39. Как чупа-чупс (1/2)

Несколько дней пролетели как тополиный пух вдоль земли — легко и невесомо. Поначалу Кипелов чувствовал себя ницшеанским канатным плясуном, готовым в любой момент рухнуть в пропасть болезненного прошлого, стоит чуть оступиться. Желание касаться Тани было чем-то сродни болезненной мучительной потребности, алкогольной зависимости. Давая волю рукам, он старался хотя бы не опускать их ниже поясницы. Старался делать это, по крайней мере, не слишком пошло. Хотя ответные томные вздохи девушки настраивали его именно на такое настроение. Валерий целовал ее щеки, лоб, нежно касался губами Таниного плеча, отгоняя роившиеся при этом в голове грязные мысли. Она манила его, как и прежде, много месяцев назад, как сладкий тягучий мед, в который можно снова влипнуть с головой, вернувшись к тому, с чего начали. Где-то в глубине души Валерий чувствовал, что это неизбежно, фатально, как злой рок, перед которым он бессилен, и рано или поздно они вдвоем вновь опустятся на дно, с которого, быть может, больше уже не всплывут никогда. Эти странные гнетущие тревожны ощущения временами накрывали его с головой, чаще во снах. Иногда он просыпался среди ночи, ощущая, как учащенно колотится сердце, как словно голодный злой зверь пожирает все его нутро, скребя длинными острыми когтями по живой плоти. Он не мог лежать в таком состоянии рядом с прижимавшейся к нему Таней, осторожно покидал ее и отправлялся на кухню. Часто курил, пытаясь прогнать тревожное наваждение, вглядываясь в ночную тьму за окном, и лишь под утро возвращался в постель к своему маленькому искушению, свернувшемуся клубочком возле стенки, чтобы подремать пару-тройку часов до рассвета.

«Ты волен судить меня, но прошлого не изменить. Она стала моим наваждением, моим счастьем и одновременно горем, моей погибелью. Я поступил ужасно, знаю, но что сделал бы ты, будь на моем месте? Отказался? Нет, я не смог. Я не смог ее отпустить, ведь она принадлежала мне, только мне. Представляя чужие руки на её теле, я не мог допустить, чтобы к ней прикасался кто-то другой. Я был её Гумбертом, она — моей Лолитой.»

GooD and EviL, автор-фикрайтер</p>

Таня же, напротив, чувствовала себя как рыба в воде и окончательно расслабилась, сбросив на Валерия всю ответственность за их отношения и наслаждаясь мягкой нежной близостью с любимым мужчиной. Ее больше не тяготил глупый нелогичный страх потерять его и оттолкнуть о себя странным нервным поведением. Он не лез к ней с недвусмысленными намерениями, не инициировал интим, был удивительно добр, заботлив и тактичен, и девушка вдруг к собственному удивлению ощутила себя свободной и окрыленной. Больше не нужно было форсировать события и собственные эмоции, пытаться угодить его плотской страсти. Она почувствовала, что и без секса буквально взахлеб упивается их нежной неинтимной интимностью, настолько деликатной, что это было чем-то похоже на великолепной тонкой огранки хрустальную вазу, с которой впору пылинки сдувать и восхищаться, затаив дыхание, а не сразу же грубо применять по прямому назначению, как китайскую дешевую безделушку. Когда-то давно она и представить себе не могла, что он мог быть таким по-простому заботливым и внимательным в быту.

Из-за бессонниц Валерия, Таня обычно просыпалась раньше него, но будить мужчину казалось ей кощунством. Во сне он был особенно прекрасен. Он не улыбался своей обезоруживающей солнечной улыбкой, его глаза не искрились теплом или лукавым огоньком, не был напряженно задумчив, сердит — на его лице не было ни единой эмоции, оно было словно выковано из камня искусным скульптором. Кипелов не был красавцем в глазах Тани, вся его кожа была сплошь покрыта сеткой мелких и глубоких морщин — следов долгих прожитых лет, тревог и переживаний, отчего он казался особенно суровым и мужественным, похожим на вождя племени викингов. Всю картину портил лишь большой бесформенный нос, который совершенно не нравился девушке и первое время даже ужасно раздражал. Но постепенно она к нему привыкла, в конце концов не так уж сильно он его портил. К тому же в профиль он был по-настоящему прекрасен: прямой, длинный, почти идеально ровный, он гармонично сочетался с высоким лбом и выраженными надбровными дугами. Особенно завораживали девушку почти вертикальные, резко очерченные скулы Валерия. Она, как околдованная, любовалась им, лаская взглядом каждую морщинку, каждую родинку, каждую мелкую деталь его до истерики любимого и родного лица, проводила пальчиками близко-близко к коже, но не касаясь ее, отпечатывая весь его облик в памяти как можно четче, ярче, сочнее.

А потом по обыкновению Валерий просыпался, щуря сонные глаза и удивленно вскидывая брови, заметив ее странный восхищенный взгляд на себе. После этого она всегда ластилась к нему, как замерзший котенок, желающий пригреться в тепле. Мужчине до безумия нравились ее легкие невинные поцелуи — в щеки, в нос, в губы. Он кое-как отлеплял ее от себя и тоном строгого наставника прогонял из постели, читая длинные скучные лекции о пользе зарядки. Таня сопротивлялась, как могла, но в конце концов все равно соглашалась и вставала перед ним во весь рост в очередной своей милой пижамке с какими-нибудь мишками или зайками и с вечно спадающими с плеч бретельками майки. Кипелову нравилось наблюдать за ее ленивыми движениями первоклашки на физкультуре и кислой миной обиженного ребенка. Не сдержав умиления, он, бывало, начинал хохотать, расчесывая и собирая свои волосы в хвост, и постепенно девушка оттаивала и одаривала его ответной улыбкой. Нужно было и самому выполнять рекомендации врача и часть своих привычных упражнений, еще доступных ему с учетом травмы. На кухне Кипелов каждое утро упорно отстаивал свою волю — начинать день ежелательно с геркулеса, а не с новомодных брекфастов, приготовленных по рецептам, вычитанных Таней где-то в интернете — красивых на вид, очевидно вкусных, но совершенно не полезных. Она, конечно же, не забывала надувать губки, делать бровки домиком или какими-нибудь еще гримасами демонстрировать рокеру свои недовольства и обиды, но побеждал все равно всегда Валерий. Ему это было чертовски приятно, и скрывать это не получалось от слова совсем. А она заглядывала в его бледно-голубые глаза, любуясь их холодными кристальными искорками, и совершенно четко ощущала, что готова снова и снова капризничать перед ним, чтобы потом с наслаждением неизменно соглашаться с ним и делать все так, как он говорит.

— Ладно, будут на завтрак сопли, — девушка скорчила гримаску омерзения и добавила к своим словам еще и красноречивое «бе-е-е».

— Не сопли, а геркулес. Гер-ку-лес, Таня! — учитльским тоном перебил ее Кипелов, медленно насыпая хлопья в миску. — Это очень полезно.

— Это пакостная гадость!

— Ничего не гадость, если добавить что-нибудь вкусное, например, мед или варенье. И чего это ты уселась на подоконник? — нахмурил брови Валерий, смерив взглядом Танины голые ноги, которыми она беззаботно болтала в воздухе. — Кто там хотел кухню аннексировать? А ну марш к плите!

— Ой, ну ладно, хорошо, — Таня пожала плечами, спрыгнула с подоконника и быстро порхнула в сторону плиты. Выхватив у Кипелова из рук ложку, невесомо чмокнула его в шеку, а затем прошептала на ухо: — Я все сделаю, как ты скажешь, папочка…

Валерий поежился. То ли от пошленькой фразы, то ли от девичьего придыхания. Дразнит, играет, провоцирует! Хоть и очевидно не слишком серьезно, почти без задней мысли. И совсем не понимает, что играет с огнем. Мужчина замер рядом с девушкой, немного задумавшись, пока та старательно помешивала кашу. Он никогда не мог понять, почему женщины воспринимают мужскую похоть как игрушку, с которой, по их мнению, можно безответственно играть и бросать на середине процесса, а затем убегать в закат, кокетливо покачивая бедрами на прощание. И вот сейчас стоит она, играющая со спичками, а позади нее он, в мыслях уже вклочья порвавший на ней эти ее проклятые розовые шортики и жестко трахающий ее сзади под крики и мольбы прекратить и отвалить…

— Обними меня, пожалуйста.

— Что? — Кипелов мотнул головой, словно резко проснувшись ото сна. Таня смотрела на него через плечо и мягко улыбалась.

— Обними меня, а то без тебя каша точно пригорит, и мы останемся без завтрака, — она не стеснялась говорить откровенные милые глупости.

— А разве ты меня не посылала отсюда куда подальше дня три назад, вся такая серьезная и до опупения самостоятельная? — саркастичным тоном и немного раздраженно быстро выпалил череду слов рокер и подошел к ней ближе, игнорируя внутреннее сопротивление.

— Я передумала. Мне нравится готовить с тобой вместе.

Вот так просто — взяла и отказалась от своих слов. И обезоружила. Слова для ответа в голове мужчины созрели быстро, но тут же испарились, а мужские руки уже нежно обхватывали девичьи плечи и крепко прижимали их к широкой груди.

— Женщины! — недовольно фыркнул Кипелов и прижал Таню к себе покрепче. Та усмехнулась и проигнорировала его восклицание, довольно мурлыкнув.

— Вот теперь наш завтрак в безопасности. Потому что ты со мной, — Таня отвлеклась от каши, быстро развернулась к Валерию лицом и снова звонко поцеловала мужчину в щеку. Колючую, небритую родную щеку. А в ответ ее плечи едва не хрустнули от того, что оказалась стиснуты в объятиях так сильно, будто их зажали в тиски. «Ох, это выше моих сил! Я ведь когда-то о таком даже и мечтать не смела. И никогда не думала, что его живот такой теплый, а руки такие восхитительно нежные и крепкие одновременно. С ума сойти можно!» — мысленно говорила сама себе Таня, а в эти секунды Валерий думал о том, что не смотря на игры с огнем, все-таки женщины умеют, если захотят, так же просто, как разжечь, тут же и потушить пожар мужского желания, парой коротких невинных фраз и нежным поцелуем переведя жгучую похоть в щекотливую нежность. Чертовки, ведьмы, способные легко и просто водить мужчин как быка за кольцо. Вот только бы еще сама Таня при этом со всей серьезностью и ответственностью отдавала себе отчет в том, чего на самом деле хочет от него. Она действовала по наитию, следуя лишь за своими чувствами к нему и теряясь в них, словно в бушующем бескрайнем океане.

Завтрак прошел на удивление спокойно. Таня не дразнила его, не капризничала, лишь впервые за последнее время с аппетитом жадно ела кашу, которую еще минут десять назад называла гадостью. Кипелов залюбовался ею.

— Вкусная? — хитро улыбаясь и приглаживая волосы, спросил рокер. Таня подняла сияющие глаза и уверенно закивала головой, уже зачерпывая полную ложку каши и засовывая ее в рот.

— А я что говорил? Строптивая упрямая девчонка! — недовольно фыркнул Валерий, в то же самое время ощущая вкус победы. Он оказался вновь прав, впрочем, как и всегда, а она с ним согласилась. Так и должно быть. Всегда. Он действует, он желает, он настаивант, а она подчиняется. — Слушаться надо старших.

Девушка полностью проигнорировала его причитания, продолжая со смаком доедать кашу. Ее выдавал лишь щеки, порозовевшие от его эпитетов в ее адрес и упоминания разницы в возрасте. Она поймала себя на том, что от одной только мысли, что он значительно старше ее, низ живота приятно стягивается и заливается жаром. Этот факт казался ей весьма пикантным и ужасно возбуждающим. В голове как будто что-то щелкнуло, как переключившийся канал телевизора — с романтики на эротику. Промелькнула мысль: если ее всю корежит от его приставаний, то, быть может, все будет иначе, если действивать и все контролировать будет она сама? Эта идея показалась ей не только правильной, но и весьма будоражащей. Таня еще сильнее раскраснелась и опустила взгляд, в то время как уголки ее губ упорно растягивались в глупой улыбке.

Кипелов заметил ее реакцию, но не придал этому особого значения, решив, что это она всего лишь от его нравоучений так стесняется. В голове промелькнули картинки из прошлого, которые бережно хранились в его памяти. Девушка уплетала завтрак точно также, как когда-то давно в его съемной квартире уничтожала с тарелки сырники после их второго по счету секса. Тогда она была еще совершенно наивна, простодушна и окрылена любовью к нему, своей внезапно сбывшейся мечтой. Она была в его постели и наверняка благодарила небеса за такое внезапное счастье, свалившееся на нее как манна небесная, даже не думая о том, нормально ли то, что он с нею делает. Ей попросту не с чем было сравнивать. Она досталась ему чистой и невинной, открытой настежь лишь ему одному. Сейчас она смотрела на него также восхищенно, преданно, наивно, как и прежде, вот только внутри была изломана его эгоистичной похотью и дергалась от каждого его пошлого жеста. «Еще немного, еще чуть-чуть подождать, и она непременно расслабится, доверится и вновь будет моей… По доброй воле», — в голове проносились нехорошие мысли жадного собственника, одержимого желанием, которого, как казалось Валерию, он упрятал в дальние глубины своей души, надеясь, что теперь все изменится. Но с каждым днем надежда таяла, и он понимал, что это лишь вопрос времени, когда жгучая жажда вновь проявит себя. И он одновременно с тревогой и вожделением ждал того момента, когда снова вкусит ее.

— Спасибо за завтрак, — поблагодарила Кипелова Таня и, коротко хихикнув, добавила: — Теперь я буду тебя откармливать кашей.

— Вот давай только без фанатизма! — всплеснул руками мужчина.

— Сам напросился! Ты случайно открыл передо мной прекрасный геркулесовый мир, а перед собой — геркулесовый ад. Смирись.

— Детский сад! — Кипелов шлепнул себя ладонью по лицу и покачал головой, наблюдая, как девушка убирает со стола и складывает посуду в мойку.

— …и ты в нем воспитатель. Усатый… Нет, безусый нянь, — расхохотавшись добавила Таня.

Ни слова больше не проронив, Кипелов уединился в ванной. Когда-то любимое занятие — плескаться в теплой воде, расслабляться и наслаждаться ощущением чистоты и покоя — теперь уже не было столь приятным и вдохновляющим. Целая проблема — разместитьсяв ванне, сидя на деревянной решетке, напряженная осторожность, чтобы не намочить гипс, скованность мышц и дискомфорт во всем теле абсолютно не радовали. Водные процедупы превратились в банальную необходимость, хотя немного все же расслабляли голову и успокаивали мысли. Под звук льющейся из душа по телу воды мысли Валерия унесли его куда-то совсем далеко от этого места в теплые воспоминания о далеком прошлом, и он словно выпал из реальности. Опомнился, ощутимо вздрогнув, лишь когда на границе сознания заметил какое-то странное шевеление за своей спиной, а затем краем глаза увидел, как на пол упала горстка одежды.

— Таня? — мужчина повернул голову в ее сторону и удивленно вскинул брови. — Что ты здесь делаешь?