Консерватория. (1/2)

Он приходил после начала. Пока все обсуждали план занятия, выслушивали необходимые критику и указания, он занимался своими, дикими делами. Дверь открывалась неожиданно и всегда со скрипом. Со временем он застревал в голове, особенно когда льются крики преподавателя, а за спиной раздается этот звук, означающий, что теперь на тебя уже всем плевать. Весь в синяках, в ободранном и заляпанном шмотье, неотличимом от мусорного мешка, он как ни в чем не бывало, будто не замечая гневных взглядов и бешенства учителя, подходил вплотную и молча впитывал. Каждое занятие было одинаковым. Каждый вечер, под ругань учителя, из ссадин текла незасохшая кровь и пульсировали синие, почти черные, пятна на коже.

Был еще мальчик. Такого же возраста. Белая блузочка, чересчур одаренная кружевами, черная, миниатюрная, как и сам он, бабочка под цвет прямых, всегда гладеньких, штанишек. И туфельки. Эти туфельки были причиной его гордости. Точнее, одной из. Он прогуливался по коридорам и слушал их звонкий цокот, прекрасно зная, как он впивался в уши окружающих и заставлял обращать внимание на себя. А как они сверкали! Не забывая оглядываться, с самодовольной улыбочкой, он наслаждался блеском в глазах людей. Этот блеск был отражением от черной лакированной кожи на туфельках. Порой он специально подпрыгивал, чтобы издать более живой, благородный 《цок!》.

Но почему тогда, несмотря на талант, не смотря на красоту, идеальные вид и манеры, его никогда не подпускали к учительскому роялю? А этого, грязного, наглого, дворового кота, после всех скандалов, сажали за белый инструмент с таким же белым учительским стулом. Мальчик всегда с гневом и завистью кусал губы. Что в нем такого? То, что он выше? Сильнее? Может, потому что они жалеют его, бедненького, которому так не терпится подраться? Что же его никак не убьют, раз он такой особенный?

Губа наливалась кровью, пока он вместе с остальными детьми разминал горло под безупречное исполнение гамм этого бездаря. Гаммы и Чимин сыграть сможет! ”Раз уж никто не может избавиться от него – это сделаю я”, – подумал тогда мальчик.

Чимин знал, где этот парень ошивается после занятий, – на заднем дворе будки, что зовется консерваторией. И вот, в один вечер, когда родители задержались, он прошмыгнул туда. На заднем дворе было трудно отыскать свою цель – слишком сливалась с окружением. Чимин смело подошел к мальчику, но когда тот не обратил ни малейшего внимания, его решимость пошатнулась. Синяки, проглядывающие через черную челку, пугали. А вдруг это Чимин сейчас жертва, а не мальчик? Ноги затряслись. Сигнальным огнем стала потушенная сигарета. Мальчик долго-долго втирал ее в землю. Он просто не мог не заметить Чимина, что стоял буквально у носа, так почему молчит? Ну, ладно, раз пришел, значит надо делать.

— Юнги, научи меня драться! — с запинками проговорил Чимин, все-таки не сумев успокоиться.

Он поднял глаза. Смотрит прямо в душу. Светлые, даже в такой темени, словно волчьи. Но по взгляду было понятно, — этому хищнику наплевать на Чимина. Эти глаза думают о чем-то своем, о неизвестном, что гуляет где-то рядом с ними, но видеть его может только Юнги.

— Нет, — равнодушно ответил он.

Чимин разозлился:

— Да как ты можешь мне отказать?

— Одним словом – нет, — голыми руками Юнги зарылся в подтаявший снег, что проплешинами смешивался с грязью. Смотреть на Чимина он перестал и будто вновь оказался один, не замечая ничего вокруг.

— Боишься, что такой низкий я смогу тебя победить? — Чимину пришла в голову идея спровоцировать его. Люди такого не терпят, сразу обращают внимание.

— Зачем тебе драться? — похоже, получилось. Он пошел на контакт.

— Чтобы победить тебя!