25.07.22 (2) (2/2)

***

— Знакомься, это вот… — он пожал руку и мягко улыбнулся.

— Тебе холодно? — крепкие руки обняли ледяное тело.

— Всегда, — устало шепнул голубоглазый и уткнулся в плечо человека в очках.

Костёр ярко горел. Треск дров. Песни людей, которые на утро не вспомнят ничего. Алкоголь даёт о себе знать.

— Прошло уже пятнадцать минут, вы всё обнимаетесь.

«Я чувствую вину перед тобой» — он никогда не мог сказать об этом. Слишком это было глубоко. Слишком это было живо и больно.

— Ты хоть что-то чувствуешь внутри?

— Я не дам тебе потухнуть.

— Я не отпущу тебя.

Он стойко держался и гладил плечи нового человека. Обнимал и беседовал. Бесконечное множество раз ловил себя на одной мысли — «Это могли бы быть мы, если бы ты не ушла от меня тогда… Но кто сказал, что я тебя отпустил». Актёр не мог признаться сам себе, что проиграл. Что обязан отпустить. Что это его душит. Что его душу в очередной раз истерзали. Что поиспользовали и выкинули. Что доверие было обмануто. Что не надо ждать под дверью и со слезами гулять у окна.

Сегодня он проснулся в тепле родном. И это было не её тепло. Он почувствовал тут же рядом её. Её холод. Её острые уколы. Её глаза. Раны и боль. Он умирал в моменты воспоминаний о ней, ему ничего не хотелось, кроме как услышать вновь её голос. Увидеть её. Сказать, как же он скучает. Как ждёт её ответ. Её взгляда. Что как пёс на привязи, не может уйти к другому человеку, который к нему тянется, если не закончит. Но бедный… Бедный Старший. Он боится заканчивать это общение. Любое другое — нет, именно её — да.

— Ты же моя… Моя Шиза… — смеялся он сквозь слезы, сидя в ледяной воде, убивая себя, — моя странная зависимость. Моя странная болезнь.

Ему очень сегодня хотелось бросить всё и поехать к нему. Выпить вновь пива, погреться в тепле рук. Почувствовать крепкую хватку на себе, уставшие глаза напротив и фырчание на ухом. Это тяжёлое дыхание и бешеный ритм сердца, зная, что он будет плакать у него. Как же он виноват.

Как же он ругает себя, что не может отдать то, что отдал другой. Как же ему хочется, чтобы время было на его стороне и он оправился от ран. Шрамы зажили и Голубоглазый смог вновь улыбаться искренне, а не фальшиво. Смог чувствовать себя свободным, а не «в великом долгу», который ему надо оплатить.

Отложив телефон, он написал: «Прости, что я молчу и не могу ничего сказать. Признаться в своей ошибке очень трудно. Я смогу, только подожди»…

— Подожди… Она тоже ждала и не смогла… Сможет ли он… — окурок был кинут в окно, а взгляд направлен на встречу дому, где жил человек в очках.