Глава 30: Сумерки. (1/2)

Через пару дней ничего не меняется. Так же тихо. Разве что портится погода и холодает. Осень в этом году пришла рано. Серое пасмурное небо, ледяной ветер и моросящий мерзкий дождь. Даже пар изо рта утром шёл немножко.

Погода стояла отвратная, равно как и настроение Аоямы, который, спрятав руки в карманы, лениво шагал по тропинке. Сам он продрог, пошёл гусиной кожей, но возвращаться в тёплый дом был не намерен. Сегодня у него были дела поинтереснее и поважнее какого-то комфорта.

Он шёл к архиву.

Иида был занят чем-то очень важным, а потому не мог составить компанию Аояме, но хорошо, что ключ дал. Иначе ничего бы не вышло. Под ногами шлёпала и хлюпала грязная вода, по лицу лупил премерзкий дождь и мочил волосы всё то время, пока Аояма упрямо шёл к зданию, пытаясь также избежать случайной встречи с кем-либо. Не то чтобы кто-то из них любил гулять под дождём — вообще-то удовольствие весьма сомнительное, — однако раз на раз не приходится. Во всяком случае добраться удалось без столкновений. Аояма пихнул ключ в скважину, дважды его повернул и прошмыгнул внутрь.

Даже в темноте не составило труда отыскать то место, где он нашёл шитую книжку с проектом «Феромоны». В этот раз зажигать свечу он не спешил, пользуясь только своей способностью видеть в темноте. Нашел он тот самый проект там, где его и оставил — в самом углу поставил корешком вперёд, тогда как остальные кучкой лежали рядом, все в пыли. Видимо, этот угол точно не трогали, даже если сюда кто-то и приходил. Сегодня он был намерен немного расшифровать из книжки, а еще полистать те, которые помечены как неудавшиеся.

Расшифровать было теперь не так сложно при том условии, что те бумажки, что он уже расшифровал, содержали в себе если не все, то практически все символы, что ему нужны, и надобность в свете уже отпала. Расшифровал он только первые несколько страниц, но и этого с головой хватало, чтобы понять, что это просто некоторые наблюдения вроде того же дневника с некоторыми пометками и уточнениями. Некоторые слова были чуть размыты, но вполне понятны.

В итоге, если коротко, Аояма понял несколько моментов: Киришиму с самого детства пичкали какой-то срамотой, значения которых он не мог понять, и смотрели, отбросит ли тот копыта. Киришима остался жив, даже как-то вернулся в норму. Потом вскользь упоминалась необходимость катализатора, потому как на первых сроках Киришима не мог сам использовать свою силу, что было нетипичным, ведь способность обычно проявлялась через пару-тройку дней.

Отложив книжку, Аояма тянет руку с верхней книжке на кучке таких же. Неудавшиеся проекты. Кью сглатывает и судорожно поджимает губы, но все же раскрывает книжку и первым делом читает имя в самом низу. Монома Нейто.

Аояма никогда не слышал таких имени и фамилии, что немного напрягало. Но он мог просто появиться в яслях позже. Аояма пролистал в самый конец книжки, туда, где кончались записи. Кью расшифровал последние строчки. День тридцать два. Подопытный скончался, захлебнувшись собственной пеной изо рта, в три часа две минуты пополудни. С силой захлопнув книжку и отшвырнув её от себя, Аояма провёл потной ладошкой по лицу, пытаясь себя успокоить. Пора бы уже смириться с тем, что происходит в стенах их поселения, но… Но мысль, что на Аояму могла быть заведена точно такая же книжечка с пометкой красными чернилами «Провалено», не давала покоя. На свой страх и риск он решил, что посмотрит последнюю и уйдёт восвояси, но листать в конец не станет.

В этот раз он решил вытащить откуда-нибудь из середины кучки. Смахнув пыль и грязь, Аояма прочитал на обложке название проекта «Медуза». Это что-то новенькое. Но раз оно помечено как «Провалено», то ребёнок, чье имя написано на обратной стороне корочки, мертв.

В этот раз на строчке с именем было написано женское имя. Хагакуре Тоору. А вот эту маленькую девчонку он знал. Даже лично был знаком. От этого стало еще более тошно. Сердце от волнения и испуга забилось сильнее, заглушая дыхание и собственные мысли, пульсом отдаваясь в ушах. Одеревеневшие холодные пальцы сами пролистали в конец записей. В этот раз было не зашифровано, а написано как-то коряво и впопыхах, ибо буквы скакали волной, а рядом было несколько чернильных клякс.

День пятнадцать. Подопытная пропала.

Что значит «пропала»? Вот просто взяла и испарилась? Так не бывает. Может, она поняла, что творится что-то ужасное и сбежала? Только намного раньше Киришимы. Эта мысль немного отрезвила и успокоила Аояму. Она может быть сейчас жива, ее подобрали добрые люди, она честно работает и живёт далеко-далеко от этих ужасов.

Кью просто хотелось бы верить.

Он аккуратно закрыл книжку, отложил её отдельно, на полку, последний раз оглядел место, где только что стоял, и отправился восвояси. Безусловно, он получил то, за чем приходил: убедить себя в том, что действия Мамочки пора прекращать. Не только в отношении ее безумных проектов, в которых дети дохнут пачками. Он должен был хотя бы сам покончить с этими безумствами, кражей и покупкой чужих детей со всей страны и с самой Джиро. Не ровен час — Аояма и сам может оказаться с пометкой «Провалено».

Выйти из архива он не успел. Дверь в помещение шумно распахнулась, впуская в душную пыльную комнату холодный сырой воздух и шум голосов. Кью осторожно прильнул к стеллажу и замер, всматриваясь сквозь наступающую с закрытием дверей темноту туда, где проходили вошедшие. Он их видел отчетливо, а они его — нет. Что ж, придётся немного подождать и быть осторожнее.

***

Уже больше недели прошло, как Бакуго приехал в Левар. Старые раны подзатянулись и больше не так сильно беспокоили и саднили, даже если он к этому уже привык. И как бы сильно он сейчас не хотел осесть на одном месте, тоска по авантюризму начинала одолевать его всё чаще. В основном по вечерам, когда он ложился спать и закрывал глаза. Нужно было уезжать из Левара — Бакуго это прекрасно понимал, но каждый чертов раз находил причину, чтобы не ехать: плохая погода, дорогие лошади, еще не время и так далее. Это уже походило на абсурд.

Как некстати вспомнились далёкие-далёкие голодные дни, когда он мечтал сдохнуть, чтоб не слышать каждую ночь во снах предсмертные крики матери, а утром ходить куда-то с Шотой и смотреть в лица убийцам его матери. Даа… Тогда он себе и пообещал, что обязательно, когда станет достаточно сильным, перебьёт всех их. До единого. Каждую зажравшуюся бородатую рожу.

Пришлось тогда же заявить, что станет инквизитором, чтобы его допустили к полигону и «святому» оружию. Конечно же первое время он и правда был инквизитором, но потом, когда дело запахло керосином и жжёным сеном во времена снова вернувшегося голода, Бакуго и вспомнил, какого черта он вообще это делает.