Друзья (2/2)
— Вам бы сейчас лучше на свежем воздухе, во дворе, побыть, — спокойно сказала Магда, протягивая ему кружку. — А завтрак я попозже подам.
И уже почти готовые сорваться с языка слова разом оказались ненужными и глупыми. А в кружке было кислое молоко, очень холодное, густое, чуть горьковатое, прямо то, что надо…
Понемногу и головная боль прошла, и раздражение рассеялось. И когда Риона вышла из мастерской, он встретил ее и с ходу предложил:
— Ты хотела погулять на майле, так давай сегодня?
Ну, надо же им уживаться! Принято у них тут гулять по вечерам — значит, и ему надо привыкать.
Она посмотрела недоверчиво, потом вдруг улыбнулась.
— Ты хочешь? Давай, конечно! Подожди, я сейчас переоденусь.
Зачем она вообще переодевалась, Лангер не понял. Сменила тёмно-коричневое платье на темно-синее, такое же добротное, строгое и мрачное. И черный жилет на шнуровке тоже не радовал глаз. Лучше бы корсаж, он бы и талию подчеркнул, и грудь приподнял, а так ни того, ни другого, плоская, как доска. Только что белые воротник и манжеты сорочки немного разбавляли этот мрачный вид и с кружевным чепцом сочетались. А в целом — Магда и та наряднее одевалась.
Идти было недалеко, минут пятнадцать, если не спеша. Покачивали ветвями на ветру высокие липы, с их шелестом сливался гомон человеческих голосов. По мощеным дорожкам прохаживались парочки и одиночки, чинно, неторопливо. Многие здоровались с Рионой, и всем она непременно представляла Лангера:
— Познакомьтесь, это мой муж!
Один такой прохожий, немолодой, с добродушным румяным лицом, вступил с Рионой разговор. Обсуждали ярмарку в Герсте, до которой оставалось меньше месяца. Лангер тихонько вздохнул. Еще год назад эта ярмарка его тоже очень даже интересовала. И не только из-за добычи, которую можно было там взять. Он любил веселую суету, шум, крики зазывал, пёстрое разнообразие товаров, разноголосый говор торговцев… Не про него теперь все это. Интересно, Ян в этот раз отправится туда или нет?
Риона и толстяк обсуждали, какого цвета бокалы в этом году больше пользуются спросом, каких надо сделать больше — на высокой ножке или с широким основанием… Лангер скучал. Жена толстяка стояла спокойно, безмятежно разглядывая облака на небе. У Лангера мелькнула дурацкая мысль — раз уж Риона разговаривает с мужем, то ему надо заговорить с женой. Вот только о чем? О том, как варенье варить или белье штопать?
От скуки он рассматривал собеседника Рионы. Круглое, чисто выбритое лицо, костюм дорогой ткани, со вставками из бархата, негромкий мягкий голос… А хватка-то у него твердая, чувствуется. Мягко стелет, да жёстко спать. Хотя Риона, похоже, с его подходами знакома и сбить себя с толку не даст…
В голову вдруг пришла совершенно нелепая мысль — а ведь они хорошо смотрелись рядом, его жена и этот толстяк. Они были из одного мира, и знали друг другу цену, и уважали друг друга… А он, Лангер, тут случайный человек. Тут, на майле, и в доме Рионы, и вообще в этом мире. Он-то на нее свысока смотрел — «рябая каланча». А сам он кто? Бродяга со смазливой рожей, только и всего…
Он опять посмотрел на жену толстяка. Та держалась спокойно, видно, нисколько не тревожилась, что ее муж с чужой женщиной так долго разговаривает. Интересно, прислушивается ли она к их разговору? Может, она сама во всем этом разбирается не хуже, может, они обсуждают вместе, обдумывают… А может, она только варенье варит и белье штопает. А все равно — на своем месте, и мужу она нужна, вот и не волнуется сейчас.
Разговор наконец завершился. Риона пояснила Лангеру:
— Времени-то немного осталось, пора товар готовить. А Менкес за спросом следит, я всегда с ним советуюсь.
Лангер кивнул понимающе. Что же, он тоже старался следить за спросом, чтобы не ухватить какую ерунду, никому не нужную.
Они зашли в первый попавшийся трактир, выпили по кружке пива. Лангер наконец достал из кармана кольцо.
— Это тебе.
На ее лице отразились разом радость, удивление и тревога, и он поспешил успокоить:
— Ты не думай, я помню, что обещал!
Она благодарно кивнула. Он взял ее руку, сам надел кольцо на палец. Подошло, как на заказ делали. Глазомер Лангера никогда не подводил.
— Спасибо!
Люди за соседними столиками заинтересовались, посматривали на них. Ну и пусть смотрят! Лангер это кольцо честно купил, чтобы подарить законной жене, ему скрывать нечего.
Потом они вышли на воздух. Риона все разглядывала кольцо на своей руке, точно у нее украшений прежде не было. А ведь наверняка ей отец дарил, и подороже. Или от матери остались. Лежат, видно, в шкатулке где-нибудь в ее комнате. И что она их не носит?
Она в очередной раз полюбовались кольцом и вдруг потянулась было к Лангеру, поцеловать. И остановилась на середине движения.
Пришлось опять брать дело в свои руки. Обычно Лангер опускал голову, чтобы поцеловать девчонку. Теперь приходилось поднимать. В последний момент Риона чуть повернулась, подставляя щеку. Лангер усмехнулся, поцеловал туда, а потом осторожно, обеими руками, развернул ее обратно и снова поцеловал, в губы.
— А я и не сообразила тебе чего-нибудь подарить, — вздохнула она с сожалением. Лангер подумал, что она ему вообще-то жизнь подарила. Но промолчал, разумеется.
Потом они опять бродили туда-сюда по дорожкам. В одном месте наткнулись на компанию, играющую в бабки, и тут же присоединились к игре. К удивлению Лангера, Риона играла совсем неплохо. Хотя так подумать — чему удивляться? При ее-то росте да плечах — в самый раз биту метать.
За игрой Риона оживилась, глаза заблестели. Она смеялась, радуясь удачному броску, волновалась, когда подходила очередь другому игроку. Лангер с удивлением заметил, что она даже не кажется такой уж страшненькой, как всегда. И, похоже, не ему одному так кажется. Люди смотрели на нее одобрительно, шумно приветствуя удачный бросок. Лангер почувствовал, как просыпается в нем ревность. Это его жена, в конце концов!
Разгоряченные игрой, они, не сговариваясь, направились к следующему трактиру, выпить ещё по кружке. Лангер неожиданно для себя обнаружил, что получает удовольствие от этой прогулки. И уже не раздражало, что Риона без конца повторяла:
— Познакомьтесь, это мой муж!
Ну, что поделать, если тут ей все знакомые? Не здороваться, что ли?
Потом они подошли к компании, распевающей песни под музыку уличного скрипача. Лангер тоже пару песен спел. Не то чтобы он хорошо умел петь, но голос у него был приятный, он это знал. И Рионе явно понравилось, видно было по лицу, по взгляду…
Вернулись они уже в сумерках. Дверь открыл сонный Виллем, буркнул что-то и ушел — видимо, дальше спать. Лангер невольно вспомнил свое недолгое ученичество. Досталось бы ему от мастера за такое хамство.
— Он встаёт раньше всех, — Риона словно услышала его мысли, — печи разжечь, шихту расплавить. Вот и засыпает рано.
— Понятно, — кивнул Лангер, как будто его это правда интересовало.
Они вместе поднимались наверх по узкой лестнице. Риона была совсем близко к Лангеру, он почти прижимался к ее груди. Невольно вспомнилось, какой мягкой и нежной оказалась эта грудь тогда в постели. А ещё вспомнилось, прямо стояло перед глазами, как разгорячилась Риона во время игры, как жарко дышала в азарте — губы чуть раздвинулись, блестит полоска белоснежных зубов…
Он остановился, прижал жену к стене, стал целовать — жадно, нетерпеливо. А она стояла все с тем же безразличным видом, будто он статую целует. Только статуи обычно на лицо покрасивее.
Лангер наконец оторвался от нее, прошептал:
— Приходи ко мне опять! Приходи, я ждать буду!
Она что-то ответила, он не расслышал, слишком кровь шумели в ушах. Прошел в свою комнату — надо же, успел привыкнуть, считать ее своей! Разделся, лег и стал ждать. Вот сейчас скрипнет дверь. Так ведь и не смазал петли, забыл — у него-то они не скрипели! Вот сейчас послышатся шаги, осторожные, несмелые…
От усталости и хмеля клонило в сон. Он почувствовал, что засыпает, вскинулся. Никого рядом не было. Не пришла… Он встал, босиком дошел до соседней комнаты, приоткрыл дверь, заглянул. И услышал ровное, спокойное сонное дыхание.
Подойти, разбудить? А стоит ли? Она же слышала, как он ее позвал. Не хочет — не надо…
Так же тихо он вернулся к себе и тоже заснул.
Кажется, у Лангера в привычку входило просыпаться в дурном настроении, обиженным и раздраженным. Вечером он, сонный и хмельной, только и почувствовал, что лёгкую досаду от того, что Риона не пришла к нему. А сегодня с утра вдруг накатило. Вспомнилось, как она водила его по майлу, повторяя каждому встречному: «Это мой муж!» Хвасталась обновкой, как другие — новым платьем. Какого черта? Муж он или кто? Или собачка на поводке, чтобы выгуливать? Показывать тому толстяку, Якобу Менкесу, да парням, что в бабки играли?
Ярость кипела в душе, требовала выхода. Прежде Лангер в таких случаях поступал очень просто — затевал с кем-нибудь ссору, переходящую в драку. Даст пару раз кому в морду, ну и сам получит, не без того — глядишь, на душе и полегчает. Вот и теперь руки прямо чесались, да только не с кем было. Не с Виллемом же! Ещё не хватало мальчишке морду бить. Хотя он тоже в мастерской, до вечера не покажется. Прямо хоть идти обратно на майл, искать тех, кто пялился на Риону во время игры. Так ведь они сейчас, с утра, тоже в делах…
Лангер пошатался по дому, не зная, куда себя деть. В передней комнате подошёл к столу, взял в руки вазу. Грохнуть ее с размаху об стену, чтобы осколки по всей комнате разлетелись!
Синие и зелёные полосы стекла сливались, переплетались, переходили друг в друга. Узор завораживал, в него хотелось всматриваться, не отводя глаз, словно там, в глубине толстых стенок, можно было разглядеть что-то необыкновенное... Домик тетушки Метелицы, например, как в сказке, которую мать в детстве рассказывала.
Лангер бережно, осторожно поставил вазу обратно на стол. Вышел во двор, подошёл к розовой клумбе. Цветы едва видны среди бурьяна. У матери одна-единственная роза в горшке была, мать ее берегла, заботилась. А Риона тоже ещё строит из себя — мастер, хозяйка, фу-ты ну-ты! А сама даже клумбу не прополола, поди, ни разу. Он рванул первый попавшийся под руку стебель сорняка. Тот неожиданно оборвался на середине. Корень остался, снова вырастет. Так неправильно, надо, чтобы с корнем. Следующее растение он дёрнул, ухватив почти у самой земли. Надо было вчера не отпускать Риону на лестнице. Прямо там платье сорвать. Он муж, имеет право! Руку неожиданно обожгло крапивой. Ещё этого не хватало для полного счастья! Он выругался в полный голос. И с новым пылом рванул злополучное растение.
Оказалось, что прополка помогает успокоиться не хуже, чем драка. Раздражение уходило, на сердце становилось легче. А когда через час он выпрямился и оглядел результат своей работы, то и вовсе впору было загордиться собой. Только руки теперь чесались в самом прямом смысле — крапивы там оказалось немало, и чертополоха тоже.
Почесывая ладони, он вернулся в дом. И, разумеется, наткнулся на Магду. Следит она за ним, что ли? Увидела его исцарапанный руки, всполошилась:
— Что же вы не сказали, хозяин! Я бы вам старые рукавицы нашла. Сейчас, подождите…
Лангер стоял посреди кухни и смотрел, как она ищет что-то на полке. Нашла, протянула маленький горшочек с какой-то мазью, пахучей, видно, на травах.
И тут Лангер не выдержал.
— Магда! Да постой же ты, — он схватил служанку за руку. — Магда, почему ты так со мной разговариваешь? Так относишься?
— Как, хозяин? — она смотрела спокойно, как будто нисколько и не встревоженная его вспышкой.
— Ну, какой я тебе к черту хозяин?! Ты ведь знаешь, кто я!
— Вы муж моей хозяйки, госпожи Рионы, — казалось, чем больше ярился Лангер, тем спокойнее становилась Магда. — Значит, вы мой хозяин. А кем вы прежде были, меня не касается.
— Но ты же знаешь! Или нет? — в нем на миг вспыхнула невозможная надежда.
— Да трудно было бы не знать, — она едва заметно усмехнулась. — На другой день все только об этом и говорили. А все равно меня это не касается. Хозяйка вас выбрала, значит, так и должно быть.
— Глупость твоя хозяйка сделала, — бросил он, — уж ты-то должна понимать…
Магда нахмурилась. И решительно перебила его, заговорила не спеша, твердо и уверенно:
— Может, и глупость. Всякий может ошибиться, это правда. А только до сих пор она глупостей не делала. Все ей говорили, что глупость — а она же и права оказывалась. Когда она к отцу в ученики пошла — все говорили, что не женское это дело, что ей бы в швеи или хоть в пирожницы. А она по-своему решила, и выучилась. Когда старый хозяин, отец ее, умер, все говорили, что не справится она с мастерской, что продавать надо — а она сладила. Когда она решила мастером стать, все говорили, что молода она ещё, ей до мастера ещё лет десять учиться надо — а она как вынесла свой шедевр, так все за нее проголосовали. Вот и теперь… вы говорите, глупость, а я думаю — она знает, что делает. Она всегда по-своему делает, и все у нее получается.
Она замолчала. Лангер тоже молчал, не зная, что возразить. И тогда она мягко добавила:
— Вы руки-то помажьте, хозяин! А то уж до крови скоро расчешете.