Часть 20. Оборотни в черном (1/2)
Переворот не случается за один день, на это нужно время. Подготовления невозможно просто так спрятать, особенно, если они длятся несколько лет. Имеющие глаза и уши обязательно заметят что-нибудь подозрительное и начнут шептаться. Кому-то, конечно, будет все равно, но есть и те, кто боится перемен, вне зависимости от того, хорошие они или нет.
Первым, кто узнал о возможном перевороте, был предыдущий Волк. Он, очевидно, отказался в нем участвовать, от чего и был убит. Его судьба стала известна Василию Павловичу, когда он заинтересовался биографией одного интересного наемника. Огонек в принципе считал владение информацией самым сильным и опасным из существующих оружий.
Возможному перевороту он тихо радовался. Ему было плевать на имеющуюся расстановку сил — в давно устоявшиеся порядки вклиниться было уже нельзя, но в случае переворота можно было воспользоваться общей неразберихой и урвать себе местечко получше. Огонек не врал Даме, что не желал власти, он всего лишь хотел добиться в вампирском сообществе того же статуса, какой у него был среди людей. Ничего личного. На титулы он, не имея благородного происхождения, не претендовал, но и оставаться вампиром «низшего» сорта не желал. Он надеялся лишь, что положение в обществе сможет уберечь его жену, несмотря на то, что она являлась обычным человеком…
А затем они убили ее.
— Мне не нравится твоя затея, — признал Калигари, закинув ноги на стол. Став вампиром, он ни разу не выходил на солнце, даже случайно. А этот… любил устраивать веселые прогулочки. Совсем рехнулся. Теперь еще и сжечь себя на глазах у всех собрался. Давно Калигари не встречались такие сумасшедшие новички. — Это самоубийство.
— Мне импонирует твое беспокойство обо мне, но не стоит. Даже если мой план провалится, ты продолжишь мое дело. Четверо ведь еще не оборвали все твои связи, верно? Умный Вампир тебе доверяет.
«Четверо». Калигари усмехается и не поправляет. Значит, так братьев называют новенькие? Основных и правда четыре, но те, кому есть хотя бы двести лет, застали то время, когда их было чуточку больше. Сейчас их пятеро, а тогда было даже шестеро. Это если еще не брать в расчет сестру… И того факта, что сестры было две...
Калигари старался в это не вникать — не его дело. Каждый имеет право на свои причуды. Умный Вампир любил подбирать странных детишек и пристраивать к себе в семью — некоторые из них необъяснимым образом исчезали, — а сам Калигари подбирал новеньких и приглашал присоединиться к своему роду. Чем больше, тем лучше, лишь бы к главному роду не ушли все основные силы. Род Калигари ведь был в этом городе до того, как в нем появился Умный Вампир со своими детишками… Неприятно чувствовать себя выброшенным на обочину истории.
— В качестве его врача я исследовал его уже вдоль и поперек, — Калигари перевел взгляд на свою руку, разглядывая татуировки. Это обычно помогало ему сосредоточиться. — Ты мог ошибиться. Я ничего не нашел, Огонек.
— Не то искал, — жестко припечатал Огонек. — Я пойду к Рубинштейну и узнаю у него лично. Сейчас это лучший специалист в стране.
«Рубинштейн — человек», — думал возразить Калигари, но промолчал. Раз этого горе-исследователя знал весь подлунный мир и не мешал ему действовать, значит, мозговитость человека была высоко оценена. Причем, самим Умный Вампиром, который обожал покровительствовать не только искусству, но и науке. Этим он рыл себе яму, давая подсказки простым смертным по умерщвлению ему подобных. Никто не знал, зачем он это делал. В среде вампиров не было принято спорить со старшими.
— Продолжай следить за его здоровьем, — попросил Огонек. — Постарайся присылать образцы в лабораторию так, чтобы братья не узнали. То, что может убить самого Умного Вампира, нам и самим бы пригодилось. Надо только узнать, чем его травят…
И отравить этим Их. Эта мысль легко читалась в недосказанности, повисшей в воздухе.
Калигари ничем не мог ему помочь. Принятие в свой род не давало новичку гарантии защиты. Новая кровь появлялась редко, и старшие использовали это на всю катушку. Калигари же был врачевателем чужих тел и душ столько, сколько себя помнил, и попросту не мог позволить себе навредить тем, кто не пытался на него напасть.
Калигари никогда не возвышал себя над другими из-за своего происхождения, возраста или умений. Он любил прятаться среди людей, часто посещая ночные клубы, любил менять свою внешность в зависимости от современных тенденций, не желая выглядеть излишне претенциозно для нового века, пусть и выбирал такой тип, который выбивался из общепринятых стандартов. И он позволял себе говорить на равных с каждым новеньким, чтобы интеграция того в вампирское сообщество проходила как можно безболезненнее и успешнее.
Меньше всего он ожидал, что будет мальчиком на побегушках у одного из таких вампиров и участвовать в его безумных планах. Новичок обладал непоколебимой уверенностью — он словно знал больше, чем все остальные, и, определенно, умел убеждать.
Сидя у кровати Огонька и наблюдая за показаниями медицинских приборов, мигание которых напоминает трепетание пламени, Калигари размышляет, правильно ли он поступает. Почему он позволяет безумцу все глубже проникать в тайны Главного Дома, делится с ним древними рукописями и историями, которые передаются вампирами из уст в уста? Надеется на то, что тот все изменит? Не позволит случиться худшему?
Огонек не спешит просыпаться. Хочет окончательно сбросить свое тело, как ненужную оболочку, и начать путешествовать по чужим умам. У него есть дикая гипотеза, в которую он верит всем сердцем — не только дикая, но и опасная, потому что попытка ее доказать может привести к летальному исходу. Но ему ведь не впервой умирать.
Огонек ни в чем не сомневается и ничего не боится. Только просит следить за его состоянием, насколько это возможно. Обычно Калигари присылает наиболее приближенных своих помощников, но сейчас явился сам.
Поначалу ничего не происходит. Огонек просто лежит, кровь просто поступает в его организм. Затем от его тела отделяется тень, которая принимает более яркие очертания, и вот перед Калигари стоит еще один Огонек. Будь Калигари простым смертным, он бы, наверное, испугался. А так — чего он только не видел на своем веку. Особенно после употребления наркотиков, на которое его время от времени подбивали его человеческие знакомые.
— Знаешь, о чем я думаю? — начинает Огонек без предисловий.
— Ну? — обреченно откликается глава вампирского рода Гашпаровых и отыскивает стул.
Гадает, о чем именно пойдет речь — о перевороте или о жене. Если о первом, значит, Огонек заставит углубиться в очередные планы, а этого Калигари делать не хотелось. Если о втором, то Огонек просто хочет поностальгировать, и ему нужен собутыльник. Пить пока тоже желания не было. Когда все это, наконец, закончится, Калигари вообще с ним распрощается, раз и навсегда. Нечего позволять на своей шее ездить. Столько веков проходит, а отказывать он так и не научился. Вот потому Гашпаровых когда-то подвинули…
— Ты когда-нибудь обращал внимание на то, как Четверо летают?
Так, отличная новость — не жена и не переворот. Но тема братьев Калигари тоже никогда не нравилась. Да, он знал о них больше, чем новичок, и мог даже поделиться, но… Уж слишком тот был на них повернут. Закреплять чужой интерес и доводить его до уровня мании не стоило. Если Огонька не получилось отговорить от публичного самосожжения, то и от убийства братьев отговорить бы не получилось. Огонек не знает слова «невозможно». А убить его врагов именно что «невозможно». Многие пробовали. И поплатились за это.
— Не имел удовольствия. Просвети меня, — замечает Калигари, не скрывая насмешки. Одно из преимуществ высокого положения: можешь позволить себе искреннее проявление эмоций, не боясь, что тебе всадят в сердце осиновый кол. Или сожгут.
— Полеты вампиров — это ведь иллюзия, верно? — начинает Огонек издалека. Калигари кивает и, имея привычку все объяснять, монотонно замечает:
— Это было придумано когда-то давно, чтобы произвести впечатление на оборотней. Их реакция лучше, чем у людей, и все равно они не могут заметить, что наши полеты — это всего лишь прыжки на огромной скорости с непродолжительным зависанием в воздухе. Приятно их дурить. — Их и новичков. Новички, которые впервые видят «полеты» и пытаются их повторить, выглядят забавно. — Что, у наших братьев-рек не так?
— Не так... — так и быть, Калигари признает, что заинтригован. — У этих прохвостов есть крылья. Ну же, хотя бы сделай вид, что ты удивлен!
— Я удивлен.
По крайней мере, если Огонек говорит правду.
— Они прячут их с помощью иллюзии, когда начинают... трансформироваться. Ты видел хоть одного вампира, у которого есть крылья?
— Да, в «Ван Хельсинге»… — герцог тьмы наблюдает за тем, как искажается лицо иллюзорного Огонька. Что любопытно, тело, лежащее на кровати, кривится тоже. Наверняка Огонек думает, что Калигари намеренно его дразнит. Но нет, он просто отвечает на вопрос. Сжалившись, растолковывает новичку: — Люди, сталкивающиеся с нами, считали, что мы можем превращаться в летучих мышей, потому что мы предпочитали носить солнце непроницаемые плащи и иногда свешивались вниз головой где-нибудь под крышей, чтобы остаться незамеченным и переждать день в человеческом доме… Боевая трансформация, опять же. Так и ждешь, что превратишься в кого-то еще. Сами вампиры поначалу поверили, что это возможно, но я не встречал ни одного, кто добился бы результата. Почему тебя вдруг привлекла эта тема?
Боевая трансформация тоже своего рода миф. Она проявляется только у самых древних или у тех, кого обратили древние. Слишком молодым, — например, тому же Огоньку, — подобное даже и не светит. На свете почти не осталось древних вампиров — все они когда-то истребили друг друга.
Интересная была история. Многие вампирские законы выросли из того времени.
Поговаривают, что однажды вампиры истребили почти весь род человеческий, и им стало попросту нечего есть. Питаться себе подобными они не могли, оборотней тогда еще не существовало, кровь животных оставляла ощущение жажды и вечной слабости, а быть слабыми вампиры не любили. Тогда им пришлось поубивать друг друга, а человеческие дети, как гарант вечного существования пищи, стали считаться неприкосновенными. Вампиры ведь не могут делать детей, — только монстров, подобных себе, и это становится большой проблемой, когда дело касается питания. Большинство древних тогда полегло, а новые вампиры с каждым разом получались все слабее.
— Я наблюдал такое только у Четырех. Ни у Леты, ни у Поэта крыльев нет. Любопытно, верно?
«Хотя Поэту, разумеется, не нужны крылья для того, чтобы летать», — добавляет Огонек про себя. У него тоже есть секреты от Калигари. Иногда тот служил неплохим источником информации, а иногда скрывал важные сведения, думая, что по его лицу умалчивания не видно. Но Огонек таких выражений уже насмотрелся за столько лет. На совете директоров.
— Ты намекаешь, что братья достигли полной трансформации?
— Я намекаю, что они не совсем вампиры.
Калигари вспоминает свое взаимодействие с братьями. Они встречали его, когда он заходил в особняк проведать Умного Вампира, вечно путались под ногами, отвлекали своей болтовней — особенно Коцит. Не хотели, чтобы он заметил лишнего, это и оборотню понятно. При нем они совершенно точно пили кровь у первых подвернувшихся под руку людей и на солнце не выходили. Если они не вампиры, то кто? Упыри от вампиров отличаются только тем, что им для питания необходимо еще и мясо. Не подходит. Вампиры-оборотни? Кто же их тогда должен был укусить, птеродактиль?
Огонек вдруг настороженно прислушивается к чему-то, а затем начинает улыбаться.
— Прости, Валентин, мне надо идти. Подумай о том, что я сказал.
Иллюзия тут же растворяется, оставляя Калигари в полном недоумении. Что он должен предпринять? Велеть слугам бросить выращивание марихуаны и перейти на аконит?
***</p>
Цель постоянно находится в движении, что осложняет слежку за ней. Белый мужчина среднего роста и возраста, седые волосы по плечи; несмотря на жару, одет в меха и обтягивающие штаны, все пальцы усыпаны перстнями, на груди множество ожерелий. Слишком приметный, светится, как новогодняя ёлка, и при этом слишком прыткий — не поймаешь. Пришел явно для того, чтобы напиться — Олег насчитал уже третью бутылку вина. В таком состоянии цель не сможет вести переговоры. Что это — обманный маневр, попытка отвести от себя подозрения?
— Волче, как обстановка? Как меня слышно?
Олег тянется к наушнику, оглядываясь. В пабе шумно и вокруг слишком много людей, точнее, нелюдей. Приходится уйти из толпы, надеясь на то, что музыка заглушит его слова:
— Слышно хорошо, Птица. Пока по нулям.
Олег следит за ним весь вечер. И весь вечер ничего не происходит. Цель вовсю развлекается — подкатывает к волчицам и львицам, играет в плевки с обезображенным шрамами львом, недолго беседует о чем-то с львиным вожаком и снова присасывается к бутылке. За время слежки, которая не ограничивалась походом в паб, Олег успевает выучить его привычки и повадки. Вожак волков, судя по всему, не особо заинтересован в управлении стаей. Трезвым Олег его еще ни разу не видел.
На заднем фоне что-то лепечет Киря — Сергей уверяет его, что обязательно поиграет с ним, когда закончит с работой. Мог бы оставить детей у знакомых семьи или передать на откуп няньке, но он слишком упрям. «Мы не для того их усыновляли, чтобы сразу избавляться». Это в Сергее Олегу и понравилось. Лис казался готовым к родительской ответственности.