Часть 1 Глава 1 Родная кровь (2/2)

— Уже давно стая тебя простила, и отец признал, что был несправедлив к тебе. Но ты всё такой же глупый мальчишка! На рожон готов лезть, лишь бы доказать свою правоту. Прошлое тебя ничему не научило?

Минхо рывком хватает Чанбина за ворот к себе и заглядывает в красно-карие глаза:

— Прошлое научило меня не прощать в ответ. Поздно возвращать что-то. Убирайтесь. Третий раз повторять не буду.

Чанбин низко рычит, между его губ видны желтоватые клыки:

— Посмотри-ка, щенок думает, что его мнение что-то значит.

Глаза Минхо загораются опасным красным огнём. Он скалится, показывая, что его клыки такие же острые, как у Чанбина, затем предупредительно тычет острием ножа брату в живот:

— Всё лаешь, да не кусаешь. Непросто вести бой с окровавленной рукой, не так ли? Мне интересно, кто тебя изувечил, стоит сказать ему спасибо. Теперь продырявить тебя не составит труда.

Хёнджин впивается Минхо в предплечье цепкими пальцами. Он тяжело дышит и сильно потеет, ему явно плохо, однако в нём нет страха перед разъярёнными братьями, что вот-вот разорвут друг друга.

— Пожалуйста. Пожалуйста, Минхо, выслушай нас. Мы пришли к тебе с миром и не хотим новых склок. Ты же знаешь Чанбина: он только снаружи такой грубиян. Он очень скучал по тебе, и я тоже. — Братья на некоторое время замирают, прислушиваясь к нему; враждебный блеск в их глазах тухнет. Хёнджин аккуратно отводит нож и встаёт между ними: — Мы действительно очень долго пробыли в пути, Минхо. Позволь нам немного погостить у тебя, чтобы залечить свои раны. Это не займёт много времени, обещаю.

Ветошь, которой обёрнута раненная рука Чанбина, насквозь пропитана кровью; красные капли падают на землю. Минхо нехотя убирает нож за пояс и пропускает двоих внутрь. Чонин, как и было велено, сидит у себя и не высовывается.

Пусть Хёнджин и сказал, что их отдых продлится недолго, нетрудно догадаться, насколько всё плохо. У Хёнджина явно дурит желудок, так что Минхо кормит его нужными кореньями и всучивает кадку для рвоты. У Чанбина вырваны все когти на левой руке. Оборотни от рождения выздоравливают быстрее, чем люди, но такое увечье грозит потерей кисти, если прямо сейчас ничего не предпринять. Минхо промывает руку не из большой любви к старшему брату: когда Чанбин поправится и отрастит новые когти, он будет Минхо должен по гроб жизни. Когти и клыки — самое дорогое и опасное, что есть у каждого оборотня. Это не только оружие, но и естественная магическая защита от разного рода сглазов и колдовских проклятий. Начиная с древних времён и по сей день, люди используют волчьи атрибуты как обереги.

Чанбин морщится от боли, но не издаёт ни звука. Минхо знает, как ему адски больно, и невольно проникается к нему уважением. Когда Чонин только родилась, он вырвал себе коготь на мизинце, чтобы дать дочери магическую защиту. Едва ли это была одна десятая той боли, что сейчас испытывает Чанбин.

— Поверить не могу, что ты позволил кому-то так себя изувечить, — Минхо не упускает возможности поддеть: — Что, еще тридцати не стукнуло, а уже теряешь хватку?

Вместо Чанбина отвечает Хёнджин:

— Это всё моя вина. Я был неосторожен, не предусмотрителен. Подверг нас опасности, — он делает паузу, чтобы отдышаться, затем Минхо слышит, как громко его рвёт. Несмотря на муки, Хёнджин спешит продолжить свою мысль: — Прости, Чанбин… из меня… негодный… кха-кха… компаньон…

— Помолчи, — Чанбин устало закатывает глаза. — Я тоже хорош: не уберёг тебя, дурака. Чуть в костёр не угодили.

Он рассказывает обо всём, что им пришлось пережить: о покинутых крестьянами деревнях, о сожженных дорогах, об отрядах охотников и о таинственном юноше с лютней.

— Имя своё так и не назвал. Ну и хрен с ним. Скрыться помог — это главное. У этого вьюноша явно какие-то тёмные делишки: волчий табак ведь на дороге не валяется… и когти мои… он их лично вырывал, да так ловко, точно не первый раз уже. Что скажешь?

Минхо заканчивает перевязку в задумчивости:

— Тут ясно всё, как день: малец делает на подобных редкостях деньги. Волчий табак — дорогая штука, верно, но заметь, твои пять когтей с лихвой окупят его затраты. Странно, что он не настаивал на клыках. Будь ты с дырявой развороченной челюстью, я бы тебе не помог. Зря вы пришли сюда в такое время: всё могло обернуться куда хуже.

— А ты почему всё еще тут? — Чанбин на пробу шевелит перевязанными пальцами, затем закусывает губу от неприятных ощущений. Минхо смазал его раны исцеляющей мазью, так что новые когти не заставят себя долго ждать. — Не страшно, что война дойдет и до твоих ворот?

Минхо убирает все лекарские приспособления и, задумавшись о том, что разговор их явно не скоро закончится, принимается ворошить угли в очаге, чтобы разогреть ужин. Он отвечает на вопрос Чанбина отрешенно:

— Страшно.

— На западе а́мрэ вооружаются до зубов — туда соваться нечего. На востоке сейчас спокойнее всего. Рэ́ти приняли бы тебя.

— У восточан своих проблем по горло. Я отвык от волчьего общества.

— Тогда возвращайся домой, брат, — Хёнджин ставит кадку на пол и вытирает рот кулаком. Его больше не тошнит, но цвет лица всё ещё болезненный.

Минхо лишь горько усмехается.

Чанбин добавляет:

— Все ждут тебя.

— Кучу лет не вспоминали, а сейчас ждут? С чего бы?

Хёнджин хочет что-то ответить, но резко останавливается, когда Чанбин предупредительно зыркает на него.

— Тебя помнили всегда. Семья не отрекалась от тебя, ты сам сбежал и сам поставил на стае крест.

Минхо чувствует, как из-за этих слов Чанбина, злость вновь начинает в нём бурлить. Получается, никто не отворачивался, и в том, что произошло с Чаном, виноват он сам? Как удобно! Возможно ли жить под одной крышей с семьёй, которая никогда не одобряла его связь с человеком, не верила в истинность их чувств, которая молча наблюдала за страданиями Минхо и не помогла ему в нужный момент? Покинуть их — было лучшим решением в его жизни. Вернись он обратно, неизвестно, что стало бы с дочерью, может статься, она не дожила бы до сегодняшнего дня. Соён никогда бы не простила Минхо за это.

— Мне всё равно, как вы собираетесь меня убеждать, потому что нет ни одной причины, из-за которой я бы согласился. Вам лучше сейчас же прекратить, раз уж напросились отдохнуть в моём доме, и посмотреть, каков расклад: я вам нужен, а вы мне — нет.

— Не руби с плеча, — Чанбин перестаёт давить обидными словами, однако не теряет надежды: — Быть может, нам есть, что тебе предложить…

Минхо прерывает его громким голосом, обращенным в сторону дверного проёма:

— Я кому сказал быть в кровати? Хватит уши греть, брысь в комнату!

Чонин умеет быть тихой, как мышка, когда очень нужно, но её громко бьющееся сердечко Минхо слышит хорошо. Она прячется за навесной балкой, видны только её босые ноги и края льняного платья.

— Папа, а кто эти дяденьки?

— Никто. Ступай к себе.

— Надо же! Значит, у тебя действительно есть дочь? — Хёнджин заметно оживляется, слегка наклоняется телом вперед, чтобы получше разглядеть, — Когда ты успел? С кем? Разреши ей спуститься и поздороваться с родными дядьями.

— Ещё чего. Слишком много чести для незваных гостей, — Минхо раздраженно пересекает кухню, чтобы выпроводить любопытную дочь обратно, — Давай-давай, егоза, час уже поздний.

— Это мои дядья? Папа, они твои братья? Да? — Чонин спрыгивает с высокой ступеньки, чтобы ринуться вперёд с ей присущей резвостью, но Минхо вовремя успевает её перехватить. Она, перекинутая через отцовское плечо, глядит на незнакомцев во все глаза и ярко улыбается: — Здравствуйте! А из каких вы краёв? А вы тоже волки, как мой папа? У моего папы черная мягкая шёрстка и больши-и-ие клыки! А у вас так же? А можно посмотреть? Можно? Я обещаю, что не стану дёргать за хвост! Ну па-а-ап, отпусти-и-и!

— Она похожа на него, — Чанбин говорит это, когда Минхо запирает негодницу и возвращается обратно.

— Больше, чем кажется.

— На кого? — Хёнджин в непонимании хлопает глазами.

Минхо морщится от недовольства, когда Чанбин любезно объясняет, что к чему:

— Она не его дочь. Её отец Чан, а мать — Чанова жена. Имени не припомню. Не подскажешь?

— Не подскажу. Хватит об этом.

Хёнджин тихо произносит:

— Вскармливаешь человеческое дитя, как некогда Матерь вскормила Шестерых?

Вслед за ним Чанбин спрашивает:

— Ребёнок знает, кто её настоящие родители?

— Какое это имеет отношение к нашему разговору?

— Прямое, — Чанбин вновь обменивается с Хёнджином многозначительными взглядами, — Разве не ты однажды сказал мне, что готов вернуть Чана, несмотря ни на что?

Минхо напряженно вглядывается в красно-карие глаза брата, ожидая увидеть там намёк на злую шутку, однако Чанбин смотрит с прямым серьёзным намерением. Десять лет назад Минхо едва исполнилось семнадцать: юный, неуступчивый и убитый горем, он громко кричал о глупостях, в которые верил. Смерть необратима. Мёртвым положено оставаться по ту сторону. Повзрослев, Минхо принял эту истину и перестал мечтать о невозможном. Чонин лишилась отца, а он — любви всей своей жизни, однако десять лет — достаточный срок, чтобы оправиться и идти дальше. В последнее время Чан снится ему всё чаще: эти сны полны истомы, жара и их общих нежностей; они не дают Минхо забыть о том, как всё начиналось, им удаётся всколыхнуть в нём тоску по любви, так что нередко утром он просыпается в слезах. Почему воспоминания о Чане так терзают его именно сейчас, когда в его теперешней жизни нет места для, казалось бы, забытого чувства утраты, Минхо не знает.

Хёнджин говорит опасные слова:

— Ведьмой Сэ было предсказано, что Сошествие наступит с началом зимы.

А опасные его слова потому, что способны породить надежду.

— Вот как? — Минхо не узнаёт свой голос.

Ведьма, что живёт вне стаи, в дремучем северном лесу, когда-то предсказала Соён, что родится мальчик, а потом самолично вынула из её утробы девочку. Свою ошибку она объяснила тем, что в ребёнке изначально заложено больше мужской разрушительной силы, чем женской созидательной. Имя менять Чан отказался. Так мужское «Чонин» стало и женским тоже. Неправильный пол ребёнка — ничтожная ошибка по сравнению с тем, если пора Сошествия определена неверно. Сошествие — это как пятый сезон: что-то среднее между слякотной осенью и заморозками первого зимнего месяца. Северное Сияние в это время особенно насыщенно. Раз в сто лет Волчица-Мать даёт шанс некоторым душам вернуться в мир живых. Избранные спускаются по Полярному сияющему мосту вниз, чтобы переродиться в новых телах. Поэтому, когда дело касается Сошествия, ведьмам и ведунам запрещено ошибаться.

Переродится душа или нет во многом зависит от живых, что помнят умершего: поминают ли они его в определенные дни, молятся ли за него, почитают ли его прошлые деяния. Матерь должна знать, что из себя представлял умерший при жизни, чтобы вынести вердикт. Минхо никогда Чана не поминал. Где упокоились его кости он найти не смог, потому и нет могильного камня. У него есть два напоминания о Чане, чтобы изредка молиться о нём — старая подвеска и Чонин. Больше ему не нужно. Минхо невольно задумывается: а что, если сны, заставляющие его плакать по утрам, это что-то вроде попытки Чана пожурить его, мол, Сошествие уже на пороге, а ты совсем позабыл обо мне?

— Не верю, что вы искали меня, только чтобы сказать об этом. Выкладывайте всё, как есть.

Хёнджин, чей вид уже не кажется болезненным, отвечает вперёд Чанбина:

— В стае разлад, Минхо. Нам бы не хотелось, чтобы ты думал о нас плохо, когда всё услышишь. Мы скучали по тебе и вспоминали — это не ложь. Твоя семья ждёт тебя, потому что любит, а не потому что…

Он осекается на полуслове и стыдливо опускает взгляд себе под ноги. Хёнджин, что в детстве, что сейчас, ранимая мямля: стоит только надавить, выложит всё на духу. Он никогда не умел хранить секреты, и маленький Минхо часто поколачивал его за это. Та юношеская пора, когда в оборотнях крепнет стержень характера, прошла мимо Хёнджина, и это видно в том, как он держится: трусливо, зажато; в его голосе нет силы, а в руках — нужной хватки. Нежный и пугливый — его место за спинами других. Зачем Чанбин привёл его? Чтобы Минхо разжалобить? Смех.

— Ты продолжишь свою мысль или проглотил язык?

Тут подключается Чанбин:

— Отец недавно объявил, что намерен передать статус Вожака. Я — его первенец и управлять стаей суждено мне. Но не все с этим согласны. Их немало, и они готовы оспорить мои права в твою пользу.

— Что? — Минхо не на шутку удивлен. Его сердце невольно начинает биться сильнее, а ноги подводят, и он приземляется на лавку, — Что ты натворил такого, раз для стаи кандидатура отброса более подходящая?

— Скорее, здесь вопрос в том, что натворил ты, Минхо. Злись на меня сколько угодно, но я не перестану осуждать тебя за твой выбор: любой из оборотней мог стать тебе парой, но ты связался с человеком. Твоя ошибка аукается нам до сих пор.

— Я никогда не назову Чана ошибкой и никому не позволю его поганить. Он не просто был моим человеком. Обещанный, Истинный — называй как хочешь, но смысл один: мы не выбирали друг друга, это просто случилось.

Чанбин качает головой:

— Человек Истинным быть не может. Поступив так необдуманно, ты открыл двери другим: многие из наших заключают торговые союзы с людьми. Подобное было и раньше, но не настолько открыто. Мо́дур — лишь в прошлом неприступная крепость, но сейчас крошечная деревня. Один неосторожный шаг, и люди выживут нас с насиженных мест. Кто-то полагает, что, заключив с людьми союз, наш народ сильнее укрепится и, быть может, нам удастся вернуть Модуру прежнюю мощь. Чушь. Мы растворимся, и а́льну, что и без того на грани, исчезнут навсегда — вот наш конец. Сам подумай: с юга идут сильные враги, которым плевать, кого рубить. По воле судьбы а́мрэ уничтожат в этой войне первыми. Я не допущу, чтобы мы были следующими.

Минхо понимает мотивацию Чанбина, его желание уберечь тех, за кого он будет в ответе. Догадаться, что он от него хочет, нетрудно:

— Я могу в письменной форме подтвердить, что Вожаком быть не хочу и целиком уступаю тебе. Отец знает мой почерк и мою подпись.

В конце концов, власть — та ещё морока, пусть кто-то другой возится с ней. Минхо напишет, что требуется, и братья уйдут туда, откуда пришли.

Хёнджин смотрит на него блестящими усталыми глазами, как бы говоря, что не всё так просто. Чанбин некоторое время думает над ответом, расчесывая ранки поверх перевязи, затем произносит:

— Ты должен отказаться от своих прав так, чтобы ни у кого не возникло сомнений. Сделать это нужно публично, перед всеми в стае.

— Ты же не имеешь в виду… — В их деревне никогда ничего не решается мирно, с помощью слов. Там испокон веков власть делят, проливая кровь. — Раздоры в стае — только твои проблемы. Соври всем, что я умер или обезножил, мне плевать, я не собираюсь тебе помогать, Чанбин.

Хёнджин добавляет свои пять копеек:

— Тебе не обязательно сражаться с ним взаправду. Поддайся, и больше никто никогда тебя не побеспокоит.

— Чего ради мне это делать? — Минхо раздражен их наглостью настолько, что ещё немного из ушей повалит пар, — Решили, что новость про Сошествие смягчит моё сердце, и я, не оглядываясь, отправлюсь с вами на Север? Лицемеры. Меня ждут там не из-за большой любви, а только за тем, чтобы удостовериться в моём поражении. — Он встаёт на ноги, озлобленно возвышаясь над братьями, — Стоило оставить вас за порогом мучиться от серебра и истекать кровью. Как только солнце покажется на горизонте, вас тут быть не должно.