Часть 19. Реальность и иллюзии (2/2)

— Для тебя попытка чему-то тебя научить является издевательством? Странно, обычно это называется уроком.

Поэт сдерживается, чтобы не дернуть за ручку еще раз. Вместо этого он сосредотачивается на Огоньке. Тот сейчас находится в его голове. Нужно осознать, что именно он делает: управляет его рукой, мешая совершить действие с нужным усилием? Насылает иллюзию, заставляя хватать воздух?

— Существует множество предположений, как появились первые вампиры, — замечает Огонек в пустоту. — Мне больше всего нравится одна старая история... Она гласит, что когда-то очень давно один человек настолько сильно не захотел умирать, что его дух оказался сильнее смерти. Душа вернулась обратно в уже мертвое тело и двигала им, словно марионеткой. Точно также, судя по мифам, поступали индийские веталы и китайские цнянши. Жутковато, правда? — Поэт не отвечает. В последний раз он думал о душе, когда перечитывал «Фауста». Ничего подобного в драме Гёте упомянуто не было. — Наше тело — лишь оболочка. Красивый костюм для нашего духа. Как ты думаешь: те, кто заботится лишь о физической силе, смогут открыть окно с помощью силы мысли?

Василий Павлович бредит. Поэт не пугается этого — с Умным Вампиром тоже иногда бывало такое. С годами сохранить здравый рассудок все труднее. Он и за собой замечал признаки помешательства, хотя для него не минула даже сотня лет. С другой стороны, играть по правилам безумца может быть опасно. Он не хочет, чтобы из-за старшего вампира пострадал Кризалис.

Огонек снисходительно ему улыбается. Читает каждую его мысль, разглядывает под микроскопом. Его нисколько не оскорбляет, что Поэт думает о нем. Он просто терпеливо ждет, когда до его ученика дойдет.

У них было слишком мало времени на занятия. Огонек примерно показал ему, как закрывать разум от чужого вторжения, как обнаружить незваного гостя и изгнать его. Но для этого нужно прикладывать слишком много усилий. Поэту неоткуда черпать силы — кроме как у спящего Кризалиса кровь больше брать неоткуда. Огонек читает и это.

— Считается, что кровь — единственный источник энергии, который мы можем получить. И да, и нет. Ты внимательно меня слушал? Как, по-твоему, первый вампир, который есть дух, питался? Энергетический вампиризм, юноша! Не заставляй меня объяснять тебе на пальцах такие простые вещи, мы не в младшей школе. Дух может черпать силы из самого себя: вдохновение, идеи, яркие эмоции. Пока они не закончатся, ты будешь силен. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Поэт бросает взгляд на пальцы, покрытые чернилами. Иногда, когда на него снисходило вдохновение, он добровольно закрывался в своих комнатах и писал дни и ночи напролет. Это могло продолжаться неделями, и все это время он не испытывал голода. Но он никогда не задумывался всерьез о внутренней подпитке и не пытался сделать эмоции — чужие или собственные, — своей пищей, хоть и знал, что так иногда поступают его братья.

Огонек отчитывал Поэта не из-за того, что тот писал стихи. Он отчитывал его из-за того, что Поэт не использовал свои муки творчества как способ восполнить бездумно потраченные силы.

Младший вампир прислушивается к себе. Ему всегда было тяжело понять, что он чувствует, все эмоции как будто ему не принадлежали. Но сейчас, как бы высокопарно это не звучало, решается вопрос жизни и смерти, и только от него зависит, станет ли этот урок последним в его жизни. Он не знает, действительно ли Огонек, будучи мороком, может устроить взрыв на расстоянии, и действительно ли он настолько безумен, чтобы на это решиться, но не хочет это проверять.

Поэт ощущает... злость на наставника, перетекающую в приглушенную ненависть. Ненависть к себе, за свою слабость. К Огоньку, за то, что сильнее. Предвкушение, тоже злое. Поэт только и ждет, когда расправится с очередным сложным заданием учителя и утрет тому нос. А если еще и получится показать свое превосходство… Посмотрим, кто тут будет смеяться! Поэт искусственно раздувает эти чувства, как огонь в печи, — пусть огонь и не его профиль. Голод постепенно отступает, а энергия наполняет потяжелевшее тело. Поэт пускает процесс на самотек — слишком мало времени, — и сосредотачивается на чужаке. Ступает по огненным следам, оставленным наставником в его сознании, и ныряет в один из них.

Поэт оказывается в незнакомой комнате. Посередине нее расположена большая медицинская кровать, проводки капельницы отчетливо белеют в темноте. На кровати неподвижно лежит тело, почти полностью скрытое под тонкой простыней. Поэт подходит ближе. Тело никак не реагирует на него, кажется, даже не замечает его присутствия. Поэт приглядывается — перед ним, без сомнения, Василий Павлович. Обезображенное лицо расслабленно, кажется, он спит. По одному проводу в его вены стекает кровь, по другому — что-то еще… Младший вампир наклоняется вперед, чтобы разглядеть — лицо его оказывается напротив лица больного, — и ярко-золотые глаза с покрасневшими белками вдруг распахиваются перед ним.

Поэт произносит только одно слово:

— Проснитесь.

Комната погружается во мрак, и черно-оранжевый смерч выбрасывает Поэта обратно на кухню. Огонек все еще сидит на стуле, вот только в руках он теперь держит спичечный коробок.

Младший вампир спиной натыкается на плиту и нащупывает выключатель. Газ перестает поступать ровно в тот момент, когда Огонек нависает над учеником, зажигая спичку. Взрыва не происходит.

— Учишься у лучших, — хвалится Огонек, поднося спичку к самым его глазам. Несмотря на то, что та успела почернеть и скукожиться, огонь продолжает гореть, как ни в чем ни бывало, и отражается в глазах наставника.

Поэт поворачивает голову и понимает, что форточка открыта. Значит, иллюзия. Тогда он снова смотрит на Огонька. Злость быстро стихает, на ее место приходит что-то, отдаленно похожее на восхищение и даже зависть. А еще — радость. Мальчишеская радость от того, что справился.

— Чему ты сегодня научился? — голос Василия Павловича становится безэмоциональным, как и его взгляд. Поэт четко прослеживает метаморфозу из Огонька, этого неукротимого духа, в усталого и скучающего старого человека.

Поэт отодвигается от него, почувствовав себя некомфортно от того, что наставник стоит к нему слишком близко. Чтобы это не выглядело как откровенная трусость, бросается за настоящими спичками, которые лежат в одном из кухонных шкафов, затем вытягивает из-за графина с водой коробку со свечами и поджигает одну, ощущая, как комната заполняется приторно-сладким ароматом.

У старшего вампира пропадает необходимость поддерживать огонь искусственно, и он бросает спичку. Поэт задавался вопросом, была ли она реальной, и теперь получил ответ: спичка попросту растворилась в воздухе, так и не коснувшись пола.

— Я научился проникать в Вашу голову без вашего разрешения. Там, на кровати, это же были Вы?

Василий Павлович кивает, хоть и не видит особого смысла подтверждать очевидное.

— Еще Вы показали мне, как можно создавать энергию из собственных эмоций. И как отличать реальность от иллюзий.

— Этому всему, — медленно проговаривает старший вампир, — ты научился сам. И ты узнаешь гораздо больше о своих способностях, если, для разнообразия, хотя бы будешь их использовать.

Обиду из-за несправедливости этого замечания приходится проглотить. Поэт пытается углядеть насмешку, но ее нет. Василий Павлович сдулся, как видавший виды воздушный шарик, и больше не кажется обезумевшим садистом. Он вновь садится, подложив под себя одну ногу, и Поэт уже не может разглядеть в его мороке изъяна, таким настоящим его наставник выглядит.

— Назови мне два ближайших события, которые должны произойти.

Поэт садится напротив, ощущая себя, как на экзаменах. Умный Вампир проводил их лично, проверяя уровень знаний юного Поэта, а Василий Павлович и правда временами слишком сильно на него похож. Смотрит так же требовательно и неумолимо.

— Собрание оборотней по поводу возвращения Кризалиса и Общее собрание всех детей ночи, которое выпадет на полнолуние.

Василий Павлович снова кивает.

— Молодец. Первое — отличный повод поговорить с волками и узнать их планы. Если они действительно подставляют львов, то лучшее, что мы можем сделать — это их убрать. И желательно, еще до второго собрания, потому что именно тогда Братья планируют ударить, — Огонек без особого интереса подталкивает к Поэту свечу. — Тренируйся. Пока ты не убедишь меня, что перед тобой змея, из-за стола ты не выйдешь.