15.08.22 (1/2)
— Док, давайте начистоту: все эти сеансы абсолютно бесполезны, я не терплю вас, вы не терпите меня. Вы это знаете, я это знаю, мой режиссёр, которому вы шлёте отчёты каждую неделю — вообще прекрасно об этом осведомлен, — актёр в десятый раз пожалел, что в кабинете психотерапевта нельзя курить. — Так что давайте освободим друг другу эти дни. Просто выпишите рецепт, и я пойду домой.
«Хотя я сомневаюсь, что это поможет. Господи… Я хожу сюда только, потому что меня попросили. Нахрен мне это сдалось. Ебал я этих врачей и все их лекарства — ничего не помогает» — ругался голубоглазый, но всё же послушал своего коллегу в очках.
— Уважаемый, — устало вздохнул мозгоправ, снимая очки, — рецепт я выписывал вам две недели назад. Если вы соблюдали дозу, то препарата должно было хватить на месяц.
«Ох, мать, только не снова» — старший выругался и откинулся на спинку кушетки.
— Это были чертовски сложные две недели. Мне же нужно как-то справляться, — актёр отмахнулся и стал тереть глаза.
— Значит, кошмары всё ещё преследуют Вас по ночам?
«А по синякам под глазами этого незаметно?» — подумал пациент про себя. Нервно рука потянулась к другой и стали щупать пальцы… ногти, которых вновь не было. Дурацкая отвратительная привычка с детства — рвать ногти и заусенцы, тем самым создавая боль, чтобы отключить другое её восприятие. Когда боишься физически всего, но также ходишь в припадках бессонницы месяцами, просто, потому что твой мозг забыл слово боль. Что для него ногти?
— Да, бывает. Вот и приходится пить больше, чтобы заснуть. А ещё курить… Я снова стал курить.
— Вы действительно не хотите поговорить об этом? Выскажитесь. Если проговаривать вслух собственные страхи, справиться с ними будет значительно легче, — понимание, каким пропитывал свой голос психотерапевт, у голубоглазого вызывало разве что тошноту, но он сдержался. Нельзя же блевать прямо в кабинете. Не здесь и не сейчас.
Что он хочет услышать? Как он каждую ночь захлебывается в собственной крови, наблюдая паскудную улыбку на собственном лице, стоя также рядом с самим собой? Эта двойственность… Или как каждую ночь слышит спокойный голос своей жены, которая лежит на кровати, гладит руку и мягко смотрит с улыбкой? Или как актёр каждую ночь бежит по снегу среди бури, срывая голос в крике особенного имени, зная внутри, что ответом ему будет тишина? И он сойдёт рано или поздно с ума. А где-то на задворках сознания другой голос всё говорит и говорит о том, что он должен поверить, что он должен бороться, что у него есть ещё за кого держаться, что он должен не выгореть и доделать кучу дел. Ложная надежда убивает сильнее любой боли, выжигая изнутри душу, подобно тому, как он чувствует давку внутри и не может вздохнуть вновь. Его кроет с головой. Море не слушается его, теперь он тонет.
— Нет, док, не хочу. Выписывайте рецепт. У меня ещё полно дел.
***
В доме, куда они перебрались после всего с женой, на удивление, тихо и пусто. Когда-то он ещё надеялся на то, что сможет смириться с её смертью, что он справится с этим. Может быть, рядом будет он… Может быть, смогут начать жить совместно…
Мотание головой: «Выкинь, забудь, это, просто, коллега, нельзя его подпускать так близко к себе».
Вот только судьба этого не хотела. Подкинула проблемы родственной душе. Подкинула выгорание. Закрытие восприятия мира. Медленно и верно сходить с ума от горя, без сил помочь дорогому человеку. Вот, что его разъедает изнутри. Сердце черствеет и он не знает, что лучше — добить себя, чтобы не мучать его. Или ждать его слепо веря, что всё будет хорошо… Что это, просто, надо выдержать. И тогда вновь будут на тёмном фоне, яркие краски…
Откупоренную бутылку он уже сейчас держал в руке. Во второй его руке мирно покоилась белая баночка, почти доверху наполненная пилюлями, мерзко. Его шпиняют ими, даже если он не хочет даже их видеть. Зачем актёр только людей слушает? На самом деле он не слушает, он слушает только его… Это он его уговорил. Блеск в очках… «Спасительные пилюли», которые он не принимал ни разу за эти две недели, голубоглазый выбрасывал их в мусорку.
Сна не было. Он забывался. Каждый раз ходил и днём, и ночью в одинаковом состоянии. Это не было апатией, не было депрессией, это было потерей себя. Старший не знал, что мог выкинуть в любой момент жизни. Непредсказуемость и припадки стали ему попутчиками.
Если только…