Часть 5.2 (1/2)

Белые зигзаги размытого в золотой макраме хлопка разгулялись вокруг по всему горизонту, заслоняя собой любой миг, который только можно было уловить в бесконечном сплетении времени среди туманных облаков. Оглянешься в одну сторону и после уже не поймешь, откуда сворачивал. Все края небосвода, как братья-близнецы, в одинаковых кристально-чистых рубашечках окружают тебя и не забирают последнюю надежду найти хотя бы один устойчивый островок постоянности, – ориентир, по которому заблудший путник поймет, как найти нужный путь до родных воспоминаний.

Хосок привык жить в таком мире – без точек, без линий, там, где ты заперт во тьме своего воображения, ведь лишь оно сможет сохранить рассудок, в то время как вокруг происходит утопичный хаос. Открывая глаза, он даже не понял, какое чувство испытал поначалу, но дрожащие от ужаса кисти выдавали страх в сердце. Снова оказаться тут, казалось бы, в родном доме. Кажется, люди это зовут ”раем”? Ни запаха, ни звука, ничего. Ступаешь по мягкой вате, но ноги не чувствуют этого тепла, остается только закрыть глаза, словно канатоходец, полагаться лишь на свою веру в то, что при следующем шаге ты не сорвешься и не полетишь вниз. После долгого пребывания в мире людей Хосок разучился верить. Эта вера казалась теперь такой до жестокости абсурдной, что он невольно назвал своих прислужников наивными глупцами, как и их бароны. Никто никогда не давал никому гарантии, что небо тебя не скинет. Как можно так легко доверять ему?! Хосок посмеялся со своего же бреда в голове. Он же не человек, чтобы его убило какое-то падение! Да что с ним, в конце концов? Походка стала уверенней, когда удалось откинуть лишнюю паранойю.

Но вот стоило только откинуть грешные мысли, как из облаков показался Юнги. Мятные волосы, суровый взгляд, сгорбленная спина и враждебно нахмуренные брови, создающие на его мягком лице непроницаемую стену эмоции отторжения от всего мира. А Хосок только и рад нарваться на эту стену, пробивая ее своей лучезарной улыбкой.

— Юнги! А ты что тут делаешь? — в шутку спросил он, громко хохоча от радости. Что еще ему тут делать, кроме как жить? Они же уже давно делят одну крышу.

Хосок схватил его жилистую ладонь, на которой еще остались следы от пореза. Такая радость встретить живого здесь! Да не абы кого, а самого Юнги! Щеки так и ныли от счастливой улыбки бога. Раз. Выдернул. Молча отвернулся. Но тут и не нужно было слов, не нужно было и лица – Хоуп чувствовал его отвращение. Оно ядом проникало под кожу, разъедая сосуды, отчего сердце скручивалось, пожирая само себя.

— Юнги? — и куда он пропал? Хотя в облаках легко затеряться. Где-то в ушах скрипела заржавевшая струна старой лиры. Бог с лёгкостью привык к этому звуку, даже не заметив, как он появился, ровным счетом и не заметив столика, к которому пришел. Пустой деревянный стол с расцарапанной ножом столешницей. От попытки понять шифр в замаскированных узорах, что постоянно менялись по неизвестной закономерности, даже не давая и шанса рассмотреть себя, Хосока отвлекла тень, проскочившая справа. Вернувшись к столу, он обнаружил бога, попивающего вино за партией в шахматы, в компании того же стола и двух суккубов, с нежными лицами молочного цвета и прекрасными соломенными кудрями, по пустому грифу бесцельно скрипящими костями. До такой степени смердящий звук, что Хосок даже прикрыл уши.

— Здравствуйте, а Вы...

Его перебили:

— Тс-с-с-с! Что за манеры? Я, вообще то, слушаю музыку! — жестом руки бог подал

приказ играть дальше.

Хосок согнулся и проморосил на мысочках, шепотом продолжая:

— Извините, а Вы не видели Юнги? Как думаете, он вернется?

— Что за наивный божок! — захрюкал игрок, а за ним покойный смех музыкантов просквозил хрипом. — У него своих, людских, дел полно! На кой ему возвращаться?

Темные зрачки печально опустились на дно ватных облаков, высматривая в них возможную надежду на ложь неизвестного господина. Рой комаров заполнил своим визгом уши, не давая здраво мыслить, и Хоуп, почувствовав, как трещит его сердце, и слабо улыбнулся, принимая свою судьбу.

— Да, думаю, Вы правы. У людей всегда... — но, когда взгляд был поднят, Хосок понял, что наступила ночь. Небесная ночь отличалась от людской. Небо выкидывало тебя на свое брюхо, и теперь ты стоял ногами к потолку, а волосы спадали вниз, к Земле. Вокруг уже никого не было. Неудивительно. Хосок прошагал дальше, наслаждаясь новым обзором. Челка не лезла в глаза, да и воздуха тут было, казалось, куда больше. А там, над головами – фонари людской жизни. Сказка и красота! Как хорошо вновь ощутить это на себе!

А вот среди желтых огоньков слабым светом выделялась квартира Юнги. Хосок заглянул в окошко. Парень словно зверь облепил гитару, грубо высекая в воздухе музыку. Но Юнги же так не играет... Беспокойные руки заторопились привлечь внимание Юнги, но тот, словно убегая, никак не попадался под ладонь. Словно пылинка на реснице – ты видишь ее, пытаешься схватить, выкинуть помеху, а она, будто неосязаемая, никак не поддается твоим медвежьим жестам. Хоуп уже раздирал себе костяшки в пустом пространстве, отчаянно порываясь к плечу музыканта, так похожего на Юнги со спины. Ну почему ты не хочешь быть? Почему ты не хочешь существовать вместе с богом, Юнги?!

Звериный вой, что игрался его пальцами на струнах, утихал, а Хосок и не заметил, как его цель давно покинула комнату.

Зато здесь пахнет им. Пахнет пылью, затхлым деревом и мокрыми потолками. Подойдешь к столу – пахнет чернилами. К вещам – те же чернила, но сбитые обильным человечьим запахом. Этого бы не существовало, не жги яростное солнце, врывающееся в окно ежедневно, все вещи, до которых только сможет дотянуться. А вещей тут было предостаточно. Но где же сам Юнги? Тревога душила легкие. Это ведь Хосок его спугнул. Это ведь Хосок не дал ему доиграть, и это Хосок схватил его за руку.

《Не надо так делать》– Юнги ненавидит, когда его касаются. Ненавидит, когда это делает Хосок. Так мерзко. Невыносимое семя отвращения окончательно прорвалось сквозь нежную плоть сердца, безжалостными шипами разъедая её. Юнги, почему?

Хосок кричал, а крылья ныли от боли.

Распахнув глаза, Хоуп обнаружил себя лежащим на мягкой постели животом вниз. Как и обычно. Только вот откуда на их матрасе может взяться такое нежное постельное белье? Правильно, ниоткуда, а значит, он вовсе и не у 《себя》 дома. Даже не успев подняться, по нервам прошлось щемящее чувство боли, доносящееся от крыла. Не настолько сильное, словно и не свое, но все же это смутило бога. Да и само крыло будто потяжелело. Оглянулся – ужас, оно примотано к палке, видимо, не зря – так что трогать лишний раз не стоит. К тому же, после такой неспокойной ночи, наполненной яркими событиями, лишней боли испытывать не хотелось.

Хоуп уселся на край кровати, попутно осматривая комнату. Нежный расписной тюль, щедрые на узоры ткани и обои, темная деревянная мебель и блестящий от чистоты пол. Особенно красива была потолочная люстра – черная, узорчатая, да еще и с тканью на абажуре. Ну, просто загляденье! Опираясь на пол отчего-то тяжелыми ногами, Хосок постепенно вспоминал. Вечер в домике. Фотографии. Вкусная еда. Улыбки. Драка. Дальше воспоминаний не было. Бог сослался на свою забывчивость – в его-то годы и не такое может быть.

Он вышел из комнаты, заставляя слушаться колени, хоть немного сгибаться. Казалось, если перестарается – рухнет прямо тут. Тихий скрип часов незнакомого ритма. Запах свежести и лилий. Блестящие тумбы у раковины и такие же чистые тарелки над ней. Нет. Это не то. Все чужое. Голова закружилась, и Хоуп шумно оперся на какой-то стул. Из-под вздернутой занавески выскочил растрепанный Тэхен с краснючими глазами. Их было видно даже в подмытом оконном свету, даже на другом конце стола. Бумажкам на столе наконец-то дали волю порезвиться на ветру, чем они и воспользовались, убегая на пол. Но Тэхена это, видимо, не волновало. Он, спотыкаясь, подбежал к богу, хватая его за щеки, а после быстро оперся на плечи, нервно смеясь.

— Живой... Вы проснулись, я рад, — его было не узнать. Светлые глаза потухли и теперь были опущены куда-то в низины этого мира. Нервные движения, которые теперь не заметить их мог только слепой, и тихие шажки, переменившиеся хаотичным постукиванием пятками об пол. Он весь сгорбился, стал трястись, словно промокший под ливнем щенок. И волосы его теперь отнюдь не были столь ухоженными. Они лишь добавляли большего ненормального хаоса в образ нового Тэхена.

— Тэ? — Хоуп с улыбкой обратился к пареньку.

— А! А? — его брови нахмурились от испуга и долго не могли понять, какое принять положение в дружелюбном жесте. — Вас надо помыть. Кушать хотите? — Тэ подбежал к плите, роняя сковороду на пол и без эмоций наблюдая за тем, как она шлепается об дерево.

Что еще было нового в Тэхене? Это было трудно не заметить, однако не так сильно шокировало, в отличие от полного исчезновения бывшего ангела. Обмотанная бинтом рука, словно безжизненная палка стукалась о сковороду, пытаясь ее ухватить. Судя по улетевшему в иной мир выражению Тэ, он этого не замечал и продолжал ждать чуда.

— Тэ, давай помогу, — сглотнув ком в горле, Хоуп вернул сковороду на место. —

Помыть меня?

Честно, хотелось расспросить его обо всем, что предшествовало поломанному крылу и обвязанной руке, но Хосоку еще нужно было время, чтобы избавиться от страха перед таким Тэхеном.

— Да, помыть... — раз. Два. Три. Десять. Двадцать пять. Да хоть целая бесконечность! Как можно так долго скрипеть барабаном зажигалки без единого《бинго》?! Тэ затрясся и, казалось, быстрее сам сотрется об эту зажигалку, нежели успеет хоть что-то поджечь.

— Это часы так шумят? — с подозрением на лице спросил Тэ у Хосока, который уже уселся в напряженном ожидании за стол рассматривать новые виды на чистом подоконничке, смотря на круглый циферблат.

Хосок нахмурился:

— Да... часы определенно шумят... — после этого Тэ без проблем зажег сигарету, стряхивая фантомную пыль с руки.

— Надо будет снять, — Тэ поплелся в коридор, спотыкаясь о воздух, словно это его ноги сейчас были обмотаны бинтом. — Бог!

— Иду! — И Хоуп послушно примчался, как оказалось, в ванную. И ванна не та. Пахнет по-другому: застоявшимся паром, сигаретным дымом и журнальными бумагами.

Тэхен уже ожидал Хосока, возмущенно смотря на него, а бог тем временем также смотрел и на парня. Возможно, они могли бы понять друг друга по одному лишь взгляду, имейся в их арсенале на пару лет больше общения, но, по понятным причинам, такой роскоши не было в наличии. Пока Тэ не протянул руки с другим типом диковинок в виде новенькой мочалки и банки шампуня, подписанного иным родом символов, до Хосока так и не дошло, что же от него хотят.

— Мне... раздеваться? — попытавшись скрыть свою радость избавиться от этой пропахшей одежды, словно нарочно вымоченной в поту, тихонько задал вопрос бог.

— Ну, конечно! — все-таки грациозность нельзя потерять за миг. Характерно стряхнув сигарету в раковину, после, с еле видным прищуром, затянувшись, Тэ опрокинул окурок в слив, причем обязательно выдерживая театральную паузу замершей рукой. Даже обрадовало, что это все еще тот Тэ и можно надеяться на его полное возвращение.

Хосок стянул с себя противные тряпки, задышав кожей и хотел было плюхнуться в ванну, но по опыту уже знал, что так делают только 《отбитые идиоты》, и, судя по интонации Юнги, это не самые хорошие люди, поэтому нога аккуратно переползла на дно, а за ней, по инерции, и все остальное тело с яркой зубастой улыбочкой. Купаться! Купаться! Наконец-то! Хосок ликующе сдерживал свой смех.

— Та-ак, — Тэ обратил на себя внимание тихим кашлем. Он засучил рукав зубами как раз в тот момент, когда бог поднял свои глаза на другого присутствующего в этой комнате. Тоненькая ручонка с темными полосами, поверх которых выедались широкие ложбины, еще бурлящие, отсвечивая глубоким черным, медленно вытекали капли. Из-под шматков не засохших клеток они были небрежно смазаны рукавом, отчего лимфа переливалась на открытом мясе, по нужде лишенном кожи. Ужас застыл в глазах. Пока зрачки, дергаясь, увеличивая то один кадр, то другой, поднимались по кисти, давящее пустое чувство дрожью безжалостно проходило от груди до живота, а как дошло до низа, Хоуп прикусил язык, наблюдая за безмятежной улыбкой Тэхена. Шаром чувство прокатилось по позвоночнику, застревая в горле и оставляя за собой неясные воспоминания внутри. Хоуп зажал горло, ощущая подступающую тошноту, что резала мягкие ткани. Густая слюна смешалась с водой в ванне, а бог все никак не мог откашляться, удерживая внутренности рукой, ибо видел он – сейчас они рвутся наружу.

— Где-то болит? — вежливо спросил Тэ, дотрагиваясь до дрожащих плеч.

Хоуп не выдержал, и рвота выплеснулась в ванну. Он еще долго усмирял

головокружение для того, чтобы отреагировать на возгласы паренька.

— Бог, что произошло? Вам еще плохо? — Тэхен беспокойно забегал глазками по лицу Хосока, хватая за щеки своими ледяными ладонями, которые хоть немного приводили в чувство и успокаивали дыхание, от которого грудная клетка уже разрывалась, замыкаясь и переставая работать от столь частых позывов захватить еще воздуха.

Трясущимися пальцами Хосок отколупал от кожи подушечки Тэхена, отстраняясь от спасителя.

— Да... я, наверное, еще не оправился, — сглатывая остатки ужаса прошептал

бог, постепенно отпуская бывшее волнение.

Ответа не последовало. Тэхен произнес его в слух уже за второй попыткой помыть Хосока, обратив внимание на его отчаянные попытки не смотреть на парня.

— Вы мне говорите, что Вас беспокоит... Я о Вас позабочусь, — на макушке возились его пальцы, казалось, слишком старательно перебирая каждый локон мыльными кончиками. Он был очень аккуратен, будто боясь не то чтобы дотронуться, но и дышать на кожу Хосока.

— Тэхен, — начал Хоуп, окликая хозяина невесомых рук, — почему я не у себя

дома?

Этот вопрос странно подействовал на паренька, и уже через мгновение Хоуп почувствовал его трясущуюся макушку на своем загривке, а до заостренных ушей донеслись тихие всхлипы, которые парню не удавалось сдержать.

— Простите...Я сейчас...прекращу... — провыл Тэ, вызывая чувство горечи своими провальными попытками остановиться. Хоуп выдохнул, прошуршав по затылку парня кистью. Возможно, это сможет ему помочь.

Но Тэ резко выпрямился с ещё большим количеством слёз на щеках, вытирая их растерзанной рукой.

— Я так понимаю, Юнги больше нет? — тяжесть в голосе никуда не девалась, как бы сильно бог ни старался ее удавить. В воде отражались лампочки и расходились круги от капающих на нее слез. Хосок стыдливо увел от воды взгляд на плитку. Там отражался он сам – еще хуже. Легче было закрыть глаза и ждать ответа.

— Есть, — неожиданный ответ слишком быстро подняли настроение и уголки губ на щеках. — Но он пока не дома. Попросил за Вами присмотреть, — такое объяснение было странным и неточным, но Тэхену хотелось верить. Хоть он и обманывает своей искренней мордашкой, пряча под рукавами ожоги этой искренности, но лгать другим он не станет. Отчего-то Хоуп хотел верить ему. Достаточно было заглянуть в его душу, однако сейчас бог не решился включать детектор. Неизвестность порой лучше правды.

— Я тебе верю, Тэхен, — с горечью вздохнув, Хоуп смирился со словами парня. Постепенно коже возвращались ощущения шершавой губки, старательно вбивающей свою текстуру в остатки пролежанных в кровати дней, а их было, судя по отеку конечностей, немало. Бог еще не умел считать сутки, отчего было трудно сказать, даже примерно, сколько длилось его небытие, однако отоспался он знатно.

— Бог, — осторожно окликнул его Тэхен, отстраняя руки на момент ожидания.

— Чего? — без стыда развернулся Хосок, поднимая веселые глаза на парня.

— Можно... крылья помыть? — по неловко собранным бровям, тоненькими линиями, словно волосы из неотреставрированного пучка, вырисовывающим на лбу смущение, легко было догадаться, как непросто парню дался этот вопрос.

На него же Хоуп, с таким же замешательством проведя пару мгновений в раздумьях, ответил, не скрывая своих опасений:

— Давай. Если это нужно, — и быстро развернулся, дабы случайно не наткнуться неуправляемым взглядом на руку Тэ и снова не испугать мальчишку, ведь дальше предстоит пытка посложнее.

Подушечки, бывшие ранее столь трепетными и нежными, ощущались как острие на конце махового пера. Хоуп прикрыл рот, впиваясь в кожу клыками. Нельзя его пугать. Тэ в его видении был крольчонком, а то и мышкой, что на каждый шорох рискует словить сердечный приступ.

— Бог, Ваши крылья... почернели... снаружи. Не отмывается, — обеспокоенно зашкрябал губкой Тэ по оперению.

Хоуп проглотил накопившуюся кровь, нервно взвыв и с силой опрокинув трясущуюся кисть в воду:

— В порядке, — было трудно говорить со сбитым дыханием, особенно когда так болезненно царапала губка. — Они всегда так.

— А, простите! Вам, наверное, больно, — Тэхен наконец-то избавился от орудия, вернувшись к пальцам. Стало куда легче несмотря на то, что чем ближе он промывал к основанию, тем глубже заходили клыки в палец.

— Все! — резко отдернул крыло Хоуп, снеся по пути какие-то флаконы, когда Тэ уже почти дошел до теплого пушка на пояснице. — Чистые. Я так решил, — этот опыт безусловно показал богу, что касаться его может лишь ветер. Как же он завидовал Юнги, что мог так прямо заявить о своих суверенных границах. Дико завидовал.

Тэ недолго помолчал, видимо, отдавая честь прожитым минутам, потому что такое более ни разу не повторится в его жизни.

— Тогда поднимайтесь, — эхо мокрых шагов раздалось по ванне перед звуком зажигалки, что, на удивление, зажглась с первого раза, и глубокий вздох Тэхена. Это была вторая сигарета за последние пару десятков минут.

Покорно выползая из ванны, бог заметил зеркало и не упустил возможности рассмотреть себя. Как он истощал. Ребра гордо натянулись на кожу, оставляя меж собой глубокие прорези, а линия талии – куда кривее от постоянно напоминающих о себе костях, отчего она не была столь изящна. Повернулся спиной. Под усыпанными веснушками лопатками, по коим теперь можно было изучать строение, на пояснице, из пушка рождались крылья. Нет, это были уже не те куриные кости, это были полноценные крылья. Тяжелые, пропитанные слоями перьев, с пестрой темно-бурой покройкой. Капли черного пигмента звездочками проливались на все оперенье. Хоуп не смог сдержать улыбки. Вот они – родные! Только вот второе крыло было примотано к палке и стыдливо прикрывалось тряпками.

— Тэхен, а что с крылом?

Тэ выдохнул дым и прорисовал в воздухе огоньком что-то красивое. С его грациозными руками любой жест выглядел как произведение искусства.

— Сломано, но до выздоровления недолго, почти вылечили, — он снова приложил фильтр к губам. С каждым таким циклом его голос становился грубее и от того казался спокойнее. Больше почти не пугал своими безумными повадками.

Хоуп еще раз оценивающе прошелся по фигуре парня, и вернул взгляд в зеркало. Волосы отрасли. Длинные, кудрявые, как невесть что, а особенно после душа. Страшно было просить Тэ в таком состоянии окорнать все непослушные пряди, и бог промолчал.

Последнее перед выходом, что сделал Тэ, так это накинул на Хоупа полотенце. Хосок поначалу не понял, зачем ему это, но, когда дверь отскочила от открытого замка, морозный ветер заставил его повиноваться. Прямо перед выходом Хоуп напоролся на препятствие – цветочный горшок аж до колена. Такая махина была предоставлена малюсенькому росточку, даже без признаков цветения! Осмотрев коридор, бог заметил еще кучу таких 《мишеней》. Странный у Тэхена вкус.

— Это остатки. У меня не было сил поддерживать в них жизнь, — курение, конечно, хорошо подействовало на Тэхена, вернув ему рассудок, но лучше бы он был сумасшедшим, чем говорил бы о жизни с такой, безусловно, жестокой прохладой. — Вам нужен покой, так что ступайте в кровать. Я Вам донесу еды, — он резко схватился за голову и так стоял еще долго, казалось, пульсируя всем телом. Хоуп даже попытался подбежать, но ноги были слишком слабы, чтобы позволить телу двинуться.