Глава 1, часть 4. (1/2)
Город Ла-Рошель, он же Высокий Порт, расположенный на вершине одноимённой горы, один из крупнейших небесных портов на континенте благодаря удачному расположению и гигантскому дубу Иггдрасилю, который глубоко пустил свои корни в сквозь камень горной вершины в самое её сердце, он же — Врата в Альбион. Даже сейчас, в разгар войны.
Люди произносили название летучего континента так, словно это было ругательство. Королевским семьям не нравилось, что их стало на одну меньше. Но знать по прежнему жаждала богатства, которое всё ещё текло, хоть и менее бурно, от торговли с Белым Островом, и была готова пойти даже против Церкви — главное, чтобы об этом никто не узнал.
Потому что, в конце концов, у Альбиона всё ещё было то, чего хотели все, и до тех пор, пока оно будет — грузы будут поступать в порт, колёса торговли будут вращаться, знать будет богатеть, а корни Ла-Рошели — поливаться золотым дождём.
Улицы были забиты путешественниками, торговцами и наёмниками, и все они двигались внутрь, к Портовому Древу и богатству.
И, честно говоря, это очень нравилось стройной зеленоволосой неприметной девушке. Чем жирнее свинки — тем больше с них можно срезать сала. Она проскользнула сквозь толпу, заполонившую улицы, ещё одно лицо, затерявшееся среди бесчисленного множества, — что тоже ей очень нравилось.
Никто её не узнавал — хотя они наверняка о ней слышали. Она была широко известна благодаря своим демонстративным операциям по изъятию излишков богатства у дворян, таких, как тристейнская знать, которая поднакопила жирку после почти двух десятилетий мира, заодно набравшись жадности и погрязнув в коррупции.
В такой же коррупции и жадности, в таком же эгоизме, которые лишили её жизни и титула, для которых она была рождена. Матильда не испытывала ни капли жалости, лишая их богатства. Семейные реликвии, драгоценные камни, магические артефакты — всё, что пожелают её клиенты.
Если они мечтали о чём-то и были способны указать его местонахождение — она всегда была готова это достать. Не было ни сундука, ни сейфа, ни крепости, которые могли бы устоять перед ней, как только она решала, что хочет войти. В конце концов её жертвы становились немного беднее, она — немного богаче, а остальной мир оставался почти таким же.
Дела шли хорошо. Во всяком случае, до недавнего времени.
Вот почему она была сейчас здесь, вместо того, чтобы продолжать играть в секретаршу с этим грязным старикашкой, пытаясь заполучить в свои руки проклятый Посох Разрушения. Не то чтобы это имело значение сейчас… Не то чтобы что-то из этого имело значение вообще.
Фуке Глиняный Ком, мадам Лонгвиль, Матильда, бывшая леди Саксен-Гота — кем бы и чем бы она ни хотела быть на самом деле, мрачно размышляла.
Мир быстро менялся — и то, чего клиенты хотели сегодня, было совсем не тем, чего они захотят в будущем. И если то, что хотели клиенты (всякие интересные магические безделушки, которые ценились как за новизну, так и за силу), находилось в слабо охраняемых домах и несколько более чем слабо охраняемых гильхоллах фейри, а не в хорошо укреплённых хранилищах, — что ж, тогда Фуке не станет спорить с клиентами.
Ей едва ли нужно было обращать внимание на то, куда она идёт, — годы работы в её профессии научили лёгкости, проворству и ориентированию не только по зрению. Кроме того, она уже много раз бывала в этом порту и знала улицы, как поношенную перчатку.
Так что стройная и изящно выглядящая молодая женщина с определённо благородным лицом, пробирающаяся сквозь толпу, хоть и могла бы привлечь пару взглядов — в таком городе, как Ла-Рошель, это прошло бы в основном без комментариев.
А если бы это сопровождалось комментариями — то комментатор обнаружил бы, что изящно выглядящие благородные леди далеко не так хрупки и безобидны, как кажутся.
Теперь она приближалась к порту, своей цели, над головой простирались длинные ветви Дуба Иггдрасиля — когда-то самого большого живого существа во всей Халкегении, теперь едва заметного в сравнении с «Истинным» Иггдрасилем, который вырос в пределах границ Тристейна.
Именно это Мировое Древо, или, скорее, прилагавшиеся к нему попутчики изменили ситуацию так внезапно и так радикально. В чём-то к лучшему, в чём-то к худшему.
— Прости, мисс.
Высокий и широкоплечий носильщик прошмыгнул мимо неё, в его кошельке позвякивали монеты, а в глазах плескался алкоголь. Она выкинула его из головы, едва заметив, — он был просто одним из бесчисленных рабочих, которые обслуживали Порт каждый день. Добыча будет небольшой и не стоящей хлопот.
В любом случае, сейчас это бесполезно, в эти интересные времена у неё не было недостатка в деньгах. Фейри были столь же хорошими целями как и дворяне, слишком легкомысленно относясь к тем, кому доверяли свои монеты и драгоценные артефакты, некоторые из которых неплохо продавались на черном рынке.
А воровке Фуке в последнее время не хватало привычной работы — она была слишком занята, прячась под псевдонимом мадам Лонгвиль и изучая фейрийский город Аррун из-за спины своего работодателя.
С прикрытием в качестве секретаря уважаемого и извращённого директора Академии Магии, было почти слишком легко наведаться в город фейри, когда ей заблагорассудится — и уйти, не вызывая подозрений.
На самом деле, оказавшись внутри, было труднее вытащить себя наружу. Виды, звуки, запахи… Чудо нагромождалось на чудо — и всё это было новым, интересным и захватывающим. И ценным. Фейри даже не осознавали цены того, что у них есть, что делало всё проще, чем отнять конфетку у ребёнка.
Улыбка Матильды слегка померкла при этой мысли. Она точно не гордилась тем, что воровала у фейри. Это было достижением, и она получила профессиональное удовлетворение от того, что смогла пробраться через запоры и прискорбно неадекватную магическую защиту наиболее беззащитных гильдхоллов.
Защита более богатых гильдий и правительственных зданий внезапно резко улучшилась, доказывая то, что фейри, хоть и несколько наивны, — отнюдь не дураки.
На самом деле, чем больше времени она проводила среди порой добродушных, но всегда эксцентричных волшебных существ, которые внезапно возникли одним ранним весенним утром, тем больше они ей нравились. Конечно, они были магами, даже дворянами — по стандартам Тристейна, которые считали каждого мага знатью. Но сами они признаки «знатного» поведения не демонстрировали.
Но с таким же успехом это могла быть справедливая плата за ту опасность, которую они навлекли, пусть и непреднамеренно, на её драгоценную семью.
После смерти эрцгерцога Альбиона, после смерти её собственного отца, матери и всех остальных, кто был ей дорог, у неё оставались только Тифания и дети, которых они приютили вместе.
Тифания, которая никогда в жизни не причинила вреда ни одной живой душе.
Тифания, чьё существование стало причиной убийства их семей.
Тифания, которая будет приговорена к смерти за то, что родилась от эльфийской матери и царственного отца.
Матильда стиснула зубы. Это была судьба, от которой она хотела спасти свою названную сестру.
После убийства эрцгерцога по приказу его собственного брата, короля Джеймса, после убийства её собственного отца — по тому же самому приказу… Матильда до сих пор не могла ясно вспомнить это, она лишь помнила, как её уложили в постель, — а потом, внезапно, она бежит по лесу, задыхаясь, вся в грязи и крови, таща за руку крошечную светловолосую девочку, сжимавшую в кулачке детскую палочку, и плачет навзрыд.
Этого воспоминания было достаточно, чтобы заставить её остановиться посреди улицы и прищуриться, потирая висок. За все прошедшие годы она так и не смогла вспомнить, что произошло между тем, как мать и отец уложили её в постель, и тем, как она оказалась в лесах за пределами Саксен-Готы — а за её спиной горели поместья. Она только знала, что все мертвы, и что она должна бежать, иначе её тоже убьют.
Может быть, это было чудом — единственный раз, когда Основатель взглянул в её сторону.
Они бежали из этого ужасного места. Всё глубже и глубже в темноту, руководствуясь только памятью и хорошо укоренившимися наставлениями её отца, что они найдут безопасность в лесах, которые когда-то считались домом фейри.
Их убежище было более осязаемым, чем детские сказки, убежище, устроенное для эрцгерцога отцом Матильды, предназначенное для того, чтобы надежно спрятать его дочь и любовницу, если с ним что-то случится.
Дом был хорошо спрятан и снабжён достаточным количеством еды, воды и дров, чтобы они могли выжить в течение суровой зимы, в тесноте, в ужасе от того, что люди, убившие их семьи, найдут их.
Но они не нашли, не осмелились углубиться в лес.
Её отец, исполнив свой последний долг, спас жизни им обеим. И общая потеря сделала их сёстрами вернее, чем общая кровь.
Когда пришла весна, и еда начала истощаться, именно Матильде, как старшей, пришлось об этом позаботиться. Она была достаточно взрослой и достаточно хорошо обученной, чтобы защитить себя. И, уж конечно, Тифания никогда бы не осмелилась покинуть безопасные леса.
Им нужна была еда, поэтому Матильда купила её, сначала на деньги, спрятанные в надёжном месте, затем попрошайничала, когда они закончились, и, наконец, прибегла к воровству, чтобы на столе хоть что-то было.
Она связалась с карманниками, мелкими воришками — а потом и с не такими уж мелкими грабителями. Она училась у них, по очереди, прежде чем двинуться дальше, как взламывать и прокрадываться, как подделывать и как соблазнять, как вскрывать замки, как передвигаться незаметно — всё это с помощью магии и без нее.
Меньше чем за год она превратилась из беспризорницы в законченную воровку. На следующий год она грабила дома состоятельных людей, дома, где когда-то ей кланялись и перед ней тянулись мужчины, добивавшиеся благосклонности её отца. Через год после этого она совершила налёт на дом старшего адвоката Саксен-Готы, человека, который теперь управлял бывшими поместьями её семьи.