Узник (2/2)
Гарри казалось, что он слышит какое-то шевеление и шаги, но он всё ещё не мог заставить себя открыть глаза. Аппарировать в Министерство, или где там всё будет проходить, вполне можно и без его бдительного наблюдения. Он скорее почувствовал, как Хорёк остановился напротив него, услышал, как тот тихо, озадаченно хмыкнул, а потом вздрогнул от неожиданности, когда Малфой приобнял его за плечи и пространство дёрнулось куда-то вверх, тошнотворно выкручивая живот.
Стоило только ногам снова коснуться пола, как Гарри сделал самое отвратительное, что можно сделать напоследок в своей жизни — его вырвало прямо на глазах у своего заклятого врага. Поттер просто пошатнулся, упав на колени, а потом его желудок решил вывернуться наизнанку. Слава Мерлину, в Азкабане его хотя бы не баловали и блевать было особенно нечем.
— Поттер… — Гарри приготовился выслушивать что-то оскорбительное, и тем большим был его шок, когда Малфой мягко сжал его плечи и склонившись к самому уху успокаивающе тихо заговорил, — Давай, Гарри, осторожно. Поднимайся, вот так. Сейчас мы всё исправим. И аккуратнее, ради Мерлина, от тебя и так не слишком приятно пахнет, не хватало тебе ещё в это вляпаться.
Гарри, не сопротивляясь, позволил поднять себя на ноги и повести куда-то по богато обставленным коридорам. Для казни здесь было слишком роскошно и малолюдно. Но сил задавать вопросы просто не было. Он покорно шёл рядом с Хорьком, ощущая лёгкое, неожиданно горячее прикосновение его руки к своей спине между лопаток. Малфой не толкал, как тюремщик, но поддерживал и направлял. И почему-то от этого простого жеста перехватывало дыхание и хотелось позорно разрыдаться.
«Я просто слишком долго жил без всякого человеческого общения», — мысленно пояснил сам себе Гарри, до боли кусая губы. «Так нельзя. Я видел в фильмах, что даже в маггловских тюрьмах изолятор — одно из самых жестоких наказаний. А я жил там так долго… Ни голосов, ни прикосновений… Ничего, скоро всё закончится».
Когда чужая рука слегка надавила на правую лопатку, вынуждая повернуться, Гарри подчинился и остановился перед высокими белыми дверями. Что ж, вот, видимо, и всё. И абсолютная тишина за дверями не обманет его, уж Гарри-то знает, сколько существует заглушающих заклинаний. Но когда створки начали открываться, он всё-таки не выдержал и снова зажмурился. Пусть слабость, пусть смеются, пусть он предстанет на своей казни именно так — уже плевать. На всё плевать. Он жил, как ему позволили, а умрёт так, как ему легче.
— Вот, Поттер, здесь ты будешь жить, — раздался за спиной спокойный голос Малфоя.
Гарри вздрогнул и, неверяще распахнув глаза, уставился на располагающуюся за широкими дверями комнату.
— Жить? — растерянно переспросил он и невольно шагнул вперёд, оглядываясь.
После тесной камеры Азкабана эта комната казалась просто огромной. Впрочем, она была огромной и после чулана, в котором Гарри жил до одиннадцати лет, и после комнатки, которую ему выделили позже. Размером, наверное, как целый этаж дома Дурслей, она была выдержана в бежевых и коричневых тонах, здесь было много дерева и лёгкого кремового шифона. Это была по-настоящему изысканная и роскошная спальня, самая красивая и удобная из всех, что когда-то видел Гарри, а ещё по-своему уютная, вопреки всему этому огромному пространству. И, конечно же, это просто не могло быть правдой.
— Это последняя ночь? — остановившись посередине помещения, Гарри обернулся через плечо, глянув на оставшегося в дверях Малфоя. На его лице застыла маска отстранённой вежливости, но Гарри показалось, что его вопрос почему-то сбил его с толку. Хорёк тем временем внимательнее оглядел комнату.
— Что ты имеешь в виду, Поттер?
— Ну, последняя ночь. Как последний ужин. Я слышал, что приговорённых к смерти напоследок кормят роскошным ужином. В маггловских тюрьмах, я имею в виду. Понятия не имею зачем, наверное, это часть моральной пытки. Это то же самое? Одна ночь во всём этом великолепии, а завтра… — Гарри не сумел заставить себя закончить предложение, но характерно провёл указательным пальцем по своей шее.
Хорёк едва заметно нахмурился и, отлепившись от дверного косяка, подошёл к нему.
— Я, конечно, рад, что тебе здесь нравится, но что-то я никак не могу понять, что за бред процветает в твоей бестолковой голове, Поттер. Если, по-твоему, это последняя ночь, то что же должно быть завтра?
— Казнь, — Гарри только пожал плечами и сам себе удивился, насколько спокойно и почти равнодушно прозвучал его голос. Видимо, он за эти несколько секунд разговора всё же успел смириться.
А вот для Малфоя его ответ, кажется, стал неожиданностью. Выражение его лица оставалось неизменным, но глаза смотрели на Гарри с безусловным недоумением. И где-то в глубине этих глаз он увидел что-то ещё. Что-то, похожее на страх, или боль. Или, может, сочувствие. Слишком давно он говорил с людьми, чтобы доверять сейчас себе в распознавании тонкостей этой эмоциональной палитры.
— Подожди секунду, ты считаешь, что тебя завтра казнят?
— Конечно, казнят. Я только думал, что всё это будет сделано раньше. Потом я решил, что про меня забыли, но раз за мной пришли, значит, всё-таки казнь, — он сам чувствовал себя как-то странно, разжёвывая всё это Хорьку. Наверное, это тоже из-за нехватки общения. И Гарри только укрепился в этой мысли, когда неожиданно доверительно признался: — На самом деле, я даже рад. В смысле, это лучше, чем пожизненное заключение и…
— Замолчи! — резкий окрик оборвал его, и Гарри послушался. От Малфоя веяло чем-то опасным и грозным, от чего хотелось прикрыться, даже руки его непроизвольно дёрнулись в этой попытке.
Драко всё так же стоял напротив — такой непоколебимый, сдержанный — великолепное каменное изваяние, только почему-то со сжатыми кулаками. Он очень напоминал свой школьный задиристый образ, но сейчас в нём явно было больше достоинства, спокойствия и рассудительности. Он продолжал сверлить Гарри взглядом, от которого становилось как-то жутко, будто Поттер провинился в чём-то, но совершенно не понимал в чём.
— Лучше молчи, Поттер, пока я не передумал. Я говорю тебе это один раз и, надеюсь, мы больше не вернёмся к этому вопросу: тебя не будут казнить. Считай, что я счёл тебя приятным напоминанием о школьных годах, как удачную колдографию, и решил сохранить у себя. Обстоятельства сложились так, что у меня появилась такая возможность. Ты будешь жить в моём доме, конкретнее — в этой комнате. Ты не имеешь права вредить себе, мне, портить вещи, пытаться сбежать или с кем-нибудь связаться без моего ведома. Не так уж много правил, Поттер, и я надеюсь, что хотя бы их ты сможешь не нарушать. Если тебе так уж нужны какие-то ярлыки, то можешь считать себя моим питомцем. На этом тема закрыта, и мы больше к ней не вернёмся. Иди и прими ванную, дверь там. И оденься во что-нибудь поприличнее, в шкафу есть одежда. Будь готов к ужину в семь. И нет, идиот, это не будет твой последний ужин, — Драко ещё сильнее выпрямился, разворачивая плечи шире, поднял подбородок, задержал напоследок интенсивный, словно какой-то требовательный взгляд на стушевавшемся Гарри, развернулся на каблуках и покинул комнату, оставив Гарри наедине с услышанным.
Драко только сейчас начал понимать, что это будет сложнее, чем он думал. В воображении это всё вообще выглядело совсем не так. Как-то оптимистичнее и легче. Хотя у него не было достаточно времени, чтобы продумать эту встречу. Всё случилось быстро и неожиданно, словно он глотнул Феликс Фелицис вместе с утренним кофе. Но услышать о том, что Поттер считает это традицией перед смертной казнью, стало последней каплей. Да, после Азкабана, этих грязных стен, этого вида тщедушной фигурки в тюремном балахоне — нужно, кстати, указать Типпи, чтобы испепелил робу, как только Поттер её снимет, — после всей этой атмосферы, услышать, что Поттер думает о смерти, как об избавлении, было как удар под дых. И Драко не думал, что это будет просто, но и к такому оказался не готов.
А Гарри ещё долго тупо смотрел на закрытые двери, не зная, что и думать. Сравнение с питомцем вызвало глухое раздражение где-то внутри, но оно тут же остыло под воспоминаниями о годах жизни с Дурслями и осознанием того, что Хорёк вытащил его из Азкабана. Вытащил, чтобы поселить в своём доме в роскошной комнате, не морить голодом, раз упоминался ужин, и, возможно, даже не издеваться, судя по его действиям последние десять минут. А если он даже и начнёт его морально изводить — вряд ли это будет хуже, чем игры Дадли с его приятелями. Конечно, с Малфоем у него была та ещё предыстория, они были врагами и соперниками, это было дело принципа, но… Всё это было слишком давно, чтобы Гарри всё ещё так же ярко в это верил. Годы Азкабана очень хорошо помогают принять многие вещи. Лишь незнание, что с его друзьями, было действительно страшным. Но на это он никак не мог повлиять.
Его жизнь снова поменялась, но после тюрьмы Гарри назвал бы это «в лучшую сторону». А ещё его всё-таки не будут убивать, и он ещё поживёт. Может быть, на этот раз даже чуть лучше, может, даже, счастливее. И только, когда он почувствовал что-то солёное на языке, Поттер понял, что навалившееся облегчение после пережитого напряжения и ожидания собственной смерти нашли выход в тихих слезах. Хорошо хоть Малфой уже ушёл. Однако сил на долгую тоску у него не было. Собственно, как и времени, наверное. Решив, что питомцам хозяев лучше не злить, Гарри решительно подошёл к закрытой узкой двери, на которую указал ему Малфой, и, выдохнув, нажал на ручку, невольно вспомнив то же действие всего с четверть часа назад. Только теперь
он точно знал, что находится за дверным полотном.
Ванная, хоть и уступала размером ванне старост, всё равно была достойным продолжением роскошной комнаты, и Гарри провёл там намного больше времени, чем планировал. На самом деле, он совсем не собирался задерживаться там дольше, чем потребуется, чтобы смыть с себя грязь и мерзкий запах. Но стоило только тёплой воде коснуться его тела, как Поттер понял, как давно не мылся. А уж когда он последний раз лежал в пенной ванне, и вовсе нельзя было вспомнить. Так что Гарри позволил себе понежиться в тёплой воде, а потом, осмелев, и вовсе покопался в стоящих на полочке флакончиках и нашёл ароматный шампунь. Приятная нега разливалась по его телу, а кончики пальцев на ногах поджимались от удовольствия, когда он втирал мыльный состав в кожу головы, когда споласкивал грязную пену, и снова и снова взмыливал шампунь в волосах. Странная мочалка, словно с куста сорванная шишка, оказалась мягкой и нежной, и Гарри с усердием принялся оттирать слои грязи с тела. Он рьяно намывался, действуя без устали, сновно заведённая кукла. Но в какой-то момент понял, что ему больно. Что он трёт, и трёт, и трёт свою грудь, что кожа раскраснелась и саднит, но ему казалось, что вонь и смрад тюремной камеры так прочно въелись в него, что их просто невозможно смыть. Ему было больно, но остановиться он не мог. С усилием расжав пальцы, он выпустил из рук мочалку, а потом вцепился в чистые волосы пальцами и изо всех сил постарался не завыть. Эти внезапные перемены словно сломали что-то внутри него. Он был всего лишь ребёнком, которого кто-то когда-то окрестил глупым званием «Избранный», и его посадили в тюрьму за это. Он ни в чём не был виноват! Он ни в чём не виноват, но провёл так много дней в застенках. За что? И что сейчас происходит? Зачем это всё? Зачем? Из глубины души всё же вырвался почти звериный вой, и у Гарри просто не было выбора, он позволил слезам катиться по щекам, а горлу сжиматься в рыданиях. Он впервые с момента, как оказался в Азкабане, почувствовал такое сильное желание закончить всё. Чтобы не было больше вопросов. Чтобы страха больше не было. Страха, что это сон, что всё закончится, что за ним снова придут, что это глупая, жестокая шутка, или хорошо продуманная пытка, что это подлый план Хорька, что на самом деле ничего хорошего больше не будет. Да, это очередной фокус Малфоя — дать надежду, усыпить бдительность, а потом… А потом кто знает: издеваться, самоутверждаясь и отыгрываясь за годы вражды, чтобы потом снова швырнуть его в грязную камеру, насмеявшись вдоволь. Он крепко зажмурился, чтобы прочистить глаза от слёз, а потом стал искать хоть что-то, что сможет его освободить — дышать, жить в таком страхе было невозможно. Но как на зло, под рукой ничего не оказалось. А потом он увидел своё отражение в зеркале, и его словно в грудь ударило понимание, о чём именно он сейчас думал. Встряхнув головой, он нырнул под воду, а вынырнул уже с чётким осознанием. Его жизнь изменилась. Но она всё ещё продолжается.