Часть 19: Цветы жизни (1/2)

Июль наступает внезапно.

Оглядываясь на прошедшие месяцы хочется только помолиться — все происходившее выглядит плохим затянувшимся сном. Словно реальность сломалась и дала сбой.

Какие-то странные события, в конец двинутые люди, месиво из кошмаров и отчаянных попыток вернуть привычный ход вещей, как утопающий цепляется за спасательный круг.

<s>Она запрещает себе думать о пустом чужом Узушио, о ответственности, прибивающей к земле, о библиотеке, о формуле, о</s>

Иногда Санран кажется, что ее предает собственный мозг, тело. Она скучает по большой воде, по морю. Чтобы оно билось-билось-билось в бедра, а она легла на воду, оглохнувшая от перекатывающейся по дну гальки, и широко распахнутыми глазами на нее смотрело небо. Чтобы мышцы горели от чакры, чтобы голова была занята фуинами и ничем, кроме фуинов. Но, как на зло, ощущение, словно она мертва при жизни.

— Йо, тебя требует хокаге-сама, — говорят с подоконника. У Сан дергается веко. Хатаке — а это, без сомнений, он, хреновая у АНБУ маскировка — висит вниз головой, стоя ногами на верхней части рамы.

<s>убила бы.</s></p>

Сан лежит звездочкой на полу посреди комнаты, в ворохе бумаг, свитков, чернил, кистей, светлячков и тяванов с чаем или без. Ощущение собственного бессилия уходит и возвращается через день, с переменным успехом. Сегодня — очередное обострение. Наверное поэтому Хатаке хочется сожрать с костями. Хотя, кажется, он действует на Узумаки как красная тряпка на быка вне зависимости от времени года, положения небесных тел и состава завтрака.

— Когда-нибудь я найду где ты живешь, — проникновенно говорит она. — И буду приходить раз в неделю и двигать мебель. По сантиметру. И перевешивать дверцы шкафов зеркально. Пока ты не сойдешь с ума от непонимания что происходит.

— Мечтай, — бормочет Какаши.

Санран только тяжело вздыхает.

Она даже догадывается для чего ее вызывают на ковер к Минато. Счастья это не добавляет. Из ванной слышится недовольное бурчание, а затем в лицо прилетает мокрое полотенце. Над ней издевается собственный клон. Какой позор. Эстафета бросков продолжается, но Хатаке от снаряда лениво уворачивается, пропуская тот в окно за собой. На лбу у Сан написана вся вселенская скорбь, пока она провожает полет тряпки взглядом. Тратить еще и тяван на это бессмысленное действие откровенно жаль.

— Может подбросишь на закорках по старой дружбе, а?

От Какаши, кажется, разит непониманием, поэтому в ответ доносится только фырканье. Наглость — второе счастье. Первое, правда, быстрый бег от последствий, но об этом Сан старается не думать, на скорую руку завязывая волосы в высокий хвост и отряхивая одежду. Погода в Конохе такая, что можно жарить омлет на камнях. Как при этом АНБУ ходят в масках и не задыхаются — открытый вопрос. Сан даже немного жалеет, что не изучила одну, когда была такая возможность.

— Кстати, как там поживает Кот-сан? — достаточно дружелюбно произносит Узумаки. Ей действительно интересно! Тот пацан, которого она вырубила в госпитале, едва очнувшись. В ответ на нее напряженно пялятся. Эмоциональный фон такой, словно хотят ей хорошенько врезать. — Эй, я не шучу. Эм, не со зла, точнее, — пытаясь исправить двоякость фразы говорит Сан. Кажется, только делает хуже. — А, забыли.

Какаши по прежнему молчаливо сверлит ее взглядом. Не доверяет.

И правильно, в общем-то делает. Но все равно обидно.

Сан только морщится. Относятся к ней хорошо — да, безусловно. Хорошо, как относятся к клинку, чтобы он был под рукой и служил верой и правдой. Утилитарно. Одна только Кушина и видит в ней человека, кажется, а не потенциальную угрозу, которую нужно ликвидировать прежде, чем та набедокурит. Хотя, может еще Анко — но той просто скучно.

До башни хокаге по крышам почти пол часа ходу и под палящим солнцем это то еще удовольствие. На подходе Какаши исчезает в узкой прорехе между домами, если бы Сан не держала его в поле сенсорики, то даже не заметила бы. Чертыхнулась осматривая башню, отбрасывающую густую черную тень. Не то, что бы Сан хорошо представляла как добраться до кабинета, но вряд ли ее выгонят, если на то не было воли каге, верно?

Опять же, возможность безнаказанно сунуть нос… Куда-нибудь. Они ей не доверяют? Прекрасно, Сан умеет оправдывать ожидания. А если что-то и пойдет плохо, ну, это будут проблемы ее наблюдателя.

Внутри было прохладно и даже как-то мрачновато.

Кабинет, как запомнилось Санран, находился на самом верхнем этаже. Что было удивительнее — людей сенсорика не улавливала, словно никого и не было, ни внутри, ни снаружи. Узумаки машинально провела кончиками пальцев над стенами, пытаясь нащупать защиту или что там еще навертели местные шиноби. С неудовольствием понимает, что… Ничего не понимает.

Вообще Коноха вся странная, начиная с этого самого хокаге — улыбчивого внешне и незримо темного внутри, заканчивая чертовыми ванными комнатами. Ей до сих пор чудится фантомная ухмылка Кушины, когда вместо «ванной» Сан сказала «купальня». Все, конечно, поняли, но смотрели косо. Поэтому язык приходилось чаще держать за зубами. Иногда, в силу привычки и характера, не удавалось.

Сан обследует стены дальше, ловя отголоски ограничений, наложенных на пространство и опасно щурится. А затем шагает по лестнице вниз, в полутьму. Ведь если есть барьер, значит есть и ядро барьера, верно?

***</p>

У Куши глаза насыщенного синего цвета — они становятся чернильными в темноте и цвета моря на солнце. Их общие клановые кроваво-красные волосы… На самом деле, кровь, обычно, была темнее, их же цвет сиял как линия горизонта на закате — насыщенно алым.

Минато был прав, когда сказал, что Санран-чан очень похожа на Куши, так, что в первый момент он думал, что это ее юная копия.

Он не учел только одного — глаз.

Глаза у Санран были темными. Тепло-карими.

Как шоколад.

Минато плохо помнит жену Первого, но как ученик Джирайи, а тот, на правах ученика Третьего, а тот, в свою очередь, Второго… Ну, эта связь была призрачной, но Мито-сама как-то появлялась в его жизни, еще в далеком не-детстве. И, какой бы кричащей не была схожесть с Кушиной, хватало одного взгляда в глаза, — такие же карие, темные, острые — чтобы понять, что на тяжелую старуху Узумаки Сан-чан походила много больше, чем на пылающую и открытую Кушину.

Раньше Минато думал, что все дело в биджу, сидящем внутри, из-за него Мито-сама смотрела так, будто видела за его плечами вечность. Теперь он уже не был так уверен. Было ли дело в разнице воспитания или чем-то еще сказать не получалось, как не получалось и залезть в голову к девчонке. Ему было бы много проще закрыть глаза на присутствие мелкой Узумаки в деревне, будь у него на столе папка от Иноичи, но ушлый Ямонака, обжегшись единожды, наотрез отказался даже пытаться влезть в голову Санран. Его отказ не исчез и когда Минато пришел с личной просьбой, а не с приказом, как хокаге.

— Это не просто опасно, Намикадзе, — с неохотой посвятил его Иноичи. — Это… Как засунуть голову в капкан и надеяться, что не сработает. Может, если бы ты позволил утащить ее на нижний этаж у отдела дознания и повозиться несколько дней. Но только может, — остро глянули на него. — Что-то бы и получилось расколупать в ее голове. После такого вмешательства там бы в теле не осталось личности, как минимум, а, вероятнее, и человека вовсе.

Открытие было… Неприятным.

Девочка была ценнее в здравии и своем уме, если хотя бы половина диферамбов из тех, которые ей пела Кушина, были правдивы.

И… Было чертовски трудно судить о деле сухой выгодой, когда Кушина так светилась, смотря на девочку. Да и сама девочка, со своим оскалом — о, он прекрасно помнил то отчаянное выражение лица, когда Какаши притащил ее в госпиталь — цеплялась за руки Куши так, словно они были последней надеждой во всем чертовом мире.

— Может ее ментальную защиту можно хотя бы скопировать? — задумчиво произнес Минато. Больше для себя, чем для собеседника. Такое нужно было для начала обсудить с мастером фуин, в идеале, способным оценить формулу в черепушке беспристрастно. Но из надежных и опытных мастеров была одна лишь Кушина.

Еще, конечно, был Джирайя-сенсей, которого обучала вместе со своей внучкой еще сама Мито…

По лицу Иноичи пробежалась какая-то непонятная эмоция, что-то между отвращением и беспокойством.

— Сомневаюсь, что это будет полезным приобретением, — пробормотал он.

Минато прислушался. Как бы уязвленно себя не чувствовал Ямонака, привыкший безраздельно властвовать в чужих умах, его экспертное мнение дорого стоило.

— Отчего же?

— Такие защиты, многоуровневые, сложные, — неспешно подбирая слова ответил Ямонака. — Недостаточно просто скопировать. Это, ко всему прочему, еще и форма мышления, совокупность мягких закладок, эмоциональных акцентов, нюансов. Боги знают, что именно там и как работает.

Ответ Минато не понравился.

Иногда ему казалось, что с каждым годом в его жизни становится все меньше вещей, которые ему нравятся.

Девочке было четырнадцать и по меркам ее времени она была не просто полноценной куноичи, а взрослой, ценной боевой единицей. Во сколько она вышла впервые в поле? В семь? В восемь лет?

Зверство по законам великих деревень, обыденность для времен Воюющих Провинций. Отбросив за скобку ее возраст, картина получалась неутешительной. Мастер печатей, достаточно компетентный, чтобы принимать участие в запечатывании биджу. Взрослая сформированная личность, с идеалами далекими от Воли Огня. Отчет Шисуи, написанный сухим деловым тоном, отмечал, что выдающихся боевых навыков не наблюдается, но опыт сражений явно есть. Способность к быстрой адаптации и принятию стратегических решений в сжатые сроки, на поле боя. Посредственная тактика.

Сомнительная лояльность.

Про себя Минато добавил талант к фуиндзюцу, выслушав отчет Торью, обследовавшего камеру. И редчайшую, почти феноменальную живучесть — такой не могла похвастаться даже Куши до становления джинчурики. Шутка ли — оправиться от открытого перелома за двое суток, не говоря уже о дыре в грудине, от которой спустя пару недель не осталось даже фантомных болей. Минато приходилось видеть множество травм. После подобного редко выживали и единицы были способны продолжить карьеру шиноби, и никогда — на прежнем уровне.

Досье получалось… Неоднозначным.

Он извлекает часть информации, передавая папку чунину лет тридцати. Дайкоку Фунено. Удивительно доброжелательный и стойкий для человека, получившего травму и потерявшего свою команду на прошедшей войне. А еще — внимательный. Наверное именно это качество и привело его в академию. Теперь же — в кабинет хокаге.

Минато сознательно оставляет в досье лист с подписью сомнительная лояльность.

— Какие-то… Особые распоряжения, хокаге-сама? — тянет чунин, возвращая папку на стол. Минато тонко улыбается.