Часть 4: Некого хоронить (2/2)

— Против них объединилось две страны, осада. Коноха просто не успела прислать подкрепление.

— Них? — слегка отстраненно произносит Сан, наконец смотря на Кушину. Та хмура и совсем не похожа на себя утреннюю. Она наконец находит в себе силы рассмотреть ее внимательно: белесые старые царапины на руках, морщинки у глаз, выбившуюся прядь волос, заколку, пятнышко масла на футболке, проступающие мышцы. У них.

Не у нас.

Сан закрывает глаза.

Она уже вообще ничего не понимает.

Говорить, похоже, не о чем и Сан чертовски надеется, что это все новости, которые ей хотели преподнести, просто потому, что хуже быть не может. И, что страшно, она понятия не имеет что с этим делать.

В комнату она возвращается в полной тишине, садится на край кровати гипнотизируя окно.

Она бы хотела заснуть и не проснуться.

Этот дурацкий сон начинает ей надоедать.

Вечером дом оживает, появляются голоса, кто-то гремит посудой, шоркает тапочками и разговаривает.

Выходить нет ни сил, ни желания.

Ради чего она тут?

Война закончилась? Ей даже не отомстить?

А кому она должна мстить?

Она вообще кому-то что-то должна?

Потолок на это ответить не может. Подушка тоже. Кушина заглядывает и зовет ее ужинать, но Сан только безэмоционально благодарит и отказывается.

Она сыта по горло.

***</p>

Следующим утром Кушина снова к ней приходит, но на этот раз никакие отказы не работают. Ни вербальные, ни невербальные — помещение затапливает чакрой так, что можно ножом резать — красноволосая бестия хватает ее за шкирку и тащит из комнаты приговаривая малопонятные ругательства и непонятное «табайо».

Кашу в нее впихивают почти насильно, как и лекарства. При попытке отказаться затыкают рот яблоком.

Поспать этой ночью толком не удалось, созерцание пустоты самочувствие лучше не сделало. Аргессивно-активная Кушина вокруг только раздражала. Сан просто прикрыла глаза, чтобы не видеть мельтешение. Она бы и уши закрыла, но это не поможет.

— Мы сходим в храм, если ты хочешь.

Фраза бьет под дых тупой болью, Сан чуть ли не кривится.

— Мне ни к чему чужие боги, — отсекает.

— У нас есть свой храм, святилище шинигами, тут, в Конохе. Ашина-доно сам привез сюда маску Энму.

Санран все еще сложно что-то ответить и не скатиться в истерику. Ашина, тот мелкий, высокомерный, заносчивый мальчишка, Ашина-доно? Она глубоко вдыхает и выдыхает.

Ей действительно стоит это сделать.

— Купите… благовония для меня, пожалуйста, Кушина-сан? И немного саке, — обессиленно произносит она.

— Маловата ты еще чтобы пить! — внезапно взрывается Кушина и отвешивает подзатыльник от всей души. Не ожидающая такого Сан с грохотом целуется со столешницей и так и замирает пытаясь понять что к чему.

— Эм, Кушина-сан… Саке это подношение богам вообще-то, — озадаченно произносит она потирая лоб.

— Оу, — сконфуженно утихает старшая. — Я как-то подзабыла, что была такая традиция.

Санран только тяжело вздыхает опять, борясь с желанием побиться лбом о столешницу еще немного. Почему-то старшей она ощущает именно себя, а не девушку рядом, на голову выше и на столько же импульсивнее. Кушина какая-то… неустойчивая. В ней кипит сила, эмоции, она несгибаема. Но не прощупывается это каменное мертвое дно, которое силу делает правильной.

— И, может вы знаете — от моих вещей осталось хоть что-то? — с надеждой вопрошает Сан.

— Ну, одежду скорее всего сожгли, там спасать было нечего, — на этом моменте Сан хочется зарыдать, потому что вшитые в рукава хранилища — это вам не ничего! — Но, кажется, остался кайкен и защитный тубус. А еще тот меч, — с непонятной интонацией говорит Кушина поигрывая бровями и Сан даже не сразу понимает к чему это.

Ах.

Тот меч. Которым ей ребра пересчитали.

Забавно.

— Я бы хотела это забрать — все. Даже меч.

— Скажешь об этом Минато сама. Будет повод вылезти из своего логова вечером, — хмыкает девушка. — Тем более, что вам есть о чем поговорить касательно твоего будущего.

— Хай, Кушина-сан, — кисло давит.

Вообще ей начинает казаться, что в скучной пустой больнице было не так уж плохо. А тут что не день, то проклятье.

В этот вечер на ужин она все-таки не выходит просто потому, что, внезапно, засыпает. Не удивительно, после прошлой ночи то, и всех разговоров. Да и моральных сил видеться с кем-нет.

И ей снятся тонкие костистые пальцы дяди, измазанные чернилами. Ей снятся библиотеки, прекрасные и мрачные. Ей снится торговая улица, с горящими фонарями, кричащими голосами и незнакомым смехом. Вот только почему-то ни одного человека на улицах она не находит. Они все где-то за рекой, которую ей нужно перейти, но она не находит переправы, а бурные воды сбивают с ног. И она тонет.

***</p>

Кушина прикрикивает, раз, другой. Вооружившись лопаточкой идет в комнату, распахивая дверь и тут же замирает рассматривая девочку.

Та лежит обнимая подушку всеми конечностями и скрючившись, едва ли занимая треть кровати. Мажет сенсорикой на всякий случай присматриваясь. Но нет — настоящая, не клон. И, похоже, действительно спит.

— Хм.

Минато рядом появляется всегда неожиданно, сколько она не прислушивается к своим способностям — ощущает-то его прекрасно. Так же прекрасно, как саму себя — вот только тело иногда инстинктивно реагирует на неожиданное движение напрягаясь.

— О, — тоже оценивает картину муж. — И как она?

Кушина помахивает лопаточкой обратно на кухню и прикрывает дверь за собой.

— Не слишком хорошо, но, как для человека, потерявшего всю семью, — Кушина недовольно откидывает волосы присаживаясь рядом. — Крепкая. И раны почти затянулись.

— Уже? — недоверчиво произносит Минато. — После такого месяцами восстанавливаются, если вообще выживают. Цунаде, все же, не бог…

— Она Узумаки, конечно, она чертовски живуча. И даже не не разнесла нам пол дома услышав новости.

— Ну да, сровняла бы квартал в приступе эмоциональности, на пару с тобой, — хмыкает Намикадзе, подхватывая с блюда кусочек баклажана.

— Да я бы и сама весь квартал разнесла в одиночку, табайо! — фыркает девушка. — Но это-то и странно. Думала, что она отреагирует злее. То есть… Она, конечно, отреагировала, — Кушина закусывает губу. — Но будто совсем исчезла. Я бы на такое и впрямь разнесла дом, а, может, и весь квартал в придачу.

— Сколько ей вообще лет?

— Четырнадцать недавно исполнилось, — Кушина почти физически чувствует, как от Минато веет тоской. Рин и Обито было бы четырнадцать в этом году.

— Ровесница, значит, — Кушина не говорит — они уже это обсуждали много, много раз. Только ласково заправляет всклокоченные волосы ему за ухо.

— Да. Думаю занять ее фуиндзюцу и, вообще, было бы хорошо проверить общий уровень навыков, — задумчиво крутит прядь на пальце Узумаки.

— Ну, барьер вокруг себя она возвела очень лихо, никто даже не сообразил что к чему. Я уже боялся, что Генма начнет плеваться себонами на нервной почве…

— Что?! Барьер?! И ты не сказал мне?! — вскакивает Кушина, кажется, уже готовая нестись в комнату девчонки и вытряхивать из той подробности.

— Да как то это померкло по сравнению с, эм, обстоятельствами, — замялся Минато неловко усмехаясь.

— Мой муж держит меня в неведении, какой кошмар!..

Смешок тонет в болезненном ойканье.