Дом (2/2)
Тут Лангер спохватился, что тарелка у него уже пустая. И не заметил, как все умял. После тюремных харчей всякая еда вкусной покажется, понятное дело, притом Магда, похоже, и впрямь постаралась. И хлеб белый на столе, и в бокалах вино, а не пиво. Он даже пожалел, что с голодухи проглотил все, не распробовав толком. Ну, не последний раз.
После обеда они с Рионой наконец остались вдвоем. Все за этим же столом. И, кажется, оба чувствовали себя одинаково неуютно. Слишком велик был этот стол для двоих, на большую семью он был рассчитан. Пообедать — ещё куда ни шло, а разговоры разговаривать… Все равно, что посреди площади.
— Пойдем наверх? — предложила Риона. Лангер с готовностью встал, ему тоже там понравилось больше. А Рионе уж точно в кабинете было привычнее и свободнее. А ещё на втором этаже их никто не подслушал бы. Может, и здесь никто не стал бы, но наверху — надёжнее.
Едва за ними закрылась дверь, Лангер нетерпеливо повторил тот же вопрос, что задал ей ещё по дороге:
— Ну и зачем тебе это нужно было?
— А тебе велика ли разница? — нахмурились Риона. — Считай, что я замуж захотела выйти.
— Замуж ты и так могла выйти, — возразил Лангер. — Если у тебя своя мастерская, то жениха тебе найти нетрудно.
— Нетрудно, — кивнула Риона. — За мою мастерскую, верно, многие с радостью пошли бы. А не за меня. Тебе по крайней мере что сама я не нужна, что мастерская.
И они замолчали. Потом Риона вдруг спросила совсем неожиданное:
— А ты правда родителей не помнишь?
И почему-то Лангер ответил правду:
— Маму помню. Мне восемь лет было, когда она померла.
— А я как раз маму и не помню, — вздохнула Риона. — Мне два года было.
— А отец? — спросил Лангер.
— Отец пять лет назад умер. Простудился и умер, зима тогда морозная была, а он из мастерской на улицу все выскакивал, от жара…
И опять молчание, неловкое, тягостное.
— А ты не боишься меня в дом пускать? — спросил Лангер. — Я ведь вор. Вот обокраду тебя и сбегу.
— Не боюсь, — покачала она головой. — Что ты у меня украсть можешь? Мастерскую ты не украдешь, там печи, их с места не сдвинуть. Умение ты мое не украдешь, оно у меня в руках да в голове. Мастерства не украдешь, мой шедевр<span class="footnote" id="fn_31888441_0"></span> в зале гильдии стоит, все мастера в городе помнят, как меня принимали. Имени моего не украдешь, которое мне от отца осталось, по всей стране на ярмарках мой товар берут. А деньги… немного их в доме хранится, в основном все в деле. Так чего мне бояться?
— А если я тебя зарежу? — предположил Лангер. На самом деле он ничего бы тут не тронул, ясное дело. Он даже у случайной подружки на одну ночь ни гроша никогда не брал, даже на постоялом дворе, где случалось остановиться, ничего не трогал ни у хозяев, ни у постояльцев. Потому что неправильно это. Нельзя злом платить тем, кто с тобой по-человечески. А тем более — Риона ему жизнь спасла.
Так что бояться ей было нечего. Вот только она-то не могла этого знать!
Риона уставилась на него с искренним удивлением.
— Зачем?! Ты же не дурак. Убийство скорее заметят, чем кражу, и искать убийцу будут не так, как вора. Корысти никакой, один вред, как ни посмотри!
Лангер кивнул:
— Корысти нет, это верно. Ну а вообще… как мы с тобой будем жить?
Она пожала плечами.
— Не знаю. Как все люди живут. Как муж с женой.
— Муж должен семью обеспечивать, — мрачно буркнул Лангер, — деньги должен зарабатывать. А я только одно ремесло знаю.
— Нет! — всполошилась Риона. — Не надо! Я прошу… настаиваю! Не воруй, обещай мне, что не будешь больше воровать!
— Да не переживай ты, — усмехнулся он. — Все нормально будет, я не попадусь больше.
— Я уж видела, как ты не попадаешься, — язвительно ответила она. — Во второй раз я тебя выручить не смогу. И репутацию ты мне испортишь. Кто станет со мной дело иметь, если у меня в семье вор?
Это было резонно. Доброе имя потерять легко, а восстановить — порой и жизни не хватит. Он задумался. Что же, если рассудить — так ведь вор Лангер сегодня умереть должен был, на Рыночной площади, на глазах у всего честного народа. Может, это и правильно — чтобы вор умер, и начал жить кто-то другой?
Когда в детстве ему случалось стянуть у торговца на рынке яблоко или лепешку, мать бранила его, могла даже подзатыльник дать. Она не хотела, чтобы он вором стал…
И если он хочет попробовать жить как все… если он готов считать этот дом, надёжный и крепкий, своим…
Риона не торопила его. Молча ждала, даже смотрела куда-то в сторону.
— Ты права, — проговорил Лангер. — Обещаю. Раз уж я твой муж и с тобой тут живу, я воровать не буду.
Вот теперь Риона посмотрела ему в лицо. Очень даже внимательно, словно внутрь него заглянуть хотела. И кивнула удовлетворённо:
— Хорошо. Я тебе верю.
Потом она вдруг задумалась, сказала неуверенно, осторожно:
— День сегодня трудный был. Ты устал, наверное. Давай врозь ляжем, ну, в смысле, отложим до завтра!
В первый момент Лангер хотел было возмутиться — что значит устал? Мужчина он или кто? А потом опомнился.
Это не случайная красотка, которой надо пыль в глаза пустить, перед которой надо хорохориться и выделываться. Это его жена. Им долго вместе жить, им друг друга и усталыми видеть, и больными, и всякими… Да и не дура она, понимает, какой он есть. А он и впрямь устал. Как приговор огласили, с тех пор он почти не спал — жалко было время на сон терять, да и страх не давал уснуть. А про сегодняшний день и говорить нечего. Он, можно сказать, умер и заново родился…
— Давай до завтра, — согласился он. — Мне где лечь? В задней комнате на лавке?
— Там Виллем спит, — качнула головой Риона. — А ты в отцовской комнате ложись. Не думай, Магда там все время проветривает, и матрас просушивает.
Как нарочно от этого разговора, вдруг резко накатила слабость. Лангер с трудом, как дряхлый старик, встал со стула.
— Ну так я прямо сейчас и пойду, ладно?
— Иди, конечно. Доброй ночи!
Он чуть помедлил, сам не зная зачем. Наверное, надо было что-то ещё сказать. Или сделать. Все же это его жена, а не трактирщица или подавальщица на постоялом дворе. Может, поцеловать ее, расставаясь…
Так ничего он и не сообразил. Молча вышел из кабинета, прошел в комнату напротив. Рухнул в постель — действительно свежую, не отсыревшую, и тут же заснул как убитый.