Глава 29: Сокровище. (1/2)
Зима стояла достаточно снежная и холодная. Дров не хватало, но благо что год выдался урожайным и с запасами на зиму не было никаких проблем. За дровами приходилось таскаться в лес, правда, сырая древесина горела плохо. Сушняка и без того оставалось так мало, что до конца недели вряд ли бы хватило топить печи. Пришлось тащиться в лес.
«Даби» дышит на промёрзшие до костей ладони в попытке согреть их. Ладони все в кошмарных шрамах, равно как и лицо, шея, торс… Результат безумных игр его подружки Джиро. Даби думает, что она совсем свихнулась со своими мечтами о бессмертии, и мотает головой, сбрасывая с ярких, рыжих, почти красных волос снег. У него одного такие волосы из всех, кто по крайней мере живёт в Нинге. «От отца достались», — с гордостью думает Даби. Впрочем, это всё, что он знал о своём рождении — цвет волос, доставшийся от отца, и от него же — цвет глаз. Пронзительно синие. Как две ледышки в озере. И это, должно быть, круто. Если не неправда, конечно. Так он смог бы хотя бы отыскать своих предков, но зачем? Они его не искали, тогда какого черта он будет расстилаться перед неизвестно кем?
Ветер становился злее, морозом щипая щёки, нос и голые руки. Ресницы покрылись толстым слоем инея от пара изо рта, как и яркая чёлка, нависшая на лоб. Ему не нравился такой цвет. Слишком заметно.
На санях Даби привёз домой дров, нарубленных со свежего валежника. Даже перевести дух не успел, как одна из малявок — недавно вывелась из яслей — подбежала к нему, закутанная в огромный шарф до самых глаз, и прощебетала, что Мамочка хочет его видеть. Да кто бы сомневался.
Сапоги полные снега на ногах уже не ощущаются. Портянки все промокли, а ноги превратились в две промёрзшие деревяшки. Даже погреться не дали! Даби суёт руки поглубже в карманы, надеясь отогреть их. Тело промёрзло до костей, а мышцы кое-где уже свело судорогой, что идти даже по протоптанной дорожке к самому большому дому было тяжело. Кто-то из мелких у дверей в покои мамочки чистил снег.
Не обращая никакого внимания на мальчонку, Даби открыл скрипящую из-за наледи на петлях дверь и вошёл.
В комнате было немногим теплее, чем на улице. Только ветра не было. Даби остался стоять на пороге, начиная трястись от холода. Зубы еще не стучали, но и то было не за горами. Хозяйка комнаты сидела за столом, одетая в вязаную серую кофту и тёплые штаны, и что-то старательно писала на листке. Рядом с рукой на столе лежала стопка исписанных. Под столом — скомканные листы, исписанные с обеих сторон. Джиро оторвала глаза от писанины и посмотрела на вошедшего, после чего кивнула ему, чтоб прошёл. Даби разулся, вытаскивая ноги из сапог. За ногами мокрыми грязными комками высыпался у порога снег. Он размотал портянки и обулся в чужие тапочки, как у себя дома, чтоб согреть ноги, скинул тонкую шубу, шапку и прошёл к столу, заглядывая девушке через плечо.
В листках не было ничего, кроме цифр. На верхнем листе в стопке был небольшой рисуночек угольком.
— Не пялься, не твоё дело, — хмуро проворчала Джиро, откладывая к чернильнице перо. — И прекрати стучать зубами — раздражаешь.
Даби только пожал плечами с кислой миной. Холодно, что поделать, да еще и ноги промокли.
— Чего пишешь? Заняться больше нечем? — Даби хамовато улыбается, садится на холодную кровать и сцепляет руки, чтоб согреть одеревеневшие пальцы хоть как-то.
— Да замолчи ты! У меня наконец-то получилось, понимаешь? Этот мелкий, «Эй», он не сдох после вмешательства. Живёхонький, вон, дрыхнет.
Джиро довольна. Она предвкушает уже сладость доведённого до конца большого проекта «Бессмертие». Проект «Феромоны» увенчался успехом спустя столько лет и попыток. На проект «Медуза» ушло куда больше времени и сил, а также расходного материала, но маленькая девочка Момо смогла остаться в живых и не превратиться в овощ. Осталось только самое малое и самое долгое — ждать полового созревания обоих.
— Ого, так он не отбросил копыта? — с притворным интересом интнресуется Даби, а сам щурит глаза, уставившись в спину подружке. — Так что делать дальше будешь?
— Катализатор для объекта «Эй», — спокойно чеканит Кьёка и возвращается к письму.
— Чиво? — тянет Даби и щурится так сильно, что почти жмурит глаза. Ещё бы! Понять, что балаболит эта женщина, не дано никому. Она как будто с неба свалилась. — Можно человеческим языком?
Джиро тяжело вздыхает и от раздражения трёт переносицу перепачканными в чернилах пальцами. От волны истерического крика Даби спасает только то, что у Кьёки очень сильно болит голова, а от крика она могла разболеться ещё больше.
— Буду насильно пробуждать инстинкты. — Джиро хмурится от того, что всем всё приходится объяснять, но всё равно Даби не прогоняет.
— Суровая херня, — морщится Даби, будто что-то понял, и затихает, уже по-хозяйски кутаясь в плед, которым была застелена кровать.
Через четыре месяца упорного труда, поздней весной, Даби выкрал единственную бутыль Саббата — катализатора для Киришимы, того самого мальчишки, который хвостом бегает за стариком Оджиро и дуется за любой безобидный подкол, — и спрятал как можно дальше от Нинги, когда уезжал на вылазку далеко на восток. Спрятал где-то там же, в песках пустыни, чтоб Киришима на него никогда не наткнулся. Он даже не понимал, почему не разбил склянку сразу. Глупость, да. Но искать маленькую бутылочку в пустыне уже было бесполезно. Никто, кроме самого Киришимы, не чувствовал этот запах.
Черт знает, что тогда двигало Даби. Может, желание напакостить за эксперименты над собой и изуродованное тело, а может, просто минутная жалость к забитому мальчишке. Хер сейчас разберёшь. Вину за пропажу спихнули на одного из тех, кто должен был смотреть за Саббатом. Жалко девчонку, но признаваться Даби не торопился — нахер надо.
И Даби же потом смотрел на месяцы страданий и попыток воссоздать ту самую адову штуку, но ничего не выходило. Он подозревал, что если уж не Кьёка, то Оджиро-то догадывается, кто на самом деле ответственен за пропажу катализатора. Сам старик не склонялся ни к чьей стороне, сохраняя нейтралитет, но, видимо, своему лучшему другу всё же симпатизировал больше.
***
Утро дало по мозгам криком драного петуха, которого было прекрасно слышно из-за открытого окна. В воздухе стоял запах свежего хлеба и ячменя, а во рту будто кошки нагадили. Бакуго поморщился, приоткрывая один глаз. Похмелья не было, что странно, но это радовало. Голова не болела, но между тем была ощутимо тяжёлая, как после бессонной ночи. Катсуки ладонями потёр сальное лицо, а потом уже кулаками продрал веки, чтоб хоть как-то проснуться.
Повернув голову в сторону, он носом утыкается в чужую горячую кожу груди и еще секунду пытается понять, что происходит. Осознание приходит быстро. Бакуго рывком оказывается в сидячем положении у стены, дикими глазами смотрит на дрыхнущего полуголого Киришиму в своей постели, а потом одним точным пинком в живот скидывает его на пол. Тот со стоном слетает вниз. Одеяло, зацепившееся за ноги Киришимы, тащится на пол следом.
Кажется, Эйджиро это разбудило. Он садится, опираясь локтём о кровать, а другой рукой трёт ушибленный затылок.
— Ты чё дерёшься с утра пораньше? — Киришиме тоже приходится продирать слипшиеся во сне ресницы, чтоб зенки открыть. К Бакуго медленно, но верно возвращаются воспоминания вчерашнего вечера. Смутные и кое-где с дырами, но более-менее понятные. Признавать не хотелось, но Бакуго стало стыдно за такую слабость, что даже к себе в постель позвал этого отброса, чтоб тепла человеческого урвать. Аж тошнота к глотке подкатила.
— Нехуй дрыхнуть, — отмахнулся Катсуки, как ни в чём не бывало сползая с кровати и выискивая свои сапоги. Босиком стоять на холодном полу — не комильфо. — Я открыл глаза — твои тоже должны немедля открыться. Знаешь, как рефлекс у собаки.