35. И не забыться сладким сном (2/2)
Кипелов упорно молчал, уходя от прямого взгляда карих глаз, и непроизвольно все сильнее сжимал челюсти, ощущая себя не в своей тарелке.
— Дочка? Внучка? — слыша в ответ лишь молчание, выдавала новые версии девушка, с каждым словом все больше мрачнея, и улыбка стиралась с ее лица опускающимися уголками губ. — Внучка, значит… Я так и знала.
— Какая разница, Тань?! — нервно мотая головой и перебирая пальцами, выпалил с раздражением Кипелов и тут же осекся, а затем продолжил куда более тихим голосом: — И что я мог ему сказать? Он же маленький! Он меня с прадедом своим сравнивал! Мне надо было ему сказать, что вот эта вот катающаяся на детской горке девушка — моя…
— Чего остановился? Твоя кто?! — чуть не плача, выкрикнула девушка и прикусила губу, а потом присела на кортички и тихо с досадой в голосе продолжила. — Молчишь… Потому что сам не знаешь, кто я тебе. И никогда не знал. Ты стыдишься меня, я знаю. Стыдишься того, что твоей любовнице всего двадцать. Да ты себя, Валер, стыдишься! Того, что спутался с дурой малолетней. Сам! Стыдно же признаться себе, что просто тупо не смог удержаться, чтобы не трахнуть молоденькую девочку, которая сама едва ли не вешалась на тебя…
— Твоя правда, — коротко хрипло ответил Кипелов и замолчал, виновато опустив голову. Глупо было спорить. Как бы ни было досадно и больно слышать все эти слова от Тани, она все-таки была права. Права во всем, в каждом своем слове. Он и правда стыдился самой по себе этой связи со своей фанаткой, слишком молодой, чтобы спокойно принять этот факт своим разумом и душой. Стыдно было и перед семьей и поклонниками, чьи ожидания не оправдал, смалодушничав и переспав с ней, понядеявшись, что тут же обо всем забудет и сможет спокойно жить дальше. Но больше всего стыдно было перед собой за то, что так легко растоптал разом все свои принципы и ценности, все, чему учил своих детей и о чем часто говорил в своих интервью. Тяжело было смотреть в глаза не Тане, а своей собственной совести.
— Ты ведь все это и так давно понимала… Но почему тогда позвонила вчера Никите?
— А ты разве сам не понимаешь? — мрачным и дрожащим от эмоций голосом произнесла девушка.
— Честно говоря, я в последнее время вообще мало что понимаю, — со вздохом ответил Кипелов и, наконец, посмотрел ей в глаза, с жадностью ожидая ответа.
— Потому что не люблю его. Потому что с тобой хочу быть. С тобой, Кипелов! — глядя на него намокшими от слез глазами, с надрывом сквозь сомкнуты зубы процедила Таня. — И не говори, что не понимал этого!
— Но вы же с ним вчера… — начал было Кипелов и замялся, остановившись на середине фразы, и опустил взгляд.
— Что «вы же»? Чего ты остановился? Давай, продолжай! — роняя слезы, выдавила из себя девушка.
— Вы… Вы вчера любовью занимались… — сдавленным голосом произнес мужчина, с огромным трудом сдерживая клокотавшую внутри бешеную ревность.
— Да ни фига мы ничем не занимались! — выкрикнула раздосадованная Таня ему в лицо.
— Но я же слышал все… — совершенно растерявшись от только что услышанных слов Тани, запинаясь произнес рокер.
— Что ты слышал? Что? Как скрипела кровать, как мы стонали наперебой? Ха! Да мы развели тебя, устроили концерт для одного вип-слушателя! А ты и повелся… — не сдерживая слез, сбивчиво говорила девушка, глядя ему прямо в глаза и едва не прожигая насквозь.
— Но зачем, Таня?! — не выдержал Валерий и прохрипел в голос, пребывая в полнейшем шоке и все еще с недоверием не сводя с девушки глаз.
— Ты так ничего и не понял… — разочарованно произнесла Таня, часто всхлипывая и вытирая нос промокшей от снега варежкой. — Мне хотелось, чтобы ты почувствовал то, что чувствовала я, когда протискивала голову в петлю из шарфа. Мне хотелось, чтобы ты ощутил, какой нестерпимой может быть душевная боль, которую причиняет тот человек, от которого ты меньше всего этого ждешь… Да, черт побери, я хотела довести тебя до петли! Но что бы я ни делала, ты все почему-то выдерживал, и меня это бесило так сильно, что я придумала вот это все… И сработало! — Таня истерично взвизгнула, сверкая недобро глазами сквозь пелену лившихся ручейками слез, обжигавших щеки, и Валерию вдруг показалось, что все те чувства, что она испытывала раньше, вновь всколыхнулись в ней, ведь быстро забыть всю пережитую боль попросту невозможно.
Таня плюхнулась на скамейку с ногами спиной к Валерию и уткнулась в коленки, плотно обняв их руками. Он совершенно оцепенел, изо всех сил пытаясь усмирить бурлившие в нем чувства и метавшиеся в голове мысли. Какая-то полубезумная радость оттого, что девушка все еще его и никем больше так и не тронута, и одновременно пожиравшая изнутри жестокая досада оттого, что она так легко сумела обмануть его, а он поверил, потеряв всю рассудительность из-за вспыхнувшей в мгновение ока ревности. И одновременно с этим щемило сердце осознание того, что Таня все еще никак не подпускала его к себе, бурно реагируя едва ли не на каждое его слово или действие. К тому же он ощущал сильнейшую неловкость, совершенно не представляя, что делать прямо сейчас в этой ситуации. Помолчав пару минут, он, сделав над собой усилие, все же осторожно обнял девушку за плечи, притягивая ее к себе. В ответ она резко дернулась всем телом, пытаясь сбросить с себя его руки, и еще сильнее сжалась в комок.
— Не трогай, меня, пожалуйста! — уже совсем не гневным, а почему-то жалобным голосом попросила она. — Ты думаешь, это так просто? Поговорили, вместе покушали, прогулялись, получил долбаное признание, и все, можно теперь обниматься, целоваться и трахаться? Это у тебя все так просто, а мне, может, совсем не радостно от того, что люблю тебя…
— Тань, я не это имел ввиду! — громко выпалил Валерий, удивленно подняв брови от слов девушки.
— Я Никитку попросила вчера, чтоб он не приезжал, но ведь это его дом! Я попросила хозяина не приезжать в его же собственное жилище, понимаешь? Отказала человеку, который меня из петли достал. Он мне жизнь спас, Валер! Он такой хороший! Добрый, заботливый, рассудительный, готов сделать для меня все, что угодно! И он любит меня. Любит по-настоящему. Я все детство мечтала о таком парне. Чтобы и я его полюбила также сильно, как он меня. Знаешь, я бы очень хотела, чтобы с ним сбылись мои детские мечты. Но… Есть одно большое шестидесятилетнее «но», — Таня вдруг сделала паузу, слыша шумные выдохи за своей спиной. — Знаешь, я ведь иногда даже злюсь на него. За то, что он не ты. За то, что у него не твои глаза, не твоя улыбка, не твои морщинки на переносице, не твой огромный нос. И у него не твои руки. Он не обнимает меня так, как ты… И ведь он понял все с самого начала. Почти с первых дней, как мы познакомились. Он понимал и все время намекал, что у меня по тебе еще болит, что еще ничто не остыло. А я только злилась на него и не хотела смотреть правде в глаза. Валер, я ведь разбила ему сердце… Чувствую себя распоследней тварью! — договорила девушка и тут же разревелась в коленки, то и дело горько приглушенно всхлипывая.
Кипелов молчал, чувствуя себя каким-то полнейшим балбесом, который ничего толком сделать не может, ни чтобы поддержать Таню, ни чтобы успокоить. Ничего. Просто сидел и молчал, безучастно глядя на то, как быстро темнеет небосклон и расходятся с площадки родители со своими детишками. Молчал, понимая, что это было вовсе не приглащение к разговору, а монолог. Ей нужно было высказаться, выплеснуть все, что еще не успела, не смогла. Ей это нужно. Я ему остается лишь молчать и выдерживать эту неловкую дурацкую ситуацию. В конце концов, он сам в нее попал, и никто в этом не был виноват. И все равно не по себе. Всегда увствовал себя идиотом, когда рядом рыдала женщина, а он молчал, словно набрав в рот воды, и глупо хлопал глазами. Вдруг девушка подняла голову и, растирая перчатками слезы по лицу, вскочила и дрожащим от слез голосом выпалила еще несколько горячих слов:
— Ты даже не представляешь, как сильно мне хочется, чтобы ты меня обнял изо всех сил! Я пипец как хочу этого! Но это ни фига не просто. Я не могу, слышишь, не могу вот так взять и забыть все! Не могу выключить все свои чувства и кинуться, как идиотка, тебе на шею! Хочу, до усрачки хочу, но не могу, понимаешь?! И я злюсь! Да, я все еще злюсь на тебя и не знаю, смогу ли когда-нибудь до конца простить… Хоть переломай я тебе сама лично все кости, это все равно не избавило бы меня от боли.
Все, что было, свет мой — чистый и святой.
Все, что было, рок мой — жадный и слепой.
Все, что будет, крест мой. Семь кругов пройти мне
В огненной пустыне.</p>
Договорив, Таня сорвалась с места и стремительно зашагала в сторону дома, сунув руки в карманы и быстро удаляясь от Валерия. Он с тяжелым выдохом подхватил костыли, поднялся со скамейки и поплелся следом. Она вновь права. Вновь исполосовала его своими словами, каждое из которых слишком четко попадало «в яблочко». Вновь он проглотил их все, кое-как справляясь с собственным мужским самолюбием. Женщина на эмоциях может говорить все что угодно, хоть полнейшую ахинею, хоть обидные слова, хоть горькую правду, а мужчине остается лишь терпеть весь этот эмоциональный напор и мужественно справляться с изнасилованной гордостью.
Дома его встретила закрытая дверь Таниной комнаты, чему он нисколько не удивился. Стучаться к ней не имело никакого смысла. Куда больше к месту сейчас была бы забота — ненавязчивая, простая и приятная. Ни минуты не думая, раздевшись и вымыв руки, Валерий прямиком направился в кухню и начал изучать содержимое холодильника и шкафчиков. Ни сил, ни времени, ни продуктов на что-то кулинарно-навороченное не было. Да и самому есть хотелось так, что желудок скручивало голодным спазмом в тугой морской узел. Гречка с обжаренным луком и морковью в тандеме с найденными в морозилке покупными котлетами — вполне сносный, а, главное, быстрый ужин.
Быстро расправившись со своей тарелкой и помыв ее за собой, Кипелов тихо подошел к Таниной комнате и осторожно постучал в дверь.
— На столе тебя ужин ждет. Я пойду в свою комнату, мешать не буду. Покушай, ладно? — в полголоса сказал мужчина и прислушался. Тишина была ему ответом. Впрочем, не удивительно. Было бы весьма странно, если бы такая упрямая гордячка, как Таня, выбежала бы сейчас вот так просто и расцеловала его благодарно в обе щеки. Да и было бы за что! Всего лишь ужин. Незамысловатый и скромный. Рокер устало вздохнул, почистил в ванной зубы, умылся и отправился в свою комнату. Лишь спустя время он услышал легкие шаги в коридоре и тихие удары вилки по тарелке, доносившиеся из кухни. Удовлетворенно улыбнувшись самому себе, Валерий погрузился в чтение очередной книги, взятой с полки. Увлекшись, он не заметил, как наступил поздний вечер, погрузивший в темноту улицу за окном. Отложив в сторону книжку и очки, мужчина выключил ночник и почти сразу задремал, завернувшись по самый подбородок в одеяло. Предыдущая беспокойная ночь давала о себе знать.
Внезапно Кипелова вырвал из сна топот босых ног по полу в его компате, а затем шумный «плюх» чьего-то тела в его постель. Едва лишь успел сообразить, что только что произошло, ощущая, как бешено спросонья стучит сердце, он услышал голос Тани:
— Ничего не говори и не трогай меня! — выкрикнула девушка, отталкивая его от стены к краю кровати и натягивая на себя по самую шею принесенное с собой одеяло, отвернулась к стене и притихла.
«Вот ты и поспал, Валера! — подтрунивая над самим собой, подумал рокер. — Очередная ее выходка и еще одна бессонная ночь…» Темный потолок, стук собственного сердца в висках и тепло до одури желанного тела рядом. И тихое беззаботное сопение Тани в тишине спустя минут десять…