Питер, чай, не Франция (1/2)

Вокруг шум-шум-шум. Перестук колёс вагонов метро, хлопки тяжёлых двойных дверей, разговоры на незнакомом языке; ветер треплет волосы и шёрстку Мурра, норовит сбить цилиндр — приходится придерживать, — подносит к носу коктейль из сырости, запаха мокрой известки и пыли.

Кто-то теснит его, ругаясь — по тону Ной это понял — и злясь и на него, и на кого-то в телефоне. Вдруг кто-то очень контрастно неловко трогает его за плечо, просит подвинуться к колонне:

— Вас так снесёт толпа по поезд, будьте осторожны.

На английском просит. А как этот человек понял, что нужно на нём? Неужели он как-то так по-особенному выглядит, не считая белого костюма?

Человек же маску поправляет, волосы тёмные ерошит пятерней и, то ли придерживая сумку на плече, то ли за грудь держась, отходит, так естественно вливаясь в поток, что Архивисту удивляться остаётся.

Он уж думает развернуться в свою сторону — увидел указатель на английском, — но чувствует запах крови.

Кто-то вскрикивает, кто-то ругается.

«Господи! Позовите врача!»

Ной рывком разворачивается на каблуках, когда слух режет ещё и металлический звон упавших ограждений — кто-то использовал их в качестве опоры.

Толпа всё движется-движется, похоже, сейчас пострадавшего задавят безразличные люди, если никто не вмешается. А слабенькая бабушка, вздыхающая «милок, вставай!» вряд ли здесь чем-то поможет — тоже станет жертвой неровного строя.

Ной придерживает Мурра, чтобы не слезал с плеча от любопытства, и отправляется в толпу с решимостью танка. Его не учили помогать всем и каждому — он сам к этому пришёл. Он обладает силой — значит может вмешаться и хотя бы вынести человека из толпы, чтобы не переломали каблуками кости.

Запах крови всё сильнее, чем ближе он продвигается, но с такой яркостью уже должно было быть видно растёкшееся пятно.

Каково же удивление Ноя, когда он видит того же молодого человека, что предостерёг его так услужливо.

Тот не совсем ещё на полу — видимо, благодаря ограждению, которое только-только упало, — но близок к тому.

Парень на бабулю дикими красными глазами смотрит, от боли сгибается, подрагивает и поверх чёрной медицинской маски рот себе зажимает, что-то неразборчиво скуля.

Пожилая женщина такого взгляда не выдерживает, отходит в сторону, крестясь и продолжая причитать.

Ной же только ближе, ловит содрогающегося беднягу, подставляя свою руку ему где-то на уровне диафрагмы и не давая окончательно завалиться.

— Zut<span class="footnote" id="fn_32376874_0"></span>, — неожиданно ругается на чистом французском незнакомец, от слабости прижимаясь к груди Ноя плечом и хрипя. — Отойдите, это небезопасно.

Пытается гордо выпрямиться, отстраниться, но только лишь заходится в приступе кашля, того и гляди выблюет лёгкие свои. С бледных дрожащих пальцев начинает капать кровь, пачкая белоснежный рукав пальто Архивиста.

Тот не слушает больше никаких возражений: за плечи удерживает, выводит из потока и снова на себя опирает.

В сырости кровь пахнет отвратно.

Парень срывает с себя маску, царапает ногтями уголки губ и захлёбывается кровью, текущей уже и по шее, никак не может вдохнуть — давится чем-то.

У Ноя идей ноль, кроме одной старой, которая когда-то уберегла его Луи от преждевременной кончины.

Он поддерживает сгибающегося и плачущего от боли страдальца, хлопает ему по спине и немного давит на живот — парень кашляет сильнее, из его рта обильно текут кровавые слюни.

На чужих губах вскоре показывается странный сгусток — Ной не жалеет белых перчаток, забирает это нечто, вытягивая за край. Но только никак не ожидает увидеть маленькие глазки и услышать отвратный, оглушающий писк.

Архивист роняет сгусток, не успевая его поднести к глазам и лучше рассмотреть — незнакомец бьёт его по запястью из последних сил.

Больше у того нет, он даже решительно наступить на шевелящийся сгусток не может, хватается за руку Ноя.