13.2 Inferno II: No Masters (Адское пламя II: Ни господ) (2/2)

Он не мог продолжать игру на обе стороны. Изуку нужно было решить, раз и навсегда, где правда. Ему нужно было решить, кому он верен.

Изуку отломил кусочек яблочного фриттера, медленно пережевывая, оглядываясь по сторонам. Люди в пекарне сидели вместе и ели, весело болтая. Люди, проходившие мимо окна, улыбались, держась за руки. А напротив сидел Кацуки, положив локти на стол, подпирая рукой щеку, потягивая остатки напитка.

И Изуку понимал, что ему хотелось остаться лишь здесь. Он не хотел, чтобы этот момент кончался.

Изуку всегда учили относиться к удовольствиям и радости с подозрением. Ничего и никогда не было таким уж прекрасным, как казалось на первый взгляд, а даже если и оказывалось — наверняка было неправильным. Но сидя там и глядя на Кацуки — красивого, дерзкого, грубого, заботливого Кацуки — он вспоминал, какого было ему до встречи с ним. Как была утомительна та жизнь, как была утомительна та работа. Как это истощало физически и морально.

Такая жизнь была тяжела.

И, оглядываясь назад, самым изматывающим было убедить себя, что все хорошо — что она хороша, насколько возможно.

Изуку сжался всем телом. Он мог заниматься пустым созерцанием столько, сколько угодно, но в конце концов, он уже знал, что собирается это сделать. Мог видеть, как это событие все приближалось и приближалось, вот-вот готовясь с ним произойти. В конце концов, эти молчаливые бесконечные размышления не могли повлиять на его неумолимое приближение, не могли повлиять ни на что, кроме чувств Изуку по этому поводу.

Это случится.

Это будет больно.

И Изуку нужно как-то с этим смириться.

Итак, он поднял взгляд на Кацуки и что-то тихо пробормотал, будто немного надеясь, что его не услышат.

— Мм? — Кацуки опустил напиток и наклонился ближе. — Что ты?

Изуку сглотнул.

— Я попросил тебя дать мне причину.

Кацуки нахмурил брови.

Изуку протяжно и рвано вздохнул.

— Дай мне причину разувериться в Боге, — прошептал он, — Чтобы захотеть его убить.

***</p>

В ту же секунду по глазам Кацуки Изуку понял, что тот уже знал, что ему нужно показать.

Несмотря на это, он сразу дал заднюю.

— Я не хочу, чтобы тебе пришлось это увидеть, — сказал он ему.

Изуку не мог не отметить ироничности ситуации. Несмотря на то, что тот провел последние несколько месяцев планомерно подрывая веру Изуку, когда ему поднесли на блюдечке возможность нанести решающий удар, Кацуки стал сопротивляться.

Но в конце концов он согласился. Вот, собственно, как Изуку и оказался на поезде, уносившим их за черту города. Кацуки особо не сказал, куда они направлялись, только то, что поездка будет длинной, поэтому они не должны задерживаться.

Изуку сидел в уголке рядом с Кацуки, теребя рукава. Он то и дело бросал на него взгляды, но Кацуки смотрел в ответ не часто. Казалось, он был где-то не здесь, будто забыл взять голову с собой в дорогу. Изуку то и дело возвращался к мысли, не была ли его просьба с какой-то стороны бесчувственной по-отношению к Кацуки. Но откуда бы он мог знать, куда приведет их этот вопрос.

Наконец, проехав два часа на север от Озерита, они вышли. Платформа не особо отличалась от Серпент-кросс — тоже вымощенная обсидианом. От нее отходили несколько дорожек в различных направлениях. Но Кацуки пошел не по ним — а двинулся прямо по высокой траве, ведя Изуку за собой в редколесье.

Изуку нервно огляделся по сторонам, вспоминая слова Кацуки о дикой природе.

— Э-эм, Каччан? — он ускорил темп, чтобы нагнать его. — А это не опасно?

— Нет, — ответил Кацуки. — По крайней мере, пока. Нужно уйти еще на пару километров, чтобы наткнуться на что-то дикое и агрессивное. — Он на мгновение остановился, все еще не закрывая рот, будто не знал, стоит ли ему сказать еще кое-что. И тогда он обвел руками лес перед ними и тихо сказал: — почти все эти деревья мертвы.

Брови у Изуку поползли на лоб, а глаза широко раскрылись — он огляделся. Только тогда он действительно обратил внимание на то, в каком состоянии были деревья. Несмотря на то, что большинство из них не повалило, он заметил, что почти все выглядят как-то… вяло. Но, что странно, на них не видно было признаков гнили.

Чем дальше они продвигались, тем реже становился лес, пока, наконец, вокруг них не осталась лишь каменистая земля. Изуку шел, глядя Кацуки в затылок, ощущая, как внутри поднимается зловещее предчувствие. Спина Кацуки выглядела расслабленной, но Изуку уже знал его чуть лучше. Он знал, что это почему-то причиняет ему боль. Просто не знал, как, но знал.

Наконец, они поднялись на гребень большого холма. Кацуки зашел немного вперед и остановился на небольшом плато в паре шагов от самого обрыва. Изуку поспешил нагнать его, подходя, чтобы встать рядом у края скалы.

Он собирался спросить, в чем дело.

Но когда пришло время задать этот вопрос, Изуку не смог произнести ни слова.

За обрывом цвета пейзажа постепенно блекли. Земля, камни, деревья и кустарники — все было одного пепельно-серого цвета в радиусе нескольких метров. С каждым метром вниз серый постепенно светлел, переходя у самой земли в белоснежный.

А в центре всего этого оказался город.

Город не был большим. Наверняка меньше, чем на тысячу жителей, судя по числу видневшихся домов. Но жил ли в нем еще хоть кто-то? — Изуку никого не видел.

Каждое здание, без исключений, выглядело отбеленным, как и весь окружающий пейзаж; какое-то время Изуку мог лишь стоять и смотреть на него, открыв рот. Город излучал нечто сюрреалистическое и бесплодное, от чего у Изуку по спине пробегали мурашки. Казалось, что-то вытянуло все цвета в округе. Выжгло землю, выбелило, иссушило.

И вот что самое странно — если не считать отсутствия цвета, все здания, сооружения, растительность — все выглядело совершенно нетронутым. Они просто стояли как есть — застывшие, опустевшие, отталкивающие. И чем дольше Изуку смотрел, тем сильнее начинал чувствовать, что смотреть не нужно.

— Токсичная благодать, — сказал Кацуки. Разорвав тишину. Заставив Изуку подпрыгнуть.

Он переспросил:

— Ч-что?

Кацуки скрипнул зубами.

— Так называется, — пробормотал он. — Токсичная благодать. Возникает в результате чрезмерного воздействия божественного света. — Он пнул камень под ногой. — Если Демон попадает под его лучи, он умирает. Это… — он обвел город под ними, — эффект отбеливания, он возникает от высокой концентрации или длительного такого воздействия.

У Изуку перехватило дыхание.

— Так получается… — он взглянул на город, рот наполнил вкус металла. — Это сделали мы?..

Наконец, Кацуки развернулся к нему.

— Не ты, — мягко сказал он, — они, Деку. Их рук дело.

Какое-то время Изуку молчал, его сердце, казалось, колотилось в самой глотке.

— Оно… там все еще так?

Кацуки на миг замешкался.

— Наверное… но мы точно не знаем. Никто из нас спуститься не может.

Изуку посмотрел на него снова, нахмурив брови.

— Оно зовется «токсичным» не просто так, — горько улыбнулся он. — Большинство жителей умерли не от прямого воздействия света. Они умерли из-за того, во что превратилась все вокруг — отравляющей стала среда.

— Если я ступлю на отбеленную землю, то продержусь максимум секунд тридцать. После этого у меня случится что-то типа анафилактического шока, и я потеряю сознание. — Он зажмурился. — Оно выедает душу. Пара минут — и меня бы не стало. — Он глубоко вздохнул. — Это… невероятно болезненная смерть.

Кацуки вздохнул, замолкнув. Когда он заговорил вновь, его голос зазвучал грубее.

— В серой зоне выжить… возможно. Но все еще чем-то легким хуй отделаешься. Повезет, если не заработаешь что-то хроническое. — Он открыл глаза, чуть морщась. — Честно говоря, мне даже тут стоять стремно. На таком расстоянии должно быть безопасно, но все равно аж чешусь — психосоматика. — Он приспустил перчатки, потирая кожу предплечий.

Несколько секунд оба молчали.

— Сколько? — прошептал Изуку.

Молчание.

— Около шестисот, примерно.

Изуку сжал кулаки, глядя по сторонам в поисках тропинки, чтобы спуститься вниз.

— Деку, я знаю, о чем ты думаешь, — пробормотал он. — Но поверь мне, тебе точно, точно лучше туда не спускаться.

Изуку нахмурился.

— … Для меня там тоже опасно?

— Кто знает, — он пожал плечами. — Но даже если нет, это все равно пиздец хуевая идея. Чтобы вытащить все эти тела, нужны годы, потому что приходится работать, держась на расстоянии. Именно в этой зоне, кажется, уже все, но…

— А есть другие?

Кацуки моргнул.

— Ну, да. Десятки, — ответил он так, будто это было очевидно. Изуку медленно потянулся руками ко рту, закрывая его. — Самый страшный удар был два года назад в Северном регионе. Катагерек. Порядка двадцати тысяч жертв. — Он сунул руки в карманы. — До сих пор находим там тела, каждый гребанный день.

На несколько секунд Изуку замер. Слова Кацуки звучали словно через вату, их белым шумом заглушал стук крови, прилившей к ушам.

— Поэтому тебе не нужно туда спускаться, Деку. Мы, вроде как, вытащили уже всех, но, — его лицо исказилось, — не могу гарантировать, что ты не… наткнешься на что-то… если спустишься осмотреться.

Изуку точно не знал, сколько времени прошло, прежде чем он снова смог собраться и заговорить.

— Когда… — он сглотнул. — Когда это случилось?

— Здесь? Лет пятьдесят назад.

— Пятьдесят?!

Он кивнул.

— Даже спустя десятилетия все еще выглядит проебанной бесцветной версией себя. Время как застыло. Тут все просто… мертво, — его голос надломился. Кацуки стиснул зубы, его мышцы дрожали, пока он видимо пытался взять себя в руки. Пауза, казалось, тянулась вечно, а затем он сказал: — Ничего и никогда здесь больше не вырастет и не выживет.

Изуку покачал головой, в глазах встали слезы.

— Но… почему?.. — прошептал он. — Это все только… и-из-за войны?

Кацуки вновь повернулся и обратил к нему взгляд.

— Нет, Деку, — сказал он. — Это война из-за этого.

Изуку поморщил лоб, глядя на него в ответ. Кажется, что-то оборвалось.

— Погоди, но… н-нет же… — он сглотнул. — Война началась из-за демонического присутствия на Земле.

— Демоны всегда в том или ином количестве присутствовали на Земле, — сказал ему Кацуки. — Но несколько сотен лет назад, после первого удара, в тактических целях его увеличили.

— Раньше они случались раз в пару десятилетий. Били в основном по реабилитационным центрам и таким вот небольшим поселениям. Со временем… все стало хуже, — Кацуки вздохнул. — Но чертовски плохо стало только два года назад, — он шагнул ближе, понижая голос. — Так называемая зона разрыва и эвакуация началась через три дня после Катагерека.

Изуку открыл рот, наконец, из глаз покатились слезы.

— Ну вот тебе, Деку… твоя причина.

Он сглотнул, в горле стоял комок.

— Я… я не могу. Бог не стал бы… — он покачал головой. — Это наверняка дело рук Совета, Каччан.

— Ангелы обычно не могут попасть в Ад без помощи Демона, помнишь? — сказал Кацуки. — А значит… — он вздохнул. — Допустим, ты прав. Допустим, Совет действительно действует сам по себе. Знаешь, и даже не так уж безумно предположить, что они нашли другую дорогу сюда, — он пожал плечами. — Но блять, надейся, что это не так, Деку. Потому что если это так… — он нерадостно усмехнулся, — то этот пиздец становится еще мрачнее, если это вообще возможно.

— Т-ты о чем?

— Деку, — пробормотал он, сияние в его глазах, казалось, слегка поблекло. — Ты знаешь, откуда берется божественный свет?

Изуку нахмурил брови.

— Судя по твоему выражению лица — нет, — он натянуто улыбнулся, немного помолчал, задумчиво отводя взгляд. — Я хочу дать тебе возможность пока оставаться в неведении, — наконец, медленно произнес он, кажется, осторожно подбирая слова. — Если хочешь, мы можем просто развернуться и уйти. Если нет…

Он замолчал, замешкавшись.

— Я… я скажу тебе. Но я не знаю, есть ли какой-то смысл прямо сейчас проходить через все это дерьмо.

Изуку сглотнул, беря секундную паузу чтобы собраться с мыслями и вернуть себя к происходящему. Он стоял под пристальным взглядом Кацуки. По щекам катились слезы, руки, которыми он их утирал, дрожали. Было странно холодно и беззвучно — он слышал только собственные всхлипы и их дыхание. Изуку закрыл глаза и задал себе вопрос, что было сильнее: его жажда или страх узнать правду?

Наконец, он открыл глаза и встретился взглядом с Кацуки.

— Я хочу знать.

Кацуки глубоко и рвано вздохнул.

— В таком случае открой сумку и подай мне дневник.

Изуку сделал что ему велели, трясущимися руками пытаясь справиться с застежкой перекинутой через плечо сумки. Он протянул Кацуки книгу в кожаной обложке, тот заговорил, пролистывая.

— Слышал когда-нибудь об эндотоксинах?

Изуку пару раз моргнул.

— Н-нет?

На одной из страниц Кацуки остановился, кажется, найдя что искал.

— Некоторые виды бактерий, разлагаясь, выделяют особые токсины. Что-то вроде последней попытки, даже умирая, устранить угрозу.

Изуку нахмурился, не зная, к чему эта информация.

И тогда Кацуки принялся читать вслух.

— Они нестабильны, — зачитал он, — и потому необходимо строго соблюдать низкий уровень причиняемого им болевого воздействия во время испытаний.

Кацуки захлопнул дневник и поднял на него взгляд.

— Нестабильны, — повторил он. — Как думаешь, что это значит, Деку?

Ему понадобилось меньше секунды. Изуку почувствовал, как вся кровь отлила от лица.

— Божественный свет бывает двух видов, — он поднял палец. — Один посылает сам Бог… — он поднял второй. — А другой — исходит от вас.

Его поразило последним словом будто выстрелом.

— Когда вы истекаете тем, что было вами, лишь бы тело осталось функционировать — вам становится нечего терять, — он медленно опустил руку. — И если смертельно ранить вас в этот момент — не останется ничего, кроме.

Изуку отшатнулся, снова закрывая рот руками, дав волю потокам слез.

— Нет. Нет, я не могу…

— Деку! — закричал Кацуки. Сердце Изуку ёкнуло в груди в беспорядочной смеси непонимания, шока и страха, но прежде, чем он осознал, что случилось, Кацуки успел схватить его за запястье и притянуть к груди. Он прижал его к себе в объятиях. — Черт, ботан. Осторожнее.

И только тогда Изуку понял, что они стояли на самом краю. И что он только что был в секунде от падения с высоты нескольких сотен метров. От этого осознания в нем что-то щелкнуло, и он начал рыдать, всхлипывая, уткнувшись Кацуки в грудь.

Через пару секунд он почувствовал, как Кацуки запустил пальцы в его волосы, и принялся нежно поглаживать. Он не знал, сколько они так простояли. На самом краю. Держась друг за друга.

Когда они наконец рассоединилиись, Кацуки осторожно увел Изуку подальше от края, прежде чем снова заговорил.

— Им плевать на тебя, Деку, — прохрипел он. — И, пиздецки ясно, что плевать на меня. А что до Бога, тут только два варианта: либо он стоит за этим ебаными зверствами, либо настолько небрежен, что допускает зверства еще страшнее. — Немного помолчав, он продолжил, — И судя по хуйне про операцию ”Лакуна” в дневнике, могу только предполагать, что станет хуже.

— О чем ты говоришь?..

— Они делают свой собственный Ад, Деку, — сказал он. — Как думаешь, что случится, когда они закончат? Когда мы станем им больше не нужны?

Он открыл рот, но не мог произнести ни слова.

После минуты тишины Кацуки вновь заговорил.

— Идем. Нужно возвращаться.

Он взял Изуку за руку и повел его вниз, обратно к омертвевшему лесу.

— Может… — Изуку сглотнул. — Может, мы сможем заключить перемирие, — сказал он. Пустой звук — даже для него.

Кацуки лишь покачал головой.

— Не будет никакого перемирия. Тут никаких компромиссов: мы либо соглашаемся на вечные пытки, либо дохнем, — усмехнулся он. — Оно от нас никуда не денется, Деку.

— Их не устроит ничего кроме полной покорности. Бог будет продолжать попытки заставить нас принять его как нашего вечного господина — а этого никогда не случится. Мы не собираемся преклоняться. Мы охуеть сколько сил положили в борьбе за право быть самим себе хозяевами и господами, Деку. И мы продолжим сражаться до последнего, пока нас не сотрут с лица земли.

Какое-то время они просто шли молча — тот затих, глядя перед собой. А затем он пробормотал:

— Везде запачкаешь руки. Но если все еще не можешь сделать выбор, подумай вот о чем: с одной стороны смерть Бога и какого-то небольшого числа Ангелов, и Падение остальных. — Он сделал паузу. — А с другой — смерть и вечные муки каждого Демона и превращение этого места хуй знает во что, когда с нами покончат.

***</p>

Обратная дорога на поезде прошла в тишине. Изуку дремал на плече у Кацуки, тупо уставившись в окно. Он мог разглядеть лишь размытые пятна цвета.

Но, по крайней мере, это был цвет.

Через два часа они вернулись на станцию Сальвек и сели на тот же поезд, что и в первый раз.

Изуку посмотрел в окно на огромную фреску во всю стену, и, наконец, ему удалось полностью разглядеть, что там было написано.

«А», — подумал он. «Теперь ясно».

Ни богов, ни господ.