Часть 1 (1/2)

Люди издавна поклонялись небесам и беспрекословно подчинялись их воле, но время шло, и сейчас такого фанатизма уже не сыскать. Дошло до того, что небесные обители стали разрушаться, унося за собой память вместе с их покровителями. Это бедствие не обошло стороной и Хосока – ранее великого бога плодородия и земли. Изнемогая от бессилия, он последний раз вздохнул и погрузился в забытье.</p>

***</p>

Когда ресницы поднялись с иссушенной кожи, Чон обомлел от зрелища, возникшего перед ним. Это безусловно был мир людей. Конечно, боги, даже самые древние, знали, каково людям сейчас. Знали о их быте, о достижениях и провалах, но в общих чертах. Хосок же знал и того меньше, потому что в последние десятилетия сил прослеживать жизнь на земле не было. От этого страх возрастал с каждым появлявшемся перед глазами сантиметром слабо освещенной комнаты. Казалось, что она развалится от количества вещей в ней. Пара минут во власти эмоций, а после он взял себя в руки, начиная здраво мыслить и ощупывать себя. Острые кости обросли приличным слоем мяса, и кожа больше не похожа на пустыню. Это приятный бонус. Хосок знал, что боги могут посещать мир смертных, но всегда это происходило лишь по молитве. Здесь же – никого. Мёртвая тишина вместе с пыльными чемоданами, бумагами и прочим убранством создавали картину апокалипсиса, где люди исчезли. Не было катастроф, ядерных взрывов, наводнений. В один день их просто не стало.

Он провел рукой по спине: непривычные ощущения от наличия там чего-либо, помимо костей, отдало в руку, заставив немного промедлить. Как и думал, все же не может он реинкарнировать полностью здоровым. От прежних крыльев остались лишь обрубки, слабо покрытые девственным пухом. Однако он обрадовался, ведь там, на небесах, о пухе идти речи не могло.

Чон вздохнул, наполнив безжизненное пространство чем-то новым. Легкомысленно было оставлять такие фундаментальные вопросы о его возрождении, об обретении новой плоти, но в этом был весь Хосок. Зачем ему думать о том, что требует столько сил?

Крепкий стан отразился в окне. Бог вытянулся, размял конечности. Запятнанный грехами воздух нового дома наполнил легкие. Голые пятки проскользили по полу, обходя извилистыми тропами нагромождения разносортного хлама.

Тут была ванная. Не сказать, что все сверкало, к тому же, солнечные лучи почти не доставали до проёма, но из-за пустоты казалось, будто здесь чище. Зрачки сузились, заметив движение где-то на стене. То было зеркало. О нем Хосок, к счастью, знал. Это была одна из немногих человеческих приблуд, о которых он был в курсе. Какая чудесная белая кожа, словно сшитая из бархата, ни одной царапинки или вмятины. Тени перетекали по тонкой шее к длинным пальцам и прятали темные глаза и брови. Волосы вились вдоль мягких скул, добавляя столь прекрасному образу большей сказочности. Хосок прощупывал все, что видел в небольшом квадрате, руками, пытаясь понять, не спит ли он. Таким он себя видел в последний раз, еще когда по земле, у средиземного моря, ходили греки. Отражение было последним доказательством того, что это был действительно он, и теперь он живет здесь, среди людей. Большего ему и не надо было. Душа Чона по-детски затрепетала. Таких интересностей в его существовании не было, мягко говоря, давно.

Так он исследовал помещение, разбирая бумажки, изучая все, что только под руку попадется. Пальто, вернее, чудотворный хитон из кожи, по-уродски увеличивающий плечи, зато с любопытной деталью – хвостом. Новый язык – точка, точка, завиток, еще две точки с завитками, а у следующего знака этих завитков аж два. Удивительно, как люди могут понимать друг друга с таким набором? Он радостно отметил, что нынешнее человечество до жути любит кожу, как и в былые времена, что не могло не радовать. Солнце уже давно перестало просвечиваться сквозь тюль, а Хосок продолжал придумывать все больше и больше названий новым предметам, его искренне забавляла эта игра. Внезапно, откуда-то из другого конца комнаты, послышался скрежет и щелчок. Тогда бог встрепенулся. Что-то хлопнуло, а далее – хлюпанье и стук об деревянный пол, шуршание ткани. Хосок затих, замер в ожидании. И что-то там тоже... замерло...

Звуки ясно говорили – все инновации, привнесенные Чоном в это место, изменяли свое положение. И все ближе, ближе...

— Кто ты? — низкий хриплый голос раздался сверху. Чон выглянул из-под листов, исследуя темную фигуру. Она оступилась и снова замерла. — Что... ты такое?

В непроглядной темноте лунным светом вырисовывались грубые черты зеленых волос. Из-под них испуганным взглядом на Хосока была направлена пара светлых глаз, что казалась белесой, и лишь суженные зрачки говорили о том, что человек не слеп. Жилистые кисти этого человека плотно сжались пальцами, но незнакомец не желал нападать, если судить по позе, а, может быть, пока только готовился. Хосок расслабил брови, и его веки накрыли радужки. Это выражение создавало ощущение абсолютно властного существа, что в столь спокойном положении разложилось на полу. И одновременно с этим, неприкрытое тело говорило о добродушном настрое бога.

— Что ты, твою мать, такое?! — повысив тон, фигура дернулась в сторону табурета, на котором расположился целый гардероб.

— Бог, — коротко и без капельки скромности осмыслил Хосок. Он с нескрываемым интересом в сверкающих глазах наблюдал за резкими движениями, пока не пришлось взвыть от боли в животе, в который довольно чётко прилетел табурет и пара кофт.

Это заставило Хосока согнуться и сжаться, оставив свой прежний горделивый вид. И кто вообще смеет поднимать руку... табуретку на бога?

— Бог значит, — с насмешкой продолжал человек, — и почему только сейчас? — внезапно слова начали появляться прямо у лица Чона, но ему было не до этого, – боль душила, сейчас он был занят спасительным откашливанием жидкости из глубин лёгких, — почему ты, бог, явился лишь сейчас? — укоризненные фразы, с четким выделением обращения в тоне, вливались в мозг и резали его острым скальпелем. Поразительным было отсутствие удивления у человека. Это пугало. Тут до Хосока дошло, что, возможно, этот малец – его благословенная нить, связавшая все обстоятельства в этой ситуации.

Чон вытянулся вдоль ламината, заставляя коленки неприятно тереться о твердую поверхность.

— Приятно видеть, что ты, человек, столь приветлив. Молился мне? Спасибо, конечно, но если ты варвар, то мне пора назад, — наконец, прокашлявшись, можно было рассмотреть сидящего перед ним на корточках молодого парня. Теперь стало понятно, почему он был так невидим при пучке слабого света. На черной одежде контрастировала синяя от надутых вен кожа. Человек мертвой хваткой своих волчьих глаз вцепился в зрачки Хосока. Еще более жуткий вид ему придавали расползшиеся под глазами темные круги. Бог не знал, а человек ли перед ним? Образы восставших из могил гневных скелетов, обвисающих лоскутами кожи, тревожно промелькнули в голове.

— Блять, — кулак врезался в пол, одновременно с коленями Чона протирая эпидермис. Нервные метания теперь хоть немного розоватой руки по виску, непонятно зачем поправляющей несколько раз один и тот же локон. Тремор мышц и резкое отталкивание от пола. Разворот, и вот фигура исчезла куда-то за стопки газет.

Было понятно, что человек злится. Но это было до такой степени нелогично, что на лице Хосока вылезла улыбка. Тем временем в животе адски кололо, само это ощущение вызывало радость в сердце. О, да. Он действительно жив. Возможно, сейчас Чон познал, какого это быть живым по-настоящему, мгновенно оказавшись на уровень выше других богов. Как бы замечательно и романтично это ни было, все же не меняло того, что встать сейчас и в ближайшее время не получится. Досадно. Зато какой опыт! Улыбка на лице сдвинула порозовевшие от напряжения щеки, и сейчас он выглядел безумцем. С его видом в холодном распыленном свету, можно было снимать новую часть зеленого слоника, особенно благодаря пене, густо стекающей по губам, добавляющей в и без того отталкивающий образ больше приземленного отвращения.

Сейчас уши улавливали шум воды в ванной, а затем еле слышные шаги, что чуть позже стали отчетливее.

— Вставай, — в грубом тоне приказал хозяин квартиры, а после добавил, явно смягчившись, — или не можешь? — снова спустился на корточки, не желая смотреть на что-то в этом растекшемся теле, кроме глаз, создавалось ощущение, что видит он в Хосоке только их. Однако так четко зарядить деревом во что-то невидимое... он же не профессиональный киллер... наверное. Запретив себе сеять смуту неверными мыслями, бог стал внимать лишь словам смертного. Сейчас перед ним стоял выбор: либо же выказать свою мощь, как высшей формы жизни, от которой остались лишь крылья и неописуемая красота, либо же посмотреть правде в глаза и признать, что теперь его тело слабо и беззащитно настолько, что каждой клеточкой он чувствует как окисляется кожа.

— Не могу, — коротко пояснил Хосок на очередном выдохе, напоминающем о недавнем насилии.

Паренек устало цокнул и потом вновь затерялся в темноте, волоча за собой четырехногую деревяшку. Абсолютно неясное поведение. Зачем спрашивать без намерения сделать хоть что-то? Но, на самом деле, Хосоку тоже было не до нравственной оценки или реакции на действия незнакомца, поэтому он смиренно приложился животом к холодному полу, наконец-то почувствовав хоть какое-то облегчение. Лишь торчащие пушистые отростки находились в приподнятом положении. Стыдно было, что сейчас это отнюдь не эстетично, как рисуют порой живописцы. Старые комплексы по поводу своих небольших крыльев ностальгично всплыли, коля душу, но теперь это ощущалось так тепло, от чего бог снова улыбнулся, прикрывая веки.

Из блаженной дремы его выудил холод, возникший на секунду, но этого было достаточно, чтобы он встрепенулся, забегав взглядом.

— Что ты делаешь? — вяло, но все же с любопытством поинтересовался Хосок, недолго пронаблюдав за силуэтом, что копошился подле.

— Забочусь о том, чтобы ты тут не откинулся, — отрезал человек, расправляя тяжелое одеяло вдоль фигуры бога. В ответ на такой благородный жест Чон лишь хмыкнул, проваливаясь во мглу который раз за этот насыщенный день под мелодию удаляющихся шагов. Как давно он не спал? У него никогда не было потребности во сне, кроме как побесить какого-нибудь новоиспеченного философа, трактующего об извечной проблеме богов... Этим занимались лишь совсем отчаявшиеся индивиды, обычно покидавшие небеса незадолго до второго выступления. Да и день никогда не наступал, точнее, голова Хосока всегда была обвита пятнистой ночью, а ногами он упирался в залитую красочными лучами солнца землю, и так было всегда. Вот и ищи себе развлечения, еще бы тут не помереть. Иногда он даже завидовал мелким божкам, потому что те могли просто так взять и исчезнуть. Страх неизвестности, конечно, давил поначалу, но вскоре он сменился отношением к смерти, как к слишком приукрашенной бессмыслице.

Парень взглянул на гостя, пришедшего по приглашению, но все же неприятно сейчас было видеть перед собой тело незнакомца. Одеяло забавно торчало на месте яро держащих свой пост крыльев. ”Все боги так безмятежно спят?” — пронёсся вопрос у него в голове и затем сразу же выветрился, будто его и не было. Человек был необычно хладнокровен в этой, казалось бы, абсурдной ситуации. Но, наверное, дело было в тотальном недосыпе и куче дел, что уже давно нагружали его непрямые плечи. Человек плавно уселся за стол, включив лампу, тем самым прожигая себе глаза пару секунд. Потом надел наушники и вдумчиво стал выводить вдоль пяти полос《точки с завитками》.

***</p>

Острая боль, отразившаяся в каждом сантиметре тела, заставила вновь открыть глаза, а после чего проследовало следующее нерадостное событие – каким-то образом луч света огибал все, что загромождало окно, и попадал прямо в сонные очи. Проклятье, это ваше утро, непривычное, еще неизведанное утро, что так жестоко поприветствовало бога.

— Вставай, — наконец-то убрав ногу от живота, тихо сказал человек, небрежно зевая и переминаясь на месте.

Спросонья Хосок покорно сел, совсем не помня о вчерашнем, а зря, ведь сейчас это резкое движение заставило его вновь почти лечь на непрогретый пол.

Человек пронаблюдал за всеми мучениями божка, никак не реагируя и не отмечая ничего во внутреннем блокноте.

— Я ухожу. Только посмей сегодня что-то тронуть – вышвырну на улицу, — непонятно, серьезно ли он это говорил, но перспектива оказаться где-то вне этой квартиры настораживала Чона.

— Твоя воля, — выцедил он, прокашливаясь. Это прекрасное чувство жизни, заставлявшее ранее безумно улыбаться, сейчас уже подзадолбало Хосока, но он смиренно продолжал делать вид, что его это не так уж беспокоит. — Какое у тебя имя, человек?

— Юнги, — Хосок повел бровью, рассматривая все столь же бледного, но уже более приятного на вид парня, покрытого солнечными лучами.

— А по батюшке? — оскалился бог, уронив голову на извилистые пальцы.

Юнги прыснул в ответ, а после неуклюже развернулся, снова оставляя гостя себе на попечение.

— Ты так и пойдешь? — пробубнил Хосок, напрягая тяжелые веки, что в таком положении головы сами по себе прилипали друг ко другу.

— А ты так и будешь валяться в чем мать родила? — язвительный ответ отразился от голых стен. Они явно не поняли друг друга. Бог еще раз отметил – парень не из робкого десятка, и отвечать он умеет. Тогда зачем его вообще вызвали? У людей, что уверены в себе, не должно быть проблем, требующих вмешательства богов. Непонятно. Но, в любом случае, тут они проиграли оба. Если даже Юнги хотел чего-то, у Хосока больше не получится исполнить какие-либо желания, он даже не знал, насколько его существование зависит от веры – утробы всех богов. Выяснять он этого, конечно же, не собирался – слишком запарно. Под сумбурные мысли Чон погрузился в сон, так и не ответив Юнги.

В глаза ударил свет. Покосившись, Чон осмотрелся. Вместо окна в комнате будто появился портал в другой мир, темный и бездушный, но тут стало на удивление светло, отчего тело бога не так сильно выделялось в черных росписях отражения. Голова закружилась, заставив Хосока пошатнуться.

— Да прикройся ты уже хоть чем-нибудь, — недовольный комментарий послышался из проема впереди. Чон облокотился локтями на подоконник и играючи прошелся глазами по бледному лицу.

— И что мне за это будет? — взгляд нагло уперся в покрытые тенью зрачки, и тут же его взор закрыла летящая ткань.

— Будто тебе есть что просить, — ответил той же манерой Юнги. Сейчас было заметно, что голос его дрожал. Это не было проявлением страха, скорее, дар той же природы, что и его достаточно грубые телодвижения.

Чон лишь хмыкнул, приподнимая бровь. Он стал разбирать темный ком, пытаясь разгадать, что именно ему с ним делать. Зажмурившись от яркого света люстры, он попытался рассмотреть над собой, где тут хотя бы намек на начало или конец ткани. За Юнги он прошел в тот же проем, оказавшись в помещении, наполненном громоздкими шкафами и узким столом с расписным стулом у края. На плешивой скатерти не было пусто подстать всей квартире. Разные банки и пакеты под завязку забиты едой, к которой не притрагивались, по виду, очень давно. Хосок поправил накинутую на себя тряпку и вопросительно посмотрел на занятого чем-то человека.

— Так по красоте? — раскинув руки, он ожидал оценки своего творения.

Юнги пришлось отвлечься от нарезания огурцов и развернуться, чтобы оценить гениальное дизайнерское решение Хосока. Вот он. Великий бог, проживший с начала сотворения человечества, стоит нагой с тряпкой на голове. Потрясающее зрелище. Настолько дебильное, что даже сил нет на это как-то реагировать.

— Скажи честно, ты слепой? — парень вытер мокрые руки об ткань, что когда-то была нормальным полотенцем. — Ты, бля, не видишь, как я одет? — он показательно прищепнул плечи кофты, после чего его руки застыли в воздухе, все так же красноречиво показывая его нетерпение. Он подошел к Хосоку, постепенно вытягивая локти, дабы в итоге снять с кудрявой головы этот своеобразный чурбан. — Пиздец. Кто, бля, кому должен помогать вообще? Какой же ты ахуенный бог получается, что даже одеться не можешь, — ворча, он привел кофту в приличный вид и, отойдя, отточенными жестами показал. — Вот так вот, через голову, понял?

От такой излишней заботы к себе, Хосок даже немного растерялся, и в ответ он раскинул руки, будто описывая смятение на лице.

— Ну... да, понял, — брови нахмурились вновь, когда вещь оказалась у Чона. Хоть объяснения от Юнги не были по ГОСТу, но с ними оказалось намного проще понять что да как, и бог быстро справился со своей миссией. Через пару минут телу стало теплее, и эта квартира не казалась больше гнездом горной птицы. Пальцы ловко ухватились за пакет на столе, и Хосок задумчиво стал его переминать, изучая содержимое, после чего все же решил начать разговор. — Зачем ты меня призвал? — пожалуй, единственная тема для разговора, которую можно было подобрать в их ситуации.

В момент их первой встречи Юнги не удалось подумать, что это все бредни сумасшедшего, что пробрался к нему через окно на чертов девятый этаж, ибо сейчас кофта не лежала бы горбом, натягиваясь на сжатые крылья.

— Случайно выпалил. Не ожидал, что потом придется себя проклинать, — на стол тяжелым стуком поместилась тарелка. — А ты нахрена явился? У вас там не удосужились сортировочный центр установить?

— Ты можешь говорить, не знаю... более понятно? Я не понимаю половины твоей речи, — честно признался бог, уже не в силах выдерживать эту пытку аллегорий. Конечно, он понимал Юнги. Он не был бы богом, не умея вникать в суть проблемы, но все же рисунки непонятных объектов не давали ему покоя и сильно нагружали. А трудиться он не любил.

— Что именно не понимаешь? — парень приземлился на стул, и пронзительный скрежет сопроводил выдвигающуюся из-под стола табуретку, на которую предположительно должен был сесть бог. — Почему ты явился? Понимаешь?

Хосок не счел необходимостью отвечать, ведь уже сделал это парой фраз назад. Хребет уперся в гранулированную стену, оставляя точечные отпечатки на коже, даже сквозь теплую кофту. Бог посмотрел вниз, на Юнги, и не нашел в его глазах понимания всей вины, нехорошо...

— Ты сам себе все испортил, — эта фраза, оказывается, была слишком едкой, ведь сейчас Хосок почувствовал впервые, как у парня дрогнуло на душе.

— Спасибо за консультацию, — напряженное молчание. Юнги не выдержал первым сидеть под прямым взглядом бога. — Садись уже, а? Я еду для кого готовил?

Чон улыбнулся и послушно приземлился на табурет. Он осмотрел скудно покрытую посудину.

— Деликатесами не жалуешь... — отметил тот, все же взяв пару долек овоща.

Юнги не стал оправдываться. Действительно, едой он не закупился, так как не ожидал гостей, поэтому, в качестве чего-то нормального, был только запас огурцов.

Хосок постарался сдержать мину брезгливости от человеческой еды, ведь осознавал, что теперь это будет его основной рацион.

— И как люди так запустили мои дары?

— Не ко мне вопрос, — диалог получался неловким и раздробленным. Юнги сидел скованно, с приподнятыми плечами, что говорило о его нежелании продолжать болтовню.

— Как ты собираешься жить со мной? — бог решил озвучить вопрос, увидев его в светлых глазах.

Прицыкнув, парень все же ответил:

— Как получится, — он уткнулся взглядом куда-то, где было его скалистое плечо, что закрывало весь обзор Хосоку. Такое решение вновь разожгло игривость в темных очах бога. Ему нравилось, что в этой халатности к своей судьбе они похожи, вот только если Хосоку и впрямь было все равно, и что-то планировать – та еще скука, то для Юнги такое отношение было отнюдь не игрой, а прижившейся спустя долгое время рутины усталостью. Богу были интересны тараканы в голове человека, поэтому он подмечал нервные почесывания, еле держащиеся открытыми веки, плывущий безэмоциональный взгляд и принимал этот факт, что вскоре такая постоянность вновь его убьет. Ну, а пока этого не произошло, надо насладиться людскими скитаниями сполна. — О чем ты так задумался, что даже не можешь глаз поднять?

— Тебя ебет? — грубо, но есть шанс, что этот черт отстанет и даст спокойно погрузиться в себя.