Тишина (1/2)

У меня к тебе тишина

Выводит мужчина на одной из своих строчек в ответ на то, что Гарри считал «недоверием».

Сам Антонин, затопленный чужими эмоциями вообще не сразу это недоверие определил, попеременно ощущая то чужой страх, то восхищение, то панику. У его Избранника явно была проблема с самоопределением.

Впрочем, Антонин свои эмоции признавал только через призму сравнений и никогда не мог сказать, что он чувствует напрямую.

К Гарри он чувствовал Тишину.

Не в том плане, что он не чувствовал вообще ничего, а в том, что в Тишине его чувства обострялись до предела. Ничем не нарушаемая Тишина была для него спасением от всей суматохи. После особенно громких рейдов, оргий и воплей пленников, остаться в тишине означало – стать собой.

Уставшим. Постаревшим. Немного меланхоличным.

Или пьяным.

Антонин боялся Тишины так же сильно, как жаждал её.

Остаться в Тишине означало – остаться наедине со своими мыслями, а слушать то, что среди обычных людей принято называть совестью, а среди Пожирателей помехой, он ненавидел. Ненавидел обманывать самого себя и ненавидел признавать, что давно превратился в чудовище, которым никогда не хотел становиться. И речь не о том монстре, который живёт у него под кожей.

У Антонина к Гарри Тишина

Та Тишина, в которой его внутреннее «Я» выползало наружу, не скрываясь и не пытаясь выставить себя в выгодном свете. Его внутреннее «Я» утробно рычало на недоверчивый комок неприятностей, ставший ему Избранником, и желало быть принятым.

У Антонина к Гарри Тишина

Он блаженно закрывает глаза, позволяя себе окунуться в воспоминания о том, как его Избранник сладко сопел в подушку, зажав ногу Долохова между своими и мягко потираясь об неё, вероятно, предаваясь своим извращённым сновидениям.

За окном до сих пор было темно, стрелки на часах замерли ещё на прошлой неделе, а батарейки никто из них так и не вспомнил

купить. Гарри резко выдыхает, вжимаясь в бедро Антонина, а сам мужчина едва

давит в себе стон. Его собственное тело было радо наконец получить то, чего не

испытывало так давно.

Навскидку прикинув время вынужденного воздержания, Антонин тяжело вздохнул. Сначала Азкабан, потом рейды, потом обучение новобранцев, собрания… У него не было времени даже на мысли о личной жизни.

Только Тишина позволяла ему изредка вспоминать о бурной загульной молодости.