужно. Нападай первым, я разрешаю.
— Мне не нужно никакое одолжение, брат. — Минхо делает последний глоток вина, затем яростно выбрасывает чашу. — Я надеру тебе зад и без твоего разрешения.
Он слышит, как рвётся тряпка на бёдрах, когда превращается, чувствует, как бугрятся и натягиваются его мышцы, как зрение становится острее, как уши наполняются множеством звуков, а нос — множеством запахов. Все таращатся на него в напряжении: теперь они в полной мере слышат его запах и понимают, что Минхо серьезно настроен Чанбина ранить. Их противостояние — это лишь во вторую очередь смена власти, а в первую — расплата.
Минхо чуть наклоняется к земле, прежде чем прыгнуть. То мгновение, пока его когти и зубы стремятся вперёд, Чанбин ещё на двух ногах. Стоит только челюстям сомкнуться, в Минхо врезается тяжелая мускулистая туша. Чанбин всегда был сильнее и больше своих состайников и в детстве с радостью пользовался этим: не давал младшему брату продыху, грыз его, бил до кровавых соплей. Года прибавили ему ещё больше свирепости и сил. Именно таким обязан быть Вожак: огромным как вол, с острыми, как серпы, когтями и смертоносным оскалом. От резкого столкновения у Минхо двоится обзор и вырывается скулящий звук; он позволяет себе задуматься о том, что переоценил себя. Однако, когда Чанбин смыкает пасть на его загривке, адская боль отрезвляет голову. Теперь для сомнений нет места: либо Минхо заставит Чанбина пожалеть, либо вернётся к дочери, точно побитая псина.
Он выворачивается из захвата, и кусок его шерсти вместе с кожей остаётся между чужих зубов.
«Не дури, — голос Чанбина звучит в его голове, — Притворись и только. Я не хочу убивать тебя».
Он никогда никого не жалеет. Эти слова не могут быть навеяны братскими чувствами. Минхо, повинуясь оголённому звериному инстинкту, бросается в атаку во имя Чонин, которую обязан защищать, во имя Чана, что был светочем его жизни, во имя любимой Соён, чьи сияющие глаза ему снятся. Крик, с которым Минхо валит Чанбина на землю, разносится по всему капищу и достигает фарфоровой луны. То гимн тоски и горя, одновременно мольба о помощи и первородная ярость.
Севернее Урэя, вблизи Модура.</p>
Где-то среди нависших сосновых лап слышится, как истошно кричит птица.
— Что-то долго ты возишься, — Госпожа Хромоножка с сомнением смотрит на то, как Сынмин управляется с убитым зайцем, — Помочь?
— Всё в порядке, — нож, воткнутый между шкуркой и мышцами, елозит из стороны в сторону, — Тут немного осталось.
Сынмин пыхтит, утирает со лба пот и пытается снова. За всю жизнь он ощипывал и потрошил столько куриц, что ни счесть, однако к освежевыванию животных старшие братья в монастыре его не подпускали.
— Здесь и нож-то не нужен, — понаблюдав ещё немного, Госпожа Хромоножка выхватывает из его рук дичь и сдирает шкуру двумя резкими движениями, — Потрошить будешь, не проткни чёрный пузырь. И поторопись, уже темнеет.
Рядом с Сынмином лежат ещё две убитые тушки, и тот, взяв лезвие покрепче в руку, теперь значительно быстрее с ними заканчивает. В котелке, подвешенным над огнём, булькает сегодняшний ужин. Госпожа взяла на рынке немного соли и пряностей, ржаного хлеба и мешочек с крупой. Деньги от проданных пороха и пищали она схоронила и тратит с осторожностью: мало ли что может случиться в их путешествии. Сынмину было бы очень боязно носить с собой даже серебряники — чего уж говорить про золотые? — однако Госпожа не сильно переживает: под одеждой она прячет изогнутое лезвие со складывающимся во внутрь длинным древком, а под личиной красивой женщины таит ужасающую звериную силу. Если им случится встретиться с разбойниками, тех ждёт незавидная судьба.
О жестокой расправе над приором Богваном судачит весь народ: как пить дать, постарались адские силы! Охотники всполошены, крестьяне хватаются за вилы. Сынмин думает, что Верховная Церковь отправит из столицы Святой Суд, чтобы расследовать случившееся. Богван всю жизнь мечтал об истреблении демонов на Севере и теперь его смерть эту мечту осуществит. У Госпожи Хромоножки нет волчьих повадок, и пусть Сынмин видел в церкви совсем немного, он уверен, что она — не оборотень. Тогда кто же?
Он снимает котёл с крюка и вешает другой — чтобы сделать бодрящий травяной отвар. В маленьком заброшенном домике, куда их завела лесная тропа, много различной утвари и крепкий, ещё не осыпавшийся, очаг. Это — охотничье жильё. По словам Госпожи, таких домиков здесь чуть больше дюжины и половина из них покинутые. Когда-то в Охотничьей Гильдии было значительно больше людей, чем сейчас, а в далёкой древности и вовсе существовало целое войско. По легенде, король-оборотень правил на Севере, пока люди не вынудили его народ переселиться ещё севернее. Оставшиеся под его властью земли король-оборотень закрыл невидимой магической завесой, преграждающей людям путь. До сих пор ни охотники, ни Святой Суд так и не нашли, где роятся демоны.
Истории от Госпожи Сынмин слушает с неподдельным интересом: в монастыре ему рассказывали совсем другое. Кем бы она ни являлась на самом деле, у неё доброе человеческое сердце. Злобные демоны не такие. Когда кузнец покупал у них порох, один из подмастерьев принял Госпожу за кого-то другого. Он спросил: «Соён, ты ли это?». «Ты ошибся», — ответила Госпожа Хромоножка и поправила повязку на лице. Подмастерье смутился и вернулся к работе, однако Сынмин заметил, что в зелёных глазах Госпожи промелькнула паника.
Он разливает по тарелкам похлебку из зайца и ячменной крупы. Ароматный пар поднимается к потолку. Стучат деревянные ложки, трещит огонь в очаге, а в котле булькает прозрачно-зелёный отвар. Сынмин — сирота, никогда не знавший родительской любви. Ужиная вместе с Госпожой, он думает, что именно так ощущается дом.
Они выдвигаются с рассветом. Тропа ведёт их дальше на север: лес становится более плотными и зловещими, подлесок — колючим и густым.
Попадаются старые изогнутые деревья с корой белой, точно покрытой известью, а листья у них бордовые, как запёкшаяся кровь. Сынмин никогда подобного не видел и невольно замедляется. Госпожа Хромоножка торопит его: «Не беспокой уставшие души».
Под ногами хрустят шишки и ломается отсыревший валежник. Толстые корни бугрятся из-под мха. Низко трещат верхушки сосен; там без остановки кричит какая-то птица.
Прозрачный серебристый плеск Сынмин слышит задолго до того, как впереди появляется вода. Он наполняет из ручья выпитый бурдюк, пока Госпожа ополаскивает лицо от гнуса.
Вверх по течению стоит ещё один небольшой домик. Заметно обжитый и очень странный. Над дверью висит череп козла, а всё крыльцо увешано тонкими ржавыми пластинами с непонятными символами. Окна закрыты ставнями и на каждой ставне по навесному замку — тоже с символами. На частоколе торчат головы собак и кошек, облепленные мухами. Мертвые гадюки приколочены к воротам, и из их открытых ртов торчат острые клыки. Сынмину становится дурно.
— Это тоже охотничий дом? — он невольно пятится назад.
— Здесь живёт ведьма, — Госпожа задумчиво озирается по сторонам, — Старуха, видимо, куда-то ушла. Вся эта мерзкая дрянь нужна, чтобы внутрь не попал никто посторонний. Если попытаешься открыть ворота, гадюка тебя ужалит. Вздумаешь лезть через частокол — головы покусают тебе руки. Окна и крыльцо защищены магией, а козлиный череп, скорее всего, прячет в себе какой-нибудь летучий яд. Волчий табак, например.
— Она держит людей, которых вы ищете, у себя?
— Не думаю. Но она может знать, где их найти.
— Мы станем её дожидаться?
Госпожа Хромоножка кивает, и Сынмин досадливо сглатывает слюну. Быть рядом с этим страшным местом ему хочется меньше всего. На его счастье, Госпожа решает вернуться по ручью, и дождаться там. К тому моменту, когда они находят подходящее место для отдыха, начинается дождь. Из широкого зеленого плаща получается подобие шатра, в котором достаточно тесно для двоих. Сынмин сидит, прижав колени к груди; его плечо задевает плечо женщины. Серая стена дождя превращает лес в размазанное грязно-зелёное пятно.
— Не буду ли я чересчур любопытным, если кое-что спрошу у вас?
— Спроси — узнаешь.
— Откуда вы пришли?
Госпожа хмурится. Её пальцы, заплетающие промокшие волосы в косу, на мгновение замирают. Зелёные глаза, полные молчаливого неодобрения, смотрят на Сынмина в упор. Тот спешит объясниться:
— У вас был огненный порошок! И то оружие с железными ядрышками. А ещё вот это, — он показывает рукой на лезвие, завёрнутое в чехол, — Здесь такое точно не куют. Вроде меч, но не меч. Вроде копьё, но не оно.
— Клеве́ц. Сечёт глотки и лица. Очень полезное приспособление, если твой враг верхом: подрежь коню сухожилия, а остальное за малым.
— Вы были на войне, да? И виделись с Королём-Перевёртышем?
— С кем?
— Я слышал, что так его называют, потому что он может оборачиваться в чудовище. Король, что пришёл с Юга и сжигает наши земли.
— Ты боишься его, дитя?
Сынмин быстро кивает:
— Конечно. Он жестокий и злобный. Его воины — такие же перевёртыши, как он, и не знают пощады. Он придумал огненный порошок и использует его во зло. А вы его не боитесь?
Госпожа Хромоножка улыбается:
— Матери не положено бояться своего ребёнка.
Ветер гонит дождь и холод под охотничий плащ. Сынмин чувствует, как волна дрожи поднимается вверх по позвоночнику. Его лицо бледнеет, а по вискам градом катится пот. Он тотчас отшатывается в сторону, но в их укрытии слишком тесно — ещё дальше только дождь и стылость.
— Ты долго мучаешься вопросом, кто я такая. Такое же чудовище, если тебе будет угодно.
— Но вы же освободили меня, вы же… — Сынмин не договаривает «не злая». Раздаётся звонкий женский смех.
— Тебя спасла не я, а ты сам. Я убила церковника не за-за тебя. По его приказу был убит мой муж.
Сынмин уверен, что человек в кузне не обознался: Госпожа когда-то жила в Урэе под именем Соён, и у неё была семья. Он думает о том, что, пусть сейчас ему не по себе находиться рядом с южным врагом, эта женщина всю дорогу о нём заботилась и заслуживает, чтобы её хотя бы выслушали. Церковь научила Сынмина, что Господь милостив и к праведникам, и к грешникам.
— Расскажите мне.
— Это долгая история и несчастливая. Тот, кого мне нужно найти, скорее всего, думает, что я умерла. Мне хочется обнять его так сильно, что судорожат руки. С ним осталась моя дочь. Она была ещё грудничком, когда судьба нас разделила. Дети часто умирают в младенческом возрасте. Я хочу думать, что она ещё жива, однако…
Сынмин поддаётся неожиданному желанию утешить женщину:
— Она жива, верьте в это. Тот человек был вам дорог, значит не бросил бы вашего ребёнка.
— Надеюсь, — Госпожа Хромоножка опускает взгляд и грустно улыбается, — Всё-таки, жизнь — занятная штука: я и он друг друга на дух не переносили, злились страшно, ревновали ещё страшнее, соперничали и порой дрались, однако теперь Минхо — единственный, кто понимает мою боль. Единственный, кто эту боль может приглушить.
— Пути Господа непостижимы. Мы всего лишь люди: с грешными, беззащитными душами. Нам предопределено ошибаться. Но ошибка — это не всегда плохо. Как понять, что правильно, а что нет, не ошибившись? Если вам с вашим другом понадобилось много лет и общее несчастье, чтобы понять, насколько вы похожи, это не значит, что вы оба поздно спохватились. Это значит, что вы к друг другу, наконец, пришли. Можете мне не верить, но я откуда-то знаю, что всё будет хорошо.
Женщина смотрит на него ласковыми глазами:
— Ты не по годам мудр, Сынмин. Спасибо, что пожалел такую как я, — она некоторое время просто молчит, обдумывая, что сказать ещё, но вдруг её лицо мрачнеет и отворачивается в сторону дождя: — Слышишь этот звук? Сдаётся мне, он не принесёт нам ничего хорошего.
Сынмин прислушивается. Сквозь шум ливня и редкий гром доносится визгливый птичий крик. Кажется, он уже слышал эту птицу раньше. Возможно ли, что она всё это время летела за ними следом? Сынмин видит, как Госпожа Хромоножка устало трёт переносицу, переживая одной ей известные метания, и думает: «Да, возможно».
Тогда.</p>
— Давай, ближе, ближе, мерзкая тварь! — Соён прицеливается из арбалета. Чёрный волк с вздыбленной шерстью медленно ступает по снегу. Он скалит жёлтые клыки, и его красно-карие глаза полны жажды убийства.