Часть 1 Глава 1 Родная кровь (1/2)

ЧАСТЬ 1

Тогда. Си́рта.</p>

Солнце, словно расплавленная монета, жжёт и растекается по небу. Большой пёстрый орёл делает взмах крыльями, и свет преломляется жёлто-золотой вспышкой на его спине. Птица плавно рассекает воздух, не решаясь спуститься ниже, к воротам города. Орлиный взгляд замечает множество мёртвых тел, утопающих в крови, какое же множество мёртвых животных — лошадей, кошачьих — и то, как быстро мертвецы множатся. Резкие взрывные звуки и трескучее пламя пугает птицу, и та, рассудив, что полакомиться падалью сейчас небезопасно, садится на высокое дерево в ожидании.

Ворота города трещат под натиском тарана, гнутся упоры и рвутся цепи. Сверху льётся жидкий огонь, а с земли летят ядра. Одни люди пешие, одетые в лёгкую броню, с саблями в руках. Другие руководят колесницами, на оси которых крутятся лезвия. Есть наездники с пищалями; их кони ржут и встают на дыбы, стоит пищали выстрелить.

Большие дымчато-жёлтые пумы с гладкой шерстью, чьи стройные тела заключены в броню, забираются по стенам, цепляясь когтями между камнями. Их мощные клыкастые челюсти грызут глотки и отрывают конечности. Одна из кошек особенно выделяется: намного больше своих сородичей, золотистая и сияющая, точно солнечный свет, дерётся одновременно с дюжиной воинов, успев забраться наверх, быстрее остальных. Она выигрывает время, пока другие вскарабкиваются следом. Между кровавыми зубами с треском ломается чья-то шея. Вместе с этим звуком таран ломает ворота, и путь в город теперь открыт. Войско вторгается внутрь неистовой огненной волной, алчущее грабить и убивать.

Спустя какое-то время орёл спускается с дерева и садится на мертвую лошадь. Крики ужаса, кровавый хаос и жестокий разбой — всё это происходит за каменными стенами, и птице не страшны звуки, которые затухают по мере того, как войско углубляется всё дальше в город. Слышатся одиночные вопли, летят чьи-то головы, горят дома и рушатся дворцы, но всё это не здесь.

***</p>

Тронный зал — место, где сталкиваются две силы, равные в намерении, но не мощи. Золотая пума, в броне, усеянной царапинами, и бурая пума со шрамом поперёк морды дерутся друг с другом на смерть. Король и узурпатор, миротворец и убийца, отец и сын — что один, что другой сражаются ради мира. И у каждого мир свой: у отца — это былое, а у сына — грядущее. Жёлтые клыки острее всякого меча, вонзаются глубоко в плоть, и король по-кошачьи высоко шипит: он может и силён, но старость берёт своё. Принц единым рывком швыряет его тушу к стене и готовится нанести решающий удар.

Вокруг них люди: те, кто разнесут благую весть по всем городам, когда король умрёт, и те, кто склонят колени после его смерти. Палаты разрушены, стяги сожжены, убиты все возможные наследники, даже бастарды, и нет более ничего, что доказывало бы принадлежность Си́рты к некогда правящему роду. Принц — прямой потомок, но изгнанный, презираемый монаршими родителями. За долгие года скитаний он нарёк себя новым именем и желает, чтобы это имя слышали все: не только в Гаа́ле и Алу́ши, но и в далёком Аринка́ре. Он — новый правитель метрополий, ему суждено стать тем, под чьим началом мир изменится в лучшую сторону.

— Скорее, Ваше Величество! — сквозь множество одобрительных криков принц слышит голос верного друга. Зеленоглазая светловолосая женщина, обернутая в белый плащ, стоит, ухватившись о высокий клеве́ц. Она, перепачканная вражьей кровью, хромает на одну ногу, но не перестаёт подбадривать своего властителя: — Поспеши, добей старика, и все Южные Царства тебе покорятся!

Золотая пума скалит зубы, стоит только противнику подняться на ноги. Резкий прыжок, и вот две кошки впиваются друг в друга с особенной жестокостью. Броня спасает принца сверху, вражьим зубам не дотянуться до хребта, однако у живота защита не настолько хороша. Перед тем как сомкнуть свои челюсти на чужой гортани, он чувствует, как когти протыкают его кишки. Кошачья морда, изуродованная шрамом, щерится со злым довольством, затем глаза бурой пумы стекленеют. Король умирает, и принц поворачивается к своим воинам, чтобы объявить о победе низким раскатистым рычанием.

Сейчас. Юго-запад Междуземья.</p>

Тут жарко, пахнет переспелой сливой и тошнотворной кислятиной, а ещё порохом и горящим деревом. На дорогах земля трескается глубоко, и в зияющих дырах торчит высушенная трава. Крестьянские поля когда-то были полны сочных пшеничных колосьев, кукурузных початков, картофельных соцветий. Теперь здесь выжженная земля, и хозяйничают стаи ворон, что поедают гнилые трупы людей и скота.

Чанбин и Хёнджин чуют запах опасности, поэтому обходят разрушенные деревни стороной. Там, среди руин пируют люди с громким оружием. От звуков выстрелов у Чанбина болит голова, а Хёнджин морщится и тихо матерится. Они способны слышать бомбарды за много лиг отсюда, способны чувствовать, как дрожат земля и воздух.

Три южных королевства — Си́рта, Гаа́ла и Алу́ши — назвали себя Триецарством и вторглись в Междуземье с черным огненным порошком и хитроумными механизмами, позволяющими рушить замки. Оборотни никогда не вмешивались в людские конфликты, им нет до них дела. Даже лучше будет, если люди друг друга перебьют. Однако одна из южных деревень, что принадлежит волчьему народу а́мрэ, была вырезана под натиском врага. Кто-то поговаривает, что там проклятые южане теперь добывают железо для своих метательных устройств.

Оборотни на северо-западе хотят отбить свои территории и созывают народы а́льну и рэ́ти присоединиться к ним.

Чанбин отправился в далёкие земли по велению отца, Вожака северных альну, не только, чтобы разведать обстановку. Чанбину нужен Минхо, его младший брат, который покинул Север почти десять лет назад. Волчья ведьма подсказала, что его можно отыскать на юго-западе. Если старуха не соврала, остаётся лишь надеяться, что Минхо не умер в одной из множества сожженных деревень.

Они забредают всё дальше, на юго-запад, повинуясь волчьему чутью, пока не попадают в относительно спокойные края. Крестьяне здесь в спешке собирают тот урожай, что созрел, навьючивают волов вещами, загружают в телеги мешки с зерном и мукой. Эти люди знают, что вскоре война придет и к ним, так что оставляют дома, перегоняют скот, забирают всё, что могут унести. Мычат коровы, лягаются беспокойные жеребята, овцы блеют в загонах, запряженные в повозки лошади ржут и раздраженно качают шеями, мучаясь от гнуса.

Хёнджин видит рядом едальню, откуда пахнет пивом и свежим хлебом.

— Зайдем? Вдруг, чего доброго узнаем.

Вид у него неважный: щёки впалые, а взгляд тусклый, изможденный. Плевать ему, что расскажут крестьяне, он голоден и хочет спать. Изначально искать Минхо должен был один Чанбин, но Хёнджин прилип к нему, как репейник, и всё же напросился отправиться вместе. Чанбин предупредил его, что нытья не потерпит и жалеть не будет, и младший кузен, стоит отдать ему должное, до сих пор не заикнулся о том, как устал. Выносливость Чанбина позволяет ему почти неделю ничего не есть, он редко отдыхает и преодолевает большие расстояния за считанные дни. Хёнджин, который ещё ни разу не был на многодневной выжидающей охоте, на которой волки оттачивают подобные качества, скоро свалится от изнеможения.

— Зайдём, — Чанбин не настолько жестокий, чтобы губить младшего, за которого в ответе, — Главное, помалкивай, говорить с кем надо, буду я.

Пол в едальне засыпан соломой. Все столы оказываются заняты, так что хозяин заведения, огромный широкоплечий мужик, садит пришедших на лавку у стены, что соседствует с огромным ящиком, который при желании можно использовать как стол. Хёнджин нападает на мясную похлёбку с поразительным рвением; его пиво, покрытое объемной шапкой пены, исчезает за пару глотков.

Пока кузен наедается, Чанбин смеряет всех гостей едальни внимательным взглядом. Есть тут пьяный бард с лютней, что лапает полуголую женщину за зад. Несколько тощих пареньков играют в сомнительные игры с деньгами. Подозрительные типы с мечами скрывают лицо повязками и, также как Чанбин, изучающе смотрят на всех: наверное, наёмники. Но стоит опасаться не их.

В самом центре заведения за широким столом сидит почти дюжина мужчин в тускло-зеленых охотничьих плащах. У каждого из них за спиной по мощному арбалету. Охотники громоподобно хохочут и рыгают; еда вылетает у кого-то изо рта при разговоре; стучат по столу кулаки, в дерево вонзаются острые лезвия ножей. От них пахнет кровью сохатого. Будь это волчий запах, Чанбин отодрал бы Хёнджина от миски и убрался бы из этого городка подобру-поздорову. Стоит вести себя тихо, не привлекать внимание: охотники — народ, натасканный выслеживать оборотней в любом облике. Почему их так много? Только ли из-за войны?

Когда Хёнджину приносят ещё порцию, Чанбин не упускает шанса спросить:

— Хозяин, скажи, живет в ваших краях кто-нибудь необычный? Какой-нибудь местный отшельник с сиротой на попечении. Кто-нибудь, кто знается с колдовством или целительством.

Мужик смотрит на него с прищуром:

— Видно, тоже на награду заритесь. Колдовство, целительство. Никак, демонов выслеживаете? Эти вон, — он кивает на охотников, — с запада самого, говорят, по велению короля тута. За голову перевёртыша знамо скока дают — почти сундук золотых! Скажу тебе, что им говорил: нету тут чудовищ, всех уже вывели. Если нужда срочная, так вам на юг: там все перевёртыши бесчинствуют. Только на войне никакое золото вам не поможет, коли пристрелят.

— Мы не охотники, ни под ничьим началом не работаем и перевёртышей не ищем, — «Мы они и есть», — Я потерял брата. Слышал, кто-то на него похожий живёт здесь.

Хозяин едальни задумывается.

— Ворожей, говоришь. Еще и с сиротой. Тех, что целительствует, в каждой деревне да городке, достаточно. Ежели к югу жил, так сгинул, точно говорю. Имя-то есть?

— Минхо.

— Не знаю такого. К западу, в здешнем лесу живет один странник с девчоночкой, только не сиротка это, вроде как родная ему. Бабы наши ходили к нему со своими бедами, да хворями. Вот ты говоришь, что брат: но не он это, видно. Слышал, что странник-то старец.

Чанбин благодарит мужика за разговорчивость пригоршней серебряников. Хёнджин убирает ложку и допивает остатки похлебки, подняв миску ко рту.

— Наедайся, — Чанбин отдаёт ему то, что осталось от своей порции, — Мы здесь не останемся. Как закончишь, двинемся искать странника. Крестьяне повально бегут отсюда. Может статься, и отшельника этого уже нет.

— Думаешь, это Минхо? Я не знал, что у него есть дочь.

— Долгая история, не для этого места, — Чанбин незаметно поглядывает то на странного вида наёмников, то на смеющихся охотников. Среди такой публики опасно расслабляться, чего уж говорить про полноценный отдых, — Если это не Минхо, попросимся к старику переночевать. Задобрим ворожея, и тот укажет нам верный путь.

Их разговор прерывает знатно опьяневший бард: вваливается прямо между ними, воняя кислой выпивкой и сырой соломой. Хёнджин брезгливо отшатывается, чуть не валится с лавки на пол. Чанбин машинально тянется рукой к поясному ножу. Как он проморгал тот момент, когда среди галдежа охотников исчезли пение и звуки лютни?

— Тихо-тихо, господа! Я свой! — бард делает голос заговорчески тихим, ещё более нелепым. Он беспардонно занимает место, которое ему не предназначается и уводит из-под носа Хёнджина кружку с выпивкой, — Угостите, что ли, доброго человека чаркой вина, а то, верите-нет, от пива воротит.

В противоположность сказанному бард прикладывается ртом к кружке и жадно пьёт. Хёнджин смотрит на то, как он глотает, совершенно несчастно. Чанбин говорит:

— С чего бы нам тратить деньги на такого злостного пьяницу, как ты?

— Всё не то, чем кажется, — бард вытирает губы тыльной стороной ладони выдержанным жестом, без доли прежней пьяной расслабленности. — Вижу, не знаете, о чём люди судачат, и какие вести приходят со столицы. Я помогу вам, с чем захотите, и попрошу за это самую малость.

Будь Чанбин в волчьей форме, у него дыбом встала бы шерсть: что-то с этим типом не так. Вроде, юнец как юнец, больше шестнадцати не дать, худой, высокий, с невинным пушком на круглых щеках. Но беззаботным и пьяным он притворяется по одной ему ясной причине. В его красно-карих глазах поровну с кристальной трезвостью видны лисья хитрость и хладнокровие. Маленький, начинающий лицедей.

Хёнджин тоже чувствует себя неладно, тихо рычит:

— Проваливай отсюда, кто бы ты не был. Мы уже узнали, что хотели. Никто не будет поить тебя за так.

— У этого глупого здоровяка, что ли? Пф-ф-ф, вы ещё ему и заплатили! — барда совсем не смущает, что Хёнджин может дать ему под зад, — Что он сказал? Что к западу отсюда есть лес, где живёт тот, кто вам нужен? А правда в том, — тут он оборачивается проверить, не слушает ли кто, — что нет к западу никакого леса, застава есть. Там, вас, как миленьких, свяжут, а потом сожгут.

— С чего бы…

Хёнджин не успевает договорить, как юноша тычет пальцем на дно его кружки. У Хёнджина белеет от страха лицо. Чанбин видит там мокрый тёмно-серый осадок, забившийся в стыках, и почти незаметный.

— Серебро, а? — бард самодовольно усмехается. Его голос опускается до шёпота: — Одежда у вас странная, тут такую не носят. А вон, у него, — кивает на Хёнджина, — глаза блестят не по-человечьи. Честное слово, будто первый день живёте, могли бы хоть запах скрыть, а то от вас обоих несёт зверьём за версту. Я, чтоб вы знали, сам нехило рискую. У меня мало времени.

Чанбин чувствует, как его плечи проседают под тяжестью ситуации: ему следовало проверить самому, прежде чем дать Хёнджину выпить. На Севере, откуда они пришли, нет такой открытой охоты на оборотней, и Чанбин впервые видит, чтобы серебро использовали подобным образом. Мальчишка сказал, что они пахнут волками, но откуда ему знать этот запах?

— Хозяин! Принеси-ка нам бочонок своего лучшего вина и подготовь комнату попросторнее. Будем пить всю ночь!

Мужик улыбчиво кивает, но в его взгляде блестят алчные искры. Бард ведёт их на второй этаж, и Чанбин не спускает с него глаз. Всё это может оказаться большой ловушкой.

Хёнджину плохеет в коридоре. Он заваливается на бок, его глаза закатываются. Мальчишка открывает первую дверь.

— Надо разобраться с остальными, пока твой друг пускает слюни.

— О чем ты говоришь? — Чанбин закрывает за ними дверь. Теперь они внутри той комнаты, которую им подготовил хозяин едальни, — Они станут ломиться сюда?

— А ты думаешь вас просто так отпустят? Может, ты и не клюнул на враньё про западный лес, но ничего не мешает мужику рассказать о вас охотникам.

Чанбин укладывает Хёнджина на кровать и бьёт по его щеке. Тот сначала мычит, затем его рвёт на пол.

— И позволить им забрать всю награду? Он достаточно жаден, чтобы не просить кого-то о помощи.

— Ты самый наивный оборотень из всех, что я встречал. Сила есть, — бард хлопает Чанбина по мускулистой руке, затем тычет пальцем ему в висок, — а ума ни грамма.

— И многих ты встречал, человек? — Чанбину не нравится его пренебрежительный тон, но больше всего не нравится то, что он прав. Недальновидность в чужих землях будет стоить и ему, и Хёнджину жизни, — И человек ли?

— Довольно. На бочонке печать, значит никто её не вскрывал и внутрь ничего не подмешивал. Пить умеешь? Нам надо приговорить хотя бы половину, чтобы не вызвать подозрений. Кто-то всё время будет ходить мимо двери и смотреть за нами через щель.

— Зачем такие сложности? Почему они не свяжут нас прямо здесь? Сдаётся мне, ты водишь меня за нос.

— Потому что надо знать, о чем судачит народ. Охотники здесь кишмя кишат из-за перевёртышей. Но не оборотней так кличут, а южных врагов. С недели две назад здесь был ужасный переполох, когда нашли троих лазутчиков прямо посреди людного рынка. Крупные торговцы много потеряли в тот день и в последующие. Паника заставляет людей уезжать отсюда, и, если вновь кого-то обнаружат публично, в городе не останется ни людей, ни денег.

Значит, нет разницы, кто они — оборотни или перевёртыши — их конец одинаков. Мальчишка рыщет по комнате, смотрит все углы, заглядывает под кровать, в щели между половицами в поисках проклятых вещей. Чанбину не страшны заговоры и порчи, но бард их страшится. Это доказывает, что он на какую-то часть человек. Полукровки — явление не редкое, особенно на юго-западе, где оборотней в разы больше, чем на севере или востоке Междуземья. Мальчишка упомянул, что сам сильно рискует, имея дело с Чанбином и Хёнджином. Интересно, причина этого риска в том, что его могут поколотить за помощь оборотням, или в том, что он полукровка? Зачем он вообще вызвался им помогать?

Чанбин чувствует боль Хёнджина: тот страдает желудком и жалостливо хнычет. Серебро способно повредить ему внутренние органы, если он тотчас не исторгнет из себя всю съеденную пищу. Это неприятно, больно, на некоторое время ослабит его, но для оборотня не смертельно.

— Отлично, всё чисто, — бард с лёгкой душой распечатывает бочонок и разливает вино по чаркам, — Кое-кому стоило потратиться по крайней мере на усыпляющий заговор, но им же хуже, — тут он вытаскивает из кармана круглый лёгкий предмет, завёрнутый в платок, — Я сделаю так, чтобы вы выбрались из города без труда.

Он разворачивает платок. В его руке оказывается волчий табак, черный гриб, сильное парализующее средство, что среди ворожеев и колдунов считается редким сокровищем. Если этот гриб повредить, споры поднимутся густой тучей, и все люди, находящиеся рядом, тотчас лягут. Дымка будет стоять долго, пока её не разнесёт ветер, так что это ещё и отличное средство, чтобы незаметно скрыться. То, что волчий табак имеется у человеческого мальчишки, уже само по себе удивительно. Чанбин не верит, что бард хочет использовать настолько ценное средство только, чтобы помочь бедным странствующим оборотням. Нет, здесь обязан быть равноценный обмен, и Чанбин не уверен, есть ли у него что-то подходящее.

— Кто ты такой? — он не может отделаться от ощущения, что бард мастерски ведёт его по ложной тропке, — Раз уж вызвался помогать, назови себя. Я должен знать имя того, кого буду благодарить и за кого буду молиться.

Юноша ловким движением прячет волчий табак обратно в карман, чтобы не повредить, и отвечает так:

— Меньше знаешь — крепче спишь. Молиться не надо — боги меня не любят. Когда всё начнётся, споры подействуют на всех людей, в том числе и на меня. В ваших же интересах, чтобы я не свалился, так что… именно сейчас оплата за мою помощь будет как никогда кстати.

***</p>

Минхо чувствует неладное весь день: с утра всякое дело не спорится, несколько куриц приносят черные яйца, при колке дров щепа чуть не попадает ему в глаз, а Чонин, эта маленькая дурочка, умудряется обжечься ядовитой травой, и, как назло, нужной мази не оказывается в запасах. Он беспокоен, нервничает, злится, когда дочь мешается под рукой, даже задумывается пару раз: а не прилетела ли к нему чья-то порча? До самой ночи его не покидает неясная тревога, и противное скользкое чувство, что вот-вот должно что-то произойти, спугивает весь сон.

Волчье чутьё не подводит: к дому Минхо, затерянному в густом лесу, приближаются незваные гости. Их двое, и запах чем-то глушится. Они ещё далеко, но никуда не сворачивают, идут строго по зачарованной тропе, значит не потерялись, и дом Минхо — конец их пути. Это не местный люд, которому нужен совет ворожея: те не прятали бы запах. И не охотники: слишком заметны, шумят. Чем ближе их присутствие, тем явственнее Минхо чувствует, что один из них истекает кровью. Он не хочет гадать, что-то додумывать, так что наказывает Чонин не выходить из спальни, а сам хватает из тайника нож с латунной рукоятью. Разящая сила, что кроется в этом ноже, множество раз спасала его жизнь, а однажды чуть её не отняла. Если ночные путники помыслят совершить вред ему или Чонин, Минхо отправит их к праотцам.

Спустя какое-то время калитка во дворе скрипит, и двое фигур, ступая по каменной дорожке, подходят к двери. Раздаётся стук, затем низкий знакомый голос произносит:

— Есть кто дома? Хозяин!

Второй голос на порядок тише, и его Минхо тоже знает:

— Нам не стоит так врываться к кому-то. Мне уже лучше, честно.

Когда дверь отворяется, Хёнджин, что опирается рукой о чужое плечо, сразу же встаёт по струнке. Лицо у него зеленоватого оттенка и всё в поту. Его придерживает Чанбин, достаточно изменившийся за десять лет, что Минхо его не видел: тот стал ещё шире в плечах и суровее взглядом.

— Брат, — Хёнджин жалобно блеет, интуитивно тянется вперёд, чтобы взять Минхо за руку, но вовремя спохватывается. Это не тот случай, когда время способно сгладить обиды. Хороших отношений между ними больше нет. — Это вправду ты?

— Какого чёрта вы забыли тут? — Минхо сразу даёт понять, что не рад их видеть. В его жизни нет места тем, кто разрушил его семью.

У Чанбина скулах играют желваки, когда он отвечает:

— Мы несколько месяцев искали тебя по всему юго-западу, при том, что рядом бесчинствует война, и вот как ты встречаешь родную кровь?

— Я не звал вас и предпочёл бы навсегда забыть о нашем родстве, — Минхо не намерен пускать их в свой дом и плевать ему, зачем они здесь, — Лучше по-хорошему выметайтесь с моей территории, иначе этой ночью на двух волков в мире станет меньше.