Красные носки и черные колтуны. (1/2)

Я помню, как шел домой с только что купленной буханкой хлеба в руках. Как обычно общипывая теплую корочку, в летнем зное, я заметил дымчатую фигуру. Это был мальчик. Щуплый, его шатало на ветру, а тонкий китель, обрывался нитками у разодранных колен. По виду, тряпка заимствована у старших родственников. Я испугался, рассматривая его избитое лицо, но мальчик будто и не чувствовал всех синяков на бледной коже. В его взгляде читались уверенность и сила.

— Хочешь хлеба? — вырвалось спонтанно. Мой интерес сразу подогрелся на его хмурой физиономии, но страх не дал мне сорваться с места.

Мальчик зверем оказался рядом, рассматривая булку и морща нос.

— Сколько? — брезгливо спросил он. О чем это был вопрос я не понимал, но почему-то сразу протянул ему большой ломтик.

Мальчик фыркнул:

— Не нужен мне твой хлеб.

— А что нужно? — оторопел я. Этот момент прекрасно отложился в моей голове, именно он положил начало моему взрослению. Впервые в душе проснулась жалость к человеку. Эта жалость была подобна чувству, когда я находил придавленные трупы котов на дороге. Или воронят, не по своей воле оказавшихся на земле. И как обычно, вместе с ней, последовало желание спасти бедное животное.

— Че ты пристал, — шипиляво ответил мне он и пошел своей дорогой. На глаза накатили слезы, почувствовав нежелание отпускать его. Но недолго мне дали рыдать. — Плакса. Тебя как зовут?

— Тэхен, — провыл я, проглатывая куда-то половину букв.

— Тэхен, у тебя мама есть?

— Есть. И братик есть.

— Им нужен хлеб. А мне – не нужен, — я поднял глаза с песчаной дороги на красные носки мальчика. Поначалу казалось, что они были чистыми и ярко контрастировали на фоне всей ущербной одежки на нем, но нет. Раньше это были белые носки. Осознав это, Я заревел с новой силой, давясь соплями.

— Да че ты воешь, — закричали на меня, заставляя трястись. Я почувствовал удар на своей макушке. Мгновение, и мальчик плюхнулся на ножки, валясь на песок. У него были силы, чтобы допрыгнуть до меня, но не хватило их для возможности приземлиться. — Прекрати!

— А у тебя, — заикался я, — мама есть?

— Нет у меня мамы. И брата нет. Никого нет.

Ком в горле не позволил мне дальше издавать хоть какие-то звуки. Я смотрел на его спутанные волосы и нахмуренные брови. Сейчас, черный и грязный комочек превратился в неприветливого ежа и такое сравнение позволило мне улыбнуться.