Минск (2/2)
Самым говорящим был почерк – быстрый, косой и скачущий. Казалось, что Гогенцоллерн просто выбрасывал на бумагу свои эмоции: страх, отчаяние, беспомощность, одиночество, боль.
Когда Николай узнал, что Григорий разбил голову Гогенцоллерну, а потом ещё и потащил к себе, а не в больницу, он рвал и метал. Царицын его что, добить собирается?! Он вообще о последствиях подумал?! А если у этой твари что-то в голове порвалось?! Гогенцоллерн его убьёт! А если всё срастётся так, что он не очнётся?! Немцы за свою первопрестольную столицу Гришу закопают!
В ту ночь он сорвался с внепланового совещания и понесся на другой конец города. К счастью, всё обошлось. Минск боялся, что обнаружит расчлененный труп – в молодости Вилли и не такое творил – но эти двое смогли соблюсти приличия и достоинство и не переубивать друг друга.
Николай был знаком с Григорием не так давно, всего лет сто, но раньше думал о нем лучше. Придётся вести партию из этой позиции. Минск слышал, что Вена надрессировала Кёнигсберга на общение с Парижем и Лондоном за пять лет. Ему же пришлось быстро, за пару часов, впихнуть в Царицына основные принципы. Что-то внутри ему твердило, что Гриша по юношеской самоуверенности наплюёт на его советы, но попробовать стоило. Минску нравился этот сдержанный и принципиальный мальчик, к тому же, он не хотел конфликта с Киевом, очень ценящим своего подчиненного.
После он расспросил Гришу, как всё прошло. Не ужасно, но могло быть и лучше.
”Николай Глебович, а как вы думаете, на сколько рассчитана человеческая психика?”
”Я тоже думаю, что на полтора века. Знаешь, Гриш, таких как ты очень мало. Среди моих друзей все потеряли моральный компас годам к двумстам”.
”У вас было тяжелое детство в эпоху междоусобных войн”.
”У тебя тоже. Быть оборонительным городом – то ещё удовольствие”.
”Я оборонялся против кочевников”.
”Думаешь, это качественно отличается от войн с организованными армиями? Твангсте всё детство провёл в крестовых походах на балтийские племена. Это сейчас он такой спокойный… Да, Гриша, сейчас он спокойный. В твоём возрасте Вильгельм такое творил, что все за голову хватались”.
”Например?”
”Он обманул Стокгольма, когда ему исполнилось четыреста. Это было во Вторую Северную войну. Швеция заставила Пруссию стать её вассалом, но после победы в битве под Варшавой вассалитет был снят, а через год Пруссия перешла на сторону Польши в обмен на снятие вассалитета и перед ней. Кёнигсберг обманул сверхдержаву. Неплохо, не правда ли? С годами он стал осторожней”.
Нет. Не стал.
В тот новый год Минск стоял, сжав край стола, просто чтобы не упасть.
Кажется, Кёнигсберг окончательно решил самоубиться, причём особо творческим способом.
Сначала он умудрился умереть на собственной территории, а потом ещё и не возрождаться несколько месяцев. Немцы тогда будто с цепи сорвались – первопрестольная столица их государства умерла на свой юбилей. Их, немцев, сравнили с поляками и итальянцами, у которых вырезали весь высший состав.
Минск помнил, что одним из подарков на семисотлетие от немцев, если конкретно – от Кёльна, был пустой лист с предложением вписать имена тех, ”кого надо будет убрать в следующий раз”. Другим было кольцо Соломона с гравировкой ”Omnia transeunt et id quoque etiam transeat”<span class="footnote" id="fn_32604823_5"></span> от Вены. ”Ганза всегда будет ждать тебя”, – поздравление Любека, столицы Ганзейского союза<span class="footnote" id="fn_32604823_6"></span>. ”Только попробуй сдохнуть. Я не потерплю такого оскорбления титула короля”, – Людвиг Виттельсбах, воплощение Мюнхена<span class="footnote" id="fn_32604823_7"></span>, единственный из немцев, кто так и не поменял фамилию после падения монархии. Немцы не забывали о своих.
С немцами за границами Германии вообще вышла занятная история. Почти весь высший состав поляков был уничтожен, средний состав потерял порядка двух третей членов, низовой – треть, и в то же время четверть Германии Москва передал Польше как возмещение Западных Украины и Белоруссии, отнятых у неё в тридцать девятом <span class="footnote" id="fn_32604823_8"></span>. Итог – весь высший состав Польши состоял из немцев, потому что больше не из кого, и не просто немцев, а пруссаков, которые всю жизнь подчинялись Кёнигсбергу, также перешедшему в высший состав министерства иностранных дел. Минск всё ещё предпочитал работать с воплощениями, а не людьми. Даже если это немецкие воплощения.
В первые же дни Кёнигсберг предложил договор. Он будет нести ответственность за своих бывших подчинённых в Польше и Восточной Германии, а в обмен – управлять ими будет он. Минск, недолго думая, согласился. Вильгельм умел выстраивать подчинённых по струнке, он знал свой аппарат и как с ним работать, и отлично понимал, что вредить Советскому союзу, государству, к которому принадлежит его город, не в его интересах. Ещё он знал, что Минск будет следить за каждым его решением.
Варшава от этого сходила с ума. Минск несколько раз замечал красные пятна у неё на рукавах, как раз там, где вены. Один раз он нашёл её, рыдающую, в пустом кабинете.
Смешно и жалко. Стефания потеряла всех друзей, самого близкого человека, страну и это всё – по собственной глупости. Не надо злить всех соседей<span class="footnote" id="fn_32604823_9"></span>. Вильгельм был в этом плане гораздо гибче<span class="footnote" id="fn_32604823_10"></span>
Именно, что был. Николай стоял, уцепившись за стол. Он знал, он читал по губам – он всё понимал. Вильгельм был прав.
Минск не спал всю ночь, думая об этих словах. После он навсегда отказался от своей верности.
Потом, после Карибского кризиса и нервного срыва у пруссака – в итоге вопрос был решён, но слова ”Боже мой, что я вижу? Коммунисты, французы, британцы и саксонцы пытаются не переубивать друг друга! Да я такого счастья со времён Тридцатилетней не видал!” и красные глаза у Кёнигсберга запомнились ему на всю жизнь –
Немигов решил, что хватит. Вильгельм ему ещё пригодится. Нужно включать Гогенцоллерна в структуру. Для начала – принудительно, а дальше – как пойдёт.
Первым, кому досталась сомнительная честь принимать у себя Кёнигсберга, был Иркутск. Во-первых, он подчинялся Киеву, и не мог ослушаться прямого приказа Димы. Во-вторых, он был бо́льшую часть жизни буддистом, а эта религия очень спокойно относится к убийству, пыткам, преступлениям против человечности и так далее. Всё равно переродятся<span class="footnote" id="fn_32604823_11"></span>. В-третьих, Улан-Удэ. Вернее, Улан-Удэ во-первых, потому что Иркутск был только ширмой.
Кёнигсберг плохо знал географию России, и ему не было никакого резона забивать голову информацией про какой-то провинциальный городок на окраине, тем более, ему было незачем знать, что у воплощения этого города есть степень по философии, образование психолога и очень кровавое прошлое. Минск как-то раз пробовал залезть ему в голову и, честно, лучше бы он этого не делал. Его сознание не было подготовлено к буддийской философии.
Ринчин справился не просто великолепно, а идеально – он умудрился вытащить из Вильгельма настоящие эмоции и мысли. С Кёнигсбергом сыграла дурную шутку его склонность оценивать людей по возрасту. Да, Улан-Удэ младше его в два раза, да, у него не было практики на арене столиц государств, да, о нём почти никто не слышал, но это не отменяет его знание буддийской, европейской и китайской философии, великолепные образование и эрудицию, фантастическую психическую устойчивость, и опыт взаимодействия с китайцами, для которых крупные города – норма жизни уже которое тысячелетие.
Кстати, кто бы мог подумать, что Вильгельм увлекается философией. Минск знал, что Гогенцоллерн был близким другом Канта, и что он был настолько шокирован его смертью, что взял себе третье имя ”Иммануил”<span class="footnote" id="fn_32604823_12"></span>, но Николай и представить не мог, что пруссак настолько хорошо в этом разбирается. У него в голове не складывался в одно целое образ колыбели самого военизированного государства и просвещённого философа<span class="footnote" id="fn_32604823_13"></span>.
Начало было положено, дальше пошло легче: Камчатка, в природу которой Вильгельм влюбился и, похоже, навсегда; бескрайние степи Монголии; Якутия, где обнаружилось, что пруссак никогда не ездил на собачьей упряжке; Алтай и травы, от который Вильгельм получил сердечный приступ; Тянь-Шань и зелёный чай. После, аккуратно, понемногу, Минск отправлял его в Европу.
В конце дошло и до Поволжья.