Часть 18 (1/2)

[Сычен лежит на спине, утонув в светло-голубых простынях. Рядом с головой лежит подушка, и омега сонно тянет к ней руку, когда Джехён перехватывает запястье и задаёт темп новому дню:

— С пробуждением, Винни.

Альфа растягивает гласные, придавая особого шарма своему голосу, на который омега ведётся. Он приподнимается на локтях и тянет ладони к щекам Чона, притягивает лицо того к себе, целует мягко.]

Сычен не любит целоваться по утрам. Это привычка Джемина.

[Дун углубляет поцелуй, скидывает с себя одеяло, оставаясь в очередной рубашке Джехёна:

— Мой мальчик хочет сладкого с самого утра?

— Я уже выпил горького кофе, так что хочу свой десерт, — мужчина бодает жениха в плечо, начиная расстёгивать пуговички.

— Сладкоежка. Ты такой сладкоежка, Чон Джехён! — Сычен посмеивается и уже отзывается приятными, особенно глубокими вдохами, когда ладонь альфы поглаживает грудь, грубо задевая вишнёвые соски, когда пальцы пересчитывают рёбра и щекочут впадинку пупка.]

Куда делась рубашка с Сычена?

[Омега прижимает Чона ближе к себе, обхватывает коленями за торс, демонстрируя чудеса своей природной гибкости и развитой растяжки.

— Давай, малыш, не могу больше ждать тебя, — Сычен спускает ладонь по телу Джехёна, останавливается на пахе и обнимает пальцами член альфы, проводит по тому пару раз вверх-вниз, коварно улыбается, — Давай же, Чон Джехён.

Джехён отзывается, враз толкаясь во всегда готовое тело любимого.

— Да! Ещё! Хочу больше!

И Чон повторяет это движение: держит омегу за плечо и бедро, чтобы сразу нужная позиция. Альфа целует любимого под собой хаотично, то по лбу, то в плечи, то в колени. Замирает над шеей.

— Винни? Чего-то не хватает?

— Твоих поцелуев на моей шее!]

Слишком игриво для Сычена. Так мог бы сказать Тэён.

[- Винни, так и останешься снизу?

— Просто возьми уже меня, Чон Джехён!]

Нет. Такого не могло быть. Сычен так не делает, он всегда доминирует.

[И Сычен перекатывает их, оказываясь сверху. Он начинает так сильно скакать на члене своего альфы, что Джехён не успевает очухаться, ухватиться за его ягодицы, задать новые вопросы. Мужчина только глухо, прерывисто стонет, потому что темп становится все скорее и скорее.

— Винни, тормози! Боже, Винни!

Разрядка приходит болезненно, выжимая следом за спермой из самого Чона душу: он раскрывает глаза и сквозь влажную пелену видит струю крови по груди омеги; переводит взгляд выше и ощущает холодный пот на затылке: Дун улыбается криво, на его плечах качается чёрный похоронный пиджак.

— Н-нет!

— Да! Чон Джехён! Да!

]

— Не… Нет. Нет! Пожалуйста!

…

Джехён подскакивает на месте и откидывает одеяло. Чёрт да, он снова слил в штаны, снова чертов кошмар, снова Сычен издевается над ним, а потом всё же он…

И осознание неизбежности своей участи накатывает всепоглощающей волной, так что лёгкие сжимаются, не давая сделать необходимый вдох. Мужчина не то задыхается, не то уже плачет. Он с ужасом смотрит на себя, принимает эту грань безумия, не зная, как остановиться. Пальцы трясутся, и сложно сосредоточиться хоть на чем-то.

Он застрял в этой точке, который месяц ходит по кругу, никак не найти выхода.

[Вдох, вы -…]

Куда Джехён может пойти? Ему так больно, и всё кажется, что предаёт Сычена, что тот имеет право отыграться.

[Выдох, выдох. Как вдохнуть?]

Не должен. Чон живёт. У него есть родители. Папа и аппа, самые дорогие и самые лучшие.

[Шумный вдох и всхлип]

У него есть Джемин. Сычен приказал заботиться о мальчишке. И постоянно напоминает о том проступке, постоянно предлагает Джемина… —

[Джехён снова задыхается]

Тэён. Этот дурак Ли Тэён! Что он вообще предложил своим этим 'не отказывайся от меня'? Что он вообще может знать? Как он узнал?

Он давно знает о Сычене?

Да, это же Джехён бормочет.

Он часто бормочет?

[Бред-бред-бред]

Мужчина хватается за голову и шепчет сам себе вслух:

— Это всё — бред. Бред. Тэён… Он живой. Сычен — нет. Джемин — да. Аппа — да. Папа — да. Дедушка Хосок — да. Я -…

— Джехён-ши! — Джемин неожиданно резко включает свет, не давая старшему опомниться и разогнать внутреннюю панику до немыслимых пределов.

Из всего того, что альфа мог бы прикрыть, он выбирает спрятать лицо под ладонями, позволяя подопечному увидеть этот ужас.

— Снова кошмар?

И как только у мальчишки голос не дрожит? Почему он его терпит? А, ему же идти некуда.

— Сычен. Снова он. Мы были близки. Но он умер. Он умер!

Джехён ударяет себя руками по плечам и лицу — бьёт наотмашь, пытаясь убедить себя. На подбегает и падает коленями между ног мужчины, хватает его крепкие предплечья, останавливая движение:

— Джехён-ши, слушай меня, хорошо? Посмотри на меня.

Чон смотрит. Он видит омежку перед собой и теряется в стыде. Хочется оттолкнуть — не хватает сил. Хочется прижать и обнять крепче — не хватает мужества.

— Джехён-ши, всё хорошо. Я рядом. Будь спокойнее. Я останусь с тобой в эту ночь. Тебе же лучше, когда я рядом? — глаза у Джемина блестят, волосы растрепаны и футболка спадает с плеча, — Вот так, Джехён, смотри на меня. Я в порядке, — улыбается, — И ты будешь в порядке. Давай успокаиваться.

Джехён кивает и тянется всем собой к младшему, утыкается лбом в грудь того, замирает на какое-то мгновение, вдыхая порошок, лёгкий пот мальчишки и его невесомую, но определенно цветущую лаванду.

<Даже если он останется с тобой, то никогда не сможет удовлетворить тебя как омега, Чон Джехён>

— Нет, — Чон отталкивается от Джемина и оглядывается.

Он ищет Сычена, но не находит.

Зато ощущает руки На на своих плечах, вдыхает его, слышит его дыхание и его слова:

— Тогда, что ты хочешь, чтобы я сделал? Чтобы тебе стало лучше?

Первым порывом Джехёна было умолять мальчишку дать трахнуть себя, чтобы доказать этому Сычену, как сильно тот ошибается!

Но потом, в который раз рассматривая румяную красоту, океан доброты и преданности в глазах, улавливая свежесть естественного аромата, Чон мысленно бьёт себя поддых, потому что больше нельзя идти на поводу у этих эмоций. Нельзя. Пора останавливаться.