・7・ (2/2)

— Тогда чье это? Только не говори, что…

— Ага.

— Да как он еще живой ходит?! Черт, когда только успел.

Джей в своей новой манере также спокойно усмехается, садится рядом на диван.

— Не мне ему больше нотации читать.

Рыхлая рана на спине неприятно ноет.

— Будешь спать ложиться? — меняет тему Хисын.

— Надо бы.

— Хорошо.

Ли встает и забирает сигареты собой, чтобы выкинуть те в урну на кухне. Нужно будет не забыть отругать Сонхуна, ну или хотя бы узнать, как долго он этим помышляет. Почему-то кажется, что Хисын косвенно к этому причастен.

— Спасибо, что остаешься. Гораздо легче засыпать, когда не один в квартире, — Джей выводит того из собственных раздумий.

Спасибо, что всегда позволяешь. Как всегда, не меняешься.

Почему ты, черт тебя побрал, совсем не меняешься?

・・・</p>

— И снова нас двое, — констатирует Джей.

Сонхун окончательно вывез все вещи, которых не было особо много. Хоть кое-то порывался поехать еще раз проверить все углы нового жилища младшего, ему щелкнули ехидным «без пиявок　разберусь» по носу и хлопнули дверью, по-ребячески сбегая по лестнице.

— Чем займемся?

— Не знаю как ты, а я собираюсь оккупировать свой диван. Знаешь как по нему скучал? Сонхун совсем о нем не заботился! Теперь точно никогда с него не встану.

— Пустишь к себе?

— Подумаю, — тянет ленивую улыбку на лице и руки к самым любимым плечам, заключая в кольцо общих биоритмов.

И так стоять можно было долго, часами, возможно, даже месяцами. Тогда Джей открывался и позволял это видеть и чувствовать так же, как стук его же сердца. Ритмичный повторяющийся звук — хороший знак.

Останься они в этом положении вечного соединения, не пришлось бы знать закрытых дверей. Если бы не жизнь, они бы обязательно жили.

Никогда бы не расцеплялись и не шли по делам в разных направлениях. В этом и проблема — разные направления.

— В детстве до горечи было обидно расставаться с кем-либо. Наверное, это с матерью связано. Теперь же, когда нужно куда-то ехать, я начинаю так сильно раздражаться, ненавидеть все и вся меня окружающее. Что-то типа самозащиты срабатывает, — объясняет Джей под неторопливые моменты глубокого вечера поздней весны.

Обсуждали выпускной Сонхуна, вспоминая свои собственные прощания со школой и старыми друзьями. У Хисына все касающееся внешнего проходило спокойнее, он больше с собой в себе воевал. Остальные звуки фоном.

Пак же каждый раз отрывал от себя куски, болезненно штопая раны. Конечно, он не прощался навсегда с одноклассниками и приятелями, но на пленке уже записана реакция и она будет прокручиваться в кинотеатре внутри черепной коробки сеанс за сеансом.

Рассматривая свое отражение в стакане, Хисын боялся озвучивать поганую мысль, поэтому гонял ее из стороны в сторону в надежде зашвырнуть так далеко, чтоб та вылетела и больше никогда не появлялась.

В конце ты и меня возненавидишь?

Лето любвеобильно обнимало хорошей погодой, даря длинные и теплые дни. Конец учебного года наступал на пятки, аж до пяти утра заставляя писать финальные работы. Кухня была завалена книгами, распечатками, тетрадями и маленькими пакетиками от быстрорастворимого кофе. Хисыну это нравилось, ведь такую тишину было легко понять, она отличалась от той, что тоже часто обнимала и наступала на те же пятки, но никогда не объяснялась.

— Почему тебе бабочка не понравилась? — Ли возился с галстуком Джея глубоко-синего цвета.

— Потому что бабочка не солидно.

— Да кто тебе сказал?

— По крайней мере не хочу сливаться с выпускниками.

— По-твоему только взгляду понятно, что ты старше их там всех вместе взятых, — усмехается Хисын все-таки побеждая узел.

Он всматривается в любимые глаза напротив и видит такого же глубоко-синего цвета печаль и тишь, но не решается снова спросить. Ему скажут все в порядке и не волноваться много, о чем-нибудь спросят в попытке сменить тему. Только Хисын так и останется с колким осознанием.

Он правда ничего не решает.

Моет посуду и иногда поливает цветы.

Еще каждый раз умирает, когда свет ночью от него же отворачивается и тухнет, не в силах понять, чего ему не хватает. Ли тоже отвернется и будет чувствовать самое неведомое одиночество на свете, заснет под скрежет под левой лопаткой.

Это было предопределено.

・・・</p>

Крик и кромешная темнота окутывает Хисына целиком. Сначала он не понимает, где находится, но голос, доносившийся из зала, помогает быстро сориентироваться. Встает с кровати, ловя белых мушек перед глазами от резкого скачка давления, слепо идет на зов.

— Я делал все правильно, почему ты говоришь я все потеряю?!

Ли смутно мог различить в тусклой пародии света фонаря за окном силуэт Джея. Он сидел на диване, скинув одеяло и подушку на пол. Казалось, тот говорит с кем-то по телефону, но гаджет привычно заряжался на кухне.

Пак упорно смотрел в стену, будто в нее удобно вписался неприятный собеседник. Ждал ответ, который только он и мог услышать.

— По началу казалось он бредет. Врач сказал возможны галлюцинации из-за продолжительной бессонницы. Я читал про это, но поверить не смог, потому что он не говорит о каких-то выдуманных и мифических вещах. Он говорит с тобой, с отцом, еще с кем-то, зовет ее миссис. Думал может это я уже поехал и мне пора к врачу.

Слова Сонхуна, сказанные тогда в его квартире, проматываются яркой картинкой, и Хисыну становится страшно. Ли не был знаком ни с людьми, ни с достаточным количеством информации об душевных заболеваниях и на самом деле не знал, на что идет. Понимает, что сейчас сам не пострадает, но, возможно, и не поможет.

Сонхуну звонить бесполезно. Глубокая ночь и часа два на машине разделяют их и младшего. Нужно действовать как-то самому.

Мысль одна — подыграть. Притворятся его как раз Джей и научил, а пускаться по течению события — сама жизнь.

— Я все делал, чтоб никогда не нуждаться в тебе, потому что ты мне не нужен, — Джей продолжал давить на невидимого собеседника в стене.

— Эй, тише, кому ты так? — Хисын плавно обходит мягкие баррикады на полу и садится на колени перед диваном.

— Потому что я сам никогда не был нужен тебе.

Ли начинает улавливать тонкую нить слов.

— Он гордится тобой, всегда гордился, просто не умел показывать.

— Не защищай его, всегда так делаешь.

Хисына прошибает стрела ледяного ужаса прямо самое больное место на спине. На него смотрят глаза — черные огоньки, понимающее происходящее, а старший лишь от части угадывает повороты.

Сонхун говорил что-то про «поехал», знакомое ощущение. Осколки боли от лопатки расходятся по телу колючим ознобом, протыкая кожу, заставляя ту неметь.

— Я говорю правду.

— Да какую к черту правду?! На чей ты стороне? — повышают голос.

Джей выглядит, как всегда, как в любой день до этого. Лицо привычно напряжено, брови сведены к переносице. И лучшего освещения не нужно, чтоб предугадать эту реакцию. Он всегда отчаянно спорит.

Если и ехать, то на самый обрыв.

По-другому он больше не хочет, не может.

— Нет сторон, Джей-я, только любовь во всех ее проявлениях, — Хисын плавно перебирается на диван и тянет руки ко все еще любимым плечам.

Тот не сопротивляется. Устал уже.

Теплое кольцо рук сжимается безмолвно.

Сидят они так достаточно долго. Хисын смотрит как за окном качаются верхушки деревьев из-за ветра, будь отрыто окно были бы слышны завывания. Зато в доме тихо. Кажется, младший совсем заснул и можно возвращаться обратно в спальню.

Хозяин не отдал свой диван в зале.

— Твоя мама тоже гордится тобой.

Вторая стрела проходит сквозь грудь.

Все повторяется.