Глава 25: Путь. (1/2)
В серую стену летит очередная фарфоровая чашка с замечательной росписью красными цветами и разбивается на десяток осколков. Парочка самых крупных с почти оглушительным звоном падают на холодный пол, а следом за ними — мелкой крошкой остальные части. К чашке таким же путём присоединяется блюдце, на котором всё ещё находилась недоеденная часть пирожного. К слову, пирожное теперь было размазано по стенам, а ошмётки белкового крема — по волосам Ииды. На неожиданное их появление на своих волосах он почти не обратил внимания, будучи напряжённым. Его сейчас можно было натягивать на лук вместо тетивы.
Мамочка — какое удивление! — снова была не в духе.
«Т»-Джиро выточенным жестом сжал губы, прищурил глаза, надеясь, что ваза с фруктами не прилетит ему в голову, да и вообще никуда не прилетит. День был дерьмовым с самого восхода солнца.
— Мам… от Оджиро, я повторюсь, нет никаких вестей уже вот седьмой день. До этого отчёты поступали регулярно каждые два дня. С ним могло что-то случиться.
— К чёрту Оджиро! Какого хрена от Даби ничего не слышно?! — Молодая женщина была на грани истерики, но какие-то крупицы самообладания всё ещё сдерживали её. — Сколько дней от него нет вестей? — уже более спокойным тоном спросила она, прилизывая пушащиеся тёмно-фиолетовые волосы, которые растрепались от резких движений.
— От начала его вылазки и по сегодняшний день включительно, — официально начал отчитываться Иида, — тридцать два дня.
Ваза с фруктами таки была запущена в стену. Иида отошёл на шаг влево, почти не двигая телом, будто оно одеревенело, чтобы металлическая тяжёлая посудина не пробила ему голову. С глухим стуком фрукты попадали на пол к многочисленным осколкам и раскатились в стороны.
— Чёрт бы их всех побрал! У меня заканчивается материал, где этих идиотов черти носят?.. — Мамочка широкими шагами пересекала комнату от одного угла к другому.
— Осмелюсь сообщить, что из столицы Хель со дня на день должно быть новое поступление. Но ясли ещё пока полны, вам не о чем переживать. — Иида был холоден снаружи, как айсберг, и настолько же эмоционально непрошибаем. Внутренности же тряслись желейными кусками каждый раз, когда Мамочка открывала рот. Эта страшная женщина могла сделать что угодно. Абсолютно всё, что придёт ей в голову. А фантазией и соображаловкой природа её не обидела ни на грамм.
— Отлично, — женщина выпрямилась, разминая шею, — что с образцом «Эй»? Он очень важен для меня, ты же помнишь? — с нажимом спросила женщина.
— Конечно. — Иида поёжился под ледяным и колючим взглядом и поторопился найти нужные страницы из всей той кипы, что он носил с собой. — В недавнем докладе из Хель было сказано, что им встретился один из Джиро: острозубый и красноглазый. Он был в сопровождении подозрительного человека. Вроде, они направляются в Нингу. Встретить?
— Не стоит. Сам прибежит, как миленький. Остальным ни слова. — Мамочка снова давила не терпящим возражений голосом на своего «сына». — И выясни, наконец, что-нибудь про тех двух пропавших идиотов. Если они где-то спились — убью.
Иида кивнул, ничего не сказав, и с досады закусил губу. Эта женщина была по-настоящему жестока ко всем, кто её окружает. И черт бы побрал всё, чем занимается Иида. Он сообщил ровным отточенным тоном, что закончил доклад, развернулся на одних пятках и вышел из холодного помещения в духоту близящейся осени.
Который день Иида терзался мыслями о том, что он что-то делает не так. И, блять, да! Он всё делает не так. Эта сумасшедшая старуха в край из ума выжила. Это было ясно с самого начала, но на что-то Тиджиро ещё надеялся.
Жухлая трава, сухая стоптанная земля и запах компоста ничерта не навевал оптимизма. Стремительно проплывающие облака периодически скрывали лучи палящего солнца, чем изрядно облегчали жизнь. На улице было достаточно пусто, но это и неудивительно — время обеда. Все сейчас набивают брюхо.
Тиджиро усмехнулся, краем глаза посматривая на бесполезные писульки в своих руках. Иида думал. Много о чём.
Кажется, он где-то очень давно свернул вообще не туда. Стоило ли теперь развернуться и идти обратно? Иида подумал о десятках украденных детей, с которыми провёл всю свою сознательную жизнь, хотя сам, наверняка, оказался в Нинге таким же путём. Возможно, его родители мертвы или оплакивают его потерю или просто его продали… Или всё сразу. Он даже не знал точно, откуда родом. Мог только догадываться по особенностям внешности и то очень поверхностно, опираясь на неточные описания в книгах, а так же на то, что с младенчества живёт здесь. Местный климат тоже повлиял на его внешность, наверняка сделав его кожу на пару тонов темнее и суше, а волосы — светлее. Тех детей, что помладше и постарше, тоже оплакивали родители, или продали, или их убили, впрочем, та же ситуация. И это чертовски его печалило. Он даже задался вопросом «А для чего, собственно, они все нужны?». В особые тайны его, конечно, не посвящали — много чести — но кое-что он знал. Немногое, но знал. И это немногое вкупе с правильным подходом к использованию могло спасти его шкуру и шкурки если не всех, то многих детей от «инициации», после которой выживает, скажем, немногий.
Иида вздохнул, ещё раз осмотрел пустую местность и, перехватив поудобнее бумаги, пошёл до своего дома, чтобы как обычно свалить макулатуру в угол стола, а потом пойти и проследить, чтобы старшие младших едой не забросали. Ему стоит всё обдумать ещё раз в свободную минуту, если та у него найдётся.
А находилась она далеко не всегда.
***
Бакуго резко распахивает глаза, совершенно не обращая внимания на то, что от таких резких движений и солнца они начинают слезиться, а следом уже рывком принимает сидячее положение. Он поворачивает голову в сторону, откуда доносится крик и на секунду успокаивается, видя, что опасности нет. Но всё равно отбрасывает в сторону вычурно-красное покрывало, которое спасало от холодных ночей и которым он укрывался, и на четвереньках подползает к верещащему во сне Киришиме. Это случается далеко не в первый раз, но Бакуго до сих пор не может понять, что того терзает так сильно, что доводит до частых кошмаров. Впрочем, делом это было левым.
После пары несильных пощёчин Эйджиро наконец открывает глаза, ещё секунд десять невидяще смотрит перед собой, прямо в потолок повозки, и пытается отдышаться. Скулы красные, что отчётливо видны на пусть и загорелом, но бледном сейчас лице. Киришима откровенно ревёт, но этого, походу, вообще не замечает, вцепившись мёртвой хваткой в бакуговский плащ, который хозяин вчера вечером так и не сумел отобрать. Впрочем, тот даже не старался — шмотка ему была без надобности.
— Эй, ты в норме? — Бакуго на всякий случай осторожно сдвинул руку к поясу, где на ремнях был привязан нож. Он не знал, чего ожидать от Киришимы, поэтому каждый раз был во всеоружии. При этом свободной рукой он помахал перед лицом парня, проверяя, обратит ли тот внимание.
— Д-да… Я… — Эйджиро в последний раз вздохнул, успокаивая сердцебиение, а после перевернулся на бок, пытаясь с тихим кряхтением встать. — Я нормально. Дурной сон приснился. — Киришима поддёрнул верхней губой, пытаясь выдавить хоть какую-то улыбку, но это было настолько убого, что Бакуго уже отмахнулся, лишь бы тот прекратил мучить и взор Касуки, и своё лицо. Эйджиро втянул сопли, чтоб нос пробило, а потом вытер предплечьем глаза. Теперь скулы казались ещё краснее, равно как и нос.
— Отлично. Раз уж ты больше не собираешься спать, то напои лошадь. — Бакуго поднялся на ноги и, скрючившись в три погибели, всё же выбрался из повозки в прохладное утро и спрыгнул на дорогу, пыль на которой прибила ночная морось. Он осмотрелся, но, решив не заморачиваться, зашёл за повозку. Приспустив штаны, Катсуки запрокинул в лёгком блаженстве голову, прикрыл глаза и помочился аккурат на притоптанную дорогу рядом с колесом повозки.
Не то чтобы Киришима не хотел спать, но приказ есть приказ. Да и не хотелось больше возвращаться в кошмар, из которого он только что выбрался. Пришлось откинуть плащи и тоже вылезти из повозки. Кожу тут же обдало прохладным утренним ветром, а солнце приятно обцеловало её. Всё-таки ему не так часто удавалось ходить без плаща, который скрывал тело и в котором порой было чертовски душно. Он вдохнул полной грудью и резко выдохнул. У уха закрутилась какая-то назойливая мушка, которую, поморщившись, Киришима отогнал от себя. Под повозкой на крюке висело пустое деревянное ведро, которое Киришима поторопился снять, а уже с ним спустился к реке. Повозка осталась наверху, на дороге.
На обратном пути Эйджиро немного задержался, оставив ведро на траве, а сам заглянул в кусты.