День 5. Лицом к лицу [Цянь Даолю, джен, PG] (1/2)
Для своих ста пятидесяти семи Цянь Даолю выглядит очень даже неплохо. По крайней мере, со стороны. Длинные, блестящие, без единой седой пряди, золотые волосы. Кожа нежная, упругая и даже, кажется, немного сияющая тем особым, неземным светом, что отличает лишь потомков ангелов. Черты породистого лица утонченные, правильные, с идеально выверенной симметрией. Любой, кто его видел, признал бы, что Цянь Даолю совершенен. Лишь в глубине золотых глаз за равнодушием скрывается вековая печаль. А еще Цянь Даолю боится зеркал.
В зеркале Цянь Даолю отражается вовсе не совершенство, а темная сторона его души. Давно запечатанная. Побежденная, но не сломленная, живущая где-то там, по ту сторону блистающей границы. И лишь в зеркале они встречаются лицом к лицу.
Темный Цянь Даолю воплощает все то, от чего светлый бежит. Словно гордясь, он выпячивает все страхи, все пороки оригинала. Он не скрывает свой возраст и не залечивает шрамы. Желтовато-пергаментная кожа испещрена морщинами, словно старая, изъеденная прибоем и ветрами скала. Цянь Даолю каждый раз непроизвольно прикасается к лицу, чтобы убедиться, что его собственные щеки все еще подобны белоснежному мрамору. А его темный двойник смеется.
– Все так же боишься старости и смерти? – хохочет он из зеркала, демонстративно ковыряя иссохшим пальцем в зубах. Зубы темно-желтые и сточенные, с большими промежутками, а некоторых уже и вовсе нет.
Цянь Даолю морщится.
– Я ничего не боюсь, – ровным голосом лжет он. И оба знают, что это ложь.
Темный двойник снова смеется и шкрябает своими заскорузлыми пальцами шею, заросшую редкой седой щетиной. Цянь Даолю протягивает и кладет на разделяющее их стекло правую руку. Изящную белую руку с аккуратными ухоженными ногтями, красивую и совершенную настолько, что, кажется, она никогда не знала ни тяжести оружия, ни грязи боя. И снова, как и сотню раз до этого, ведет по лицу двойника. От левого виска вниз по скуле до разорванной верхней губы. У отражения там шрам. Так и не заживший до конца уродливо вывернутый рубец обжигающе красной плоти.
– Помнишь его? Подарочек от нашего дорогого друга Тан Чена.
Цянь Даолю кивает. Тот бой он никогда не забудет. Бой, когда он проиграл и поклялся никогда не трогать клан Чистого Неба. А потом Тан Чен ругался сквозь зубы, потому что они никак не могли унять кровь, хоть и обмотали Цянь Даолю бинтами так, что не видно было лица. И Тан Чен тащил его на спине до ближайшего города и орал дурным голосом похабные песни, чтобы настроение поднять. Оба были грязные, словно свиньи, сбежавшие со скотобойни, убив мясника. Но вместо того, чтобы отмыться, пошли в таверну пить вино и есть вульгарные, совершенно недостойные ангела, сосиски из непонятно чьего мяса.
– И где теперь наш друг Тан Чен?
– Я не знаю. Боюсь, что он умер.
– Не зна-аю, – ехидно передразнивает темный Цянь Даолю. – Вот такой ты хреновый друг, да?
Горло Цянь Даолю сдавливает мерзкий тугой комок стыда. Он чувствует отвращение. Но не к двойнику, а к самому себе. И лишь ровно и покорно отвечает:
– Да.
– А у меня еще есть, – усмехается двойник. И расстегивает одежду на груди. Ведет серыми пальцами с обломанными ногтями по широкому рубцу возле сердца. След от боя с Чен Ху. Цянь Даолю кивает.
– Он вскоре после боя умер. Это было давно. Уже даже его сын стал титулованным.
– Да, титулованный? И где же он?
– В клане Семи Драгоценных Изразцов.