Часть 6 (1/2)

— Вы не понимаете, это другое…

— …она меня спровоцировала!

— Я лучше адвоката подожду.

Только сел работать, а уже заебался. Чтобы не слушать гул голосов, Хазин достает AirPods’ы, но надеть не успевает.

— Петь, курить пойдешь?

Хазин вздрагивает от низкого голоса слишком близко уху. Гром упирается одной рукой на край стола, а другой — в спинку кресла, чуть поворачивая его к себе.

— Бросил.

— Когда успел-то?

— Вчера, — Хазин поднимает рукав бадлона, демонстрируя купленный утром никотиновый пластырь. — ЗОЖ, блять.

Сказать, что он сейчас ненавидит весь мир — нихуя не сказать. От никотиновой ломки хочется то ли лезть на стену, то ли почесать кулаки о чье-то лицо. Видя его настрой, Гром поднимает руки в жесте «сдаюсь» и уходит один. Чтоб он дымом подавился, сука.

Работать мешает абсолютно все. Вокруг шумно, музыка со словами отвлекает, без слов бесит, шумоподавление не справляется абсолютно.

Из пальцев выскальзывает ручка, и одному макаронному монстру известно, каких усилий Хазину стоит не заорать. Даже не что-то, а просто типа от души проораться.

Поэтому, когда к столу подруливает Волков, Хазин собирает в кулак все свое самообладание, чтобы не заколоть его той самой ручкой.

— Пётр Юрич, нам бы выйти поговорить.

Вероятно, в качестве жертвы силам зла Волков ставит на стол большой стаканчик с кофе. И пододвигает к Хазину аккуратно так. Еще бы на вилах принес.

— О чем, товарищ майор?

За кофе Хазин даже готов не сразу послать его на хуй. Теперь уже на вполне конкретный, с адресом и владельцем.

— О вчерашнем. Нам доработать следующую неделю, и я уеду отсюда играть в семью. Хотелось бы расстаться не на такой хреновой ноте.

— Окей.

Хазин снимает со спинки кресла пальто, берет кофе. Ему как минимум нужно обозначить Волкову, что будет за распространение лишней инфы. А то влиятельные айти-гении — это, конечно, отлично, но есть дяди и позубастее. На любого борзого, считающего себя неприкасаемым, управу найти можно.

Они проходят мимо курящего Грома, садятся в припаркованный «Ровер».

— Во-первых, мне реально жаль, — начинает Волков. — Серого иногда на поворотах заносит. Но для него тот период вообще жуткий триггер. Ты просто ему о плохом напомнил.

— А, теперь если мне чье-то ебало не понравится, можно и хуями крыть?

— А то ты так не делаешь.

— Доебка до хуйни десятилетней давности — даже для меня слишком.

— Чего тогда взъелся так, а? И хули разговор за Шахназарова начал?

— Туше.

Волков достает портсигар, протягивает Хазину, тот на автомате берет. Первая затяжка делает жизнь светлее. Хазин нащупывает стеклоподъемник и откидывает руку с тлеющей сигаретой в открывшееся окно. Завтра точно бросит.

— Он еблан был конченый, Серому что-то в алкашку подмешал по приколу, — говорит Волков. — а у него, ну… он лекарства пил, короче. Там по-хорошему и крепкое нельзя, не то что какую-то дрянь принимать. Этот урод ржал только, когда я из него вытрясти пытался, хотя бы что это было. Дальше ты сам знаешь.

— А во-вторых что?

— М?

— Это было во-первых, — напоминает Хазин.

Описанным раскладом он не удивлен ни капли, Шахназаров был настолько знатной мразью, что Хазин старался с ним дел не иметь. Да и откинулся тот еще до конца магистратуры, обдолбанный за руль сел, ну и улетел прямым рейсом с моста на тот свет.

— Во-вторых, я тебя в работе видел. Ты хороший мент. Хер знает, какой человек, да и не мне судить. Но я до вчерашнего дня вообще не думал, что ты какой-то блатной. В смысле, что семья непростая — это понятно, не выглядишь ты на майорскую зарплату. Но про отца не знал.

Злиться так же сильно уже не получается. Хазин медленно кивает, делает очередную затяжку.

— Ты это, сори за гомофобную херню, которую я выдал.

Волков поворачивается к нему всем корпусом.

— Тебя ебет новая этика?

— Меня ебет только то, что ебет меня.

Повисает молчание. Волков с секунду просто смотрит — в глазах мотается колесико загрузки — а потом взрывается смехом.

— Блять, а я не знал, как подъехать, чтобы ты не распространялся.

То, что у него на лбу читается гетеросексуальность, Хазин и так знает. Волков достаёт из кармана смартфон, ищет что-то и показывает Хазину фотографию. Он и Разумовский с девочкой лет восьми на коленях.