Глава 3 (1/2)

The Neighbourhood — Cry Baby</p>

— Хэй, парень, ты меня слышишь?

Что-то мокрое и холодное утыкается в щёку Гарри, заставляя его поморщиться, но не открыть глаза. Он не хочет. Ему кажется, что его снова вырубает, но когда он чувствует толчок в рёбра, то сразу же пытается собраться с силами, чтобы понять, что происходит. Это было больно, учитывая его состояние.

— Простите? — у него еле получается открыть глаза, потому что яркий свет заставляет и без того повреждённую голову болеть ещё сильнее. Но как только ему удаётся это сделать, кудрявый отскакивает от чего-то большого и волосатого. Только потом он понимает, что это пёс.

— Ты… Чего тут разлёгся? — женщина средних лет неуверенно смотрит на мальчика, наклонив голову набок, и помогает ему подняться. Собаке, кажется, куда более интересна палка, которую придавил Стайлс, чем он сам.

— Простите, мэм, я… — он немного мнётся перед тем, чтобы что-то ответить, но заметно расслабляется, когда замечает, что женщина не настроена враждебно, — За мной гнались, и я решил спрятаться в Ваших кустах, что изначально не было моей идеей, но так уж получилось, и-…

— Гнались? — её глаза расширяются, и Гарри уже почти жалеет, что не соврал. Его голос дрожит, в принципе, как и он сам, так что он не особо понимает, как ответить ему на этот, пусть и риторический вопрос, — Какой ужас! Стоит вызвать полицию, милый?

— Нет, пожалуйста, — выходит слишком резко, из-за чего шатенка дёргается, а Гарри продолжает, смущаясь своего тона, — Всё в порядке, пожалуйста, не надо полицию. Это были мои знакомые, так что…

Женщина не кажется убеждённой, смотря на мальчика широко распахнутыми глазами, потому что последнее, что она хотела найти в кустах утром среды, так это помятого во всех смыслах малолетку.

— Всё в порядке, мэм, правда, мне, наверное, лучше уйти, — Гарри отряхивает свою одежду и дёргается, потому что неожиданно пёс кусает его за штанину и дёргает за неё, из-за чего кудрявый снова чуть не падает, но голубоглазая помогает ему, хватая его под локоть.

— Брюс, а ну быстро на место! — один её серьёзный тон заставляет кучерявую собаку опустить ушки и хвост, а ещё отойти в сторону. Гарри тоже слегка сжимается, — Может, я могу предложить тебе чай, милый? Ты выглядишь совсем неважно.

Кажется, сознание Гарри возвращается полностью, потому что понимание того, что его вещи — в том числе телефон — остались на территории школы, накатывает волной неприятного жара. А ещё могла звонить мама.

Мама. Чёрт.

Его сердце практически пропускает удар, понимая, что его мама, должно быть, сошла с ума, разыскивая его, но после он осознаёт, что сегодня она дежурит сутки в больнице, начиная с ночи, и расслабляется. Это не раз выручало его от лишних вопросов.

— Думаю, не откажусь, — он неловко улыбается, отряхивая свою одежду и замечает, что в некоторых местах брюки порваны, как и его белый свитер, который уже совсем не белый.

Возможно, ему не стоит так доверять незнакомцам, но Джей (он уже позже узнаёт имя этой женщины) оказывается очень милой и приятной, угощая мальчика чаем и печеньем, которое она сама сделала, а ещё не задаёт лишних вопросов. Она принимает ответ Гарри о том, что его знакомые решили злобно подшутить над ним, и даже даёт несколько советов, как следует вести себя в таких ситуациях, как дать им отпор. Это смущает Стайлса, но он благодарно кивает, понимая, что всё равно не воспользуется этими подсказками. Помимо Брюса в доме находится ещё один пёс по имени Клиффорд, который оказывается куда спокойнее своего пушистого товарища. А ещё он был очень мил с Гарри, положив голову на его колени и снова засыпая, словно таким образом стараясь его успокоить.

Спустя некоторое время Джей говорит о том, что ей необходимо ехать на работу, и Гарри сразу же понимает намёк, ведь он и вправду засиделся в доме этой удивительно доброй женщины. Он ничего не говорил долгое время. Казалось, он просто сидел и продолжал спать с открытыми глазами, из-за чего шатенка изначально подумала, что он какой-то наркоман, но, когда её догадки были разрушены, расслабилась.

Кудрявый благодарит Джей за помощь и за то, что она не вызвала полицию, и выходит на улицу, чтобы проветрить мозг и понять, что же ему делать дальше: он может пойти домой, что было бы весьма логично, либо же он может пойти в школу, переодевшись в свою спортивную форму в туалете, и посидеть несколько уроков.

Он выбирает второе.

***</p>

Mike Posner, Big Sean — Cooler Than Me</p>

— Коллинз?

— Здесь.

— Сиболд?

— Здесь.

— Холбрук?

— Здесь.

— Стайлс?

Молчание.

Луи поднимает глаза, немного хмурясь, потому что он вроде бы ещё не такой уж и старый, чтобы быть глухим, и смотрит на место, где обычно сидит Гарри. Сейчас это место пустое. Некоторое время он медлит, потому что помнит, что Стайлс не пропускал ни одно его занятие за всё время, но всё же отмечает пропуск в своём импровизированном журнале.

По классу проходится какой-то шёпот, и только двое ребят, уткнувшись в свои телефоны, почти никак не реагируют:

— Знаешь… — Кэлл сглатывает, поднимая неуверенный взгляд на своего друга, — Может, мы вчера переборщили?

Люк отрывает взгляд от своего телефона, смотря на одноклассника в стиле «Ты идиот?», и лишь пожимает плечами, прежде чем вернуться к игре.

— Не думаю, мы раньше такое уже делали, и всё с ним было нормально, — его шёпот уверенный и твёрдый, в отличие от Роджерса.

— Да, но… Этот придурок выскочил на проезжую часть. Вдруг кто-то из водителей вызовет полицию?

— Кто вызовет полицию и для чего?

Голос Томлинсона пугает обоих учеников, которые совсем не заметили, как старший подошёл к парте. Прежде чем Кэлл начнёт, заикаясь, оправдываться, Коллинз берёт ситуацию в свои руки:

— Никто и не для чего. Сюжет игры обсуждаем, — он пожимает плечами, показывая учителю телефон, и усмехается, с каким-то вызовом смотря в глаза Луи, — Думаю, если бы кто-то из людей оказался свидетелем убийства, они бы вызвали полицию, не так ли?

Томлинсон немного хмурится, с недоверием смотря на своего ученика, но решает, что это абсолютно не его дело. Он просто кивает и возвращается к столу, чтобы начать вести урок.

Тема сегодняшнего урока — рубеж веков, эпоха романтизма плавно перетекает в реализм, напрямую связывая себя с французской литературой. Свои конспекты, которые Луи сделал ещё в университете, он читает наизусть, внимательно наблюдая за тем, чтобы ученики за ним записывали. Как минимум, если это никому не пригодится в жизни, это интересно. Как максимум, можно будет блеснуть знаниями на одной из вечеринок, которая плавно перерастёт в пьяные разговоры ночью на балконе или кухне. Он и сам был таким на первом и втором курсе, пока не начал относиться к своим знаниям более бережно.

Вспоминая школьные и университетские годы, Луи можно было описать как «раздолбай». У него была отвратительная посещаемость, за что его очень недолюбливали преподаватели, но также он слишком хорошо владел материалом, чтобы ему ставили плохие оценки на зачётах и экзаменах. Каким-то образом ему всё сходило с рук, он успевал как следует развлечься на вечеринке, а на следующее утро чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы пойти на занятия.

Он называл это магией.

В основном он пропускал пары, если не хотел на них идти, либо же если не считал нужным, но если всё было наоборот, то он мог прийти на занятия с температурой 38.7 или со сломанной ногой. Девушки любили его за его дурачество и напыщенность, запросто соглашаясь на какие-либо приглашения и предложения.

Таким образом он познакомился с Элеанор.

Элеанор Колдер оказалась понимающей девушкой и хорошей подругой, всячески прикрывая Луи перед преподавателями и злой старостой. Когда его не было на парах, она кидала ему сообщения в стиле «Сегодня у тебя болит голова», или «Отравление, тебя рвало всю ночь», ну или «Твоя кошка родила котят, поздравляю!», за что Томмо ей был бесконечно благодарен. Не только на слово, но и в постели. Несмотря на то, что история их отношений закончилась не самым лучшим способом, они всё равно оставались друзьями до самого выпуска и даже некоторое время после, пока их пути не разошлись. Сейчас они следят за новостями друг о друге в соц.сетях, оставляя смешные комментарии под фотографиями друг друга и иногда переписываясь друг с другом:

Кому: Томмо

«Пиздец, мы не виделись миллион лет! Может, оторвёмся на следующих выходных в баре?»

Кому: Эль Пачино

«Звучит охуенно, обязательно!»</p>

Таким образом, они не виделись почти 4 года, не то чтобы это кого-то из них не устраивало.

На своей первой студенческой вечеринке он встретился с Зейном. Его будущий друг был настолько пьян и разбит расставанием, что не мог связать и двух слов. Наверное, это единственный раз в жизни, когда у Луи проснулся его природный материнский инстинкт — на самом деле, Малик оказался тем ещё пиздюком, что очень раздражало голубоглазого, поэтому, как заведено у большинства лучших друзей, их дружба началась со взаимной ненависти. Только лишь когда им удалось поговорить в нормальной обстановке без всякой выпивки и лёгких наркотиков, они поняли, что между ними слишком много общего, чтобы враждовать. Буквально через месяц они съехались в квартиру Луи, при условии, что Зейн будет сам рассчитывать, сколько надо платить за коммуналку, и отдавать честную половину. Он же математик, пусть от него будет хоть какой-то толк.

Честно говоря, от Зейна оказалось больше толка, чем Луи мог предположить — он прекрасно готовил. Несмотря на РПП, Зейну очень нравилась готовка, а Луи очень нравилось вкусно поесть. Они идеально друг друга дополняли, учитывая, что они оба Козероги и всю остальную астрологическую хрень.

Зейн, словно гипнотизируя, неплохо так перевернул жизнь и сознание Луи, убеждая его в тех вещах, в которых он не был уверен, и разубеждая в тех, в которых был уверен.

Эти махинации также коснулись его ориентации. Ну, вернее, её переосмысления.

После долгих и нудных разговоров, после убеждений Луи в том, что нет ничего плохого в том, что его соулмейт может быть парнем, Зейн задумался. Ему, как и всем на этой планете, был известен стереотип о том, что гомофобы на самом деле являются латентными геями, но он не был уверен в том, можно ли было применить это по отношению к Луи. Он не был гомофобом, поскольку, как минимум, поддерживал кареглазого и жил с ним в одной квартире, но Зейн всё равно видел в нём что-то: его манерность, слова, даже голос подталкивали Малика к мыслям о том, что Луи не совсем натурал, поэтому у него созрел план.

План под названием «Помочь осознать Луи, что он не совсем натурал».

На самом деле, этот план был безобидным: он состоял из парочки разговоров, гипноза и случайно оставленного на ноутбуке Томмо гейского порно, которое бы его в силу любопытства заинтересовало.

Но всё пошло совсем не так.

Lucky Luke — Cooler Than Me</p>

На одной из вечеринок, прямо после того, как Луи расстался с Элеанор, кое-что случилось.

Это произошло спонтанно: они были оба навеселе, танцевали под какие-то тупые ремиксы, чтобы не слышать собственных мыслей, пока Луи не повернулся к Зейну спиной и не прижался к его груди. Зейн просто наблюдал за другом, ведь из них он был более трезвым, чтобы, если что-то случится, быть рядом, а ещё старался держать себя в руках, ведь… У него давно не было парня, он слегка выпивший, а Луи, несмотря на то, что он его друг, чертовски сексуальный. Узкие джинсы, которые он очень любил носить в те времена, позволяют увидеть всё самое красивое, а Зейн не слишком терпелив, чтобы сдерживаться и не прикоснуться к мягким бёдрам.

Томлинсон, казалось, только этого и ждал, откидывая голову на плечо друга и вплотную прижимаясь задницей к его бёдрам, что вовсе выбивает воздух из лёгких брюнета.

— Луи, что ты-…

Но договорить у Малика не получилось, ведь следующее что он почувствовал — это тёплую ладонь на своём затылке и мягкие губы на своих, которые прижимаются к нему так близко и неуверенно, что это напрочь сносит крышу.

Пошёл нахуй план Зейна и натуральность Луи.

Брюнет как-то резко разворачивает Луи, чтобы подтолкнуть его к ближайшей стене и прижать к ней, и сразу же впивается в приоткрытые розовые губы, тихо простонав от этого чувства. Томмо абсолютно не сопротивляется, закидывая руки на плечи друга и плавно выгибаясь в спине, чтобы ему было удобнее углубить поцелуй, и не может сдержать смешка, когда Зейн отвечает тем же.

Чувство было ново для него, но не было противно, как Луи себе представлял, это было… Приятно. Чужая щетина слегка царапала кожу щеки, большие ладони блуждали по талии и спине, пока тёплое тело прижимало его к холодной стене. Горячий язык исследовал рот Луи, пока тот бесстыдно стонал Зейну в губы. Ему понравилось чувствовать это.

— Луи, надо… Надо прекратить… — Зейн попытался отстраниться, но Луи упрямо прижимал его к себе, уже неосознанно потираясь о его бедро, — Луи.

Нехотя, Луи, всё же заставляет себя отлипнуть, облизывая немного опухшие губы, и смотрит на друга в полном недоумении, потому что абсолютно не понимает, почему они остановились:

— Что такое.?

— Ты плохо соображаешь, бро, — он становится неожиданно серьёзным, из-за чего Луи чувствует себя некомфортно, убирая руки и оттягивая футболку, чтобы прикрыть стояк, — Поехали домой, окей?

Джинсы болезненно давят на член, когда они пробираются к выходу, вернее, Зейн за руку ведёт его к двери через массу танцующих тел, но он не сопротивляется, ведь ноги почти не держат, а в такси он и вовсе вырубается.

На следующее утро голова болела жутко, его тошнило впервые в жизни (он сразу понял, что водку с энергетиком лучше не мешать), а ещё он половины не помнил. Зейн узнал об этом, когда Луи сказал: «Я смутно помню, как ты меня поцеловал, но ничего страшного, мы были бухие». Это заставило Малика улыбнуться:

— Вообще-то, это ты меня поцеловал.

Вместо того, чтобы запротестовать, Луи просто вытаращился на него.

«Значит», — подумал Зейн, — «Не всё ты и забыл», но он не стал ему напоминать. Слов у Томмо не было от слова совсем, поэтому он просто продолжил пить воду, в промежутках прижимая бутылку к оголённому животу, чтобы тот не так болел, и смотреть на друга в ожидании продолжения.

— Ты прав в том, что в этом действительно нет ничего страшного, но… Что ты чувствуешь по этому поводу, Лу? — он наклоняет голову в бок, пропуская через волосы пальцы, чтобы немного сосредоточиться, и также старается смотреть в глаза, хотя это немного неловко. Он не будет говорить, что он думает об этом.

— А ты?

Блять.

Зейн вздыхает, но понимает, принимая, что ему придётся начать этот разговор первым, ведь из них двоих, Луи запутался в себе.

— Ну, это было приятно, — он внимательно наблюдает за реакцией Томлинсона, чтобы понять, какие слова ему следует подбирать дальше, — Я не думаю, что это может изменить как-то нашу дружбу, если ты об этом, Луи, но я спросил это не в этом смысле. Я парень.

Это было весьма очевидное замечание, но это заставило Луи взять подушку, чтобы обнять, уткнуться в неё лицом, и сдавленно простонать.

Ему неловко. Он не знает. Он запутался.

— Хэй, — Зейн встаёт со своего места, чтобы подсесть ближе к Луи, и положить ладонь на его плечо, — мы можем поговорить об этом в другой раз, когда будем чувствовать себя более… В порядке. После похмелья, как минимум.

Эта не-шутка заставила Томлинсона тихо посмеяться и кивнуть, скорее, нервно, но он определённо не был готов говорить об этом.

Где-то через неделю Луи стучится в комнату к Зейну, в этот раз они оба трезвые и Луи считает это благоприятным фактором и весьма веской причиной, чтобы поговорить. Если что, они смогут потом накуриться и посмеяться с этого.

— Что-то случилось, Лу? — Зейн старается вести себя непринуждённо, хотя понимает, что именно хочет сказать Луи — признать, что он би (как минимум). Он чувствует себя как на паре по высшей математике, когда к правильному ответу приходишь неправильным решением.

Шатен проходит вглубь комнаты и закрывает за собой дверь, как будто бы кто- то может зайти и потревожить их, медленно и неуверенно садясь на кровать Зейна, на которой он полусидит-полулежит, опираясь спиной о стенку. Его волосы растрёпаны, потому что он не раз проводил по ним ладонью, а пальцы то и дело крутят небольшое кольцо на указательном пальце, которое подарила ему мама несколько лет назад. Зейн замечает это и понимает. Он нервничает.

Сейчас он признается, и-…

— Я тут подумал и понял, что тогда, ну, когда мы поцеловались, — Луи смотрит на окно, шкаф, полку, ковёр (куда угодно, только не на Зейна) и шумно выдыхает, продолжает, — Я был слишком пьян, чтобы что-то ощутить и осознать, поэтому… Мы могли бы поцеловаться снова? — всё же, он смотрит на брюнета.

…что.

Зейн определённо хотел не этого.

— Луи, послушай, это-…

— Это не обязывает нас ни к чему такому, я имею в виду, типа, я ничего не чувствую. Ну, типа, я люблю тебя, но как друга, типа… — он шумно выдыхает, драматично поправляя волосы и сжимая их на затылке, — Ты понял? Просто, чтобы понять, ничего не меняя.

А. Оу.

Проходит несколько секунд, прежде чем Малик кивает, что искренне удивляет Луи. Он думал, что тот лишь посмеётся и кинет в него подушку, а после они покурят и благополучно забудут об этом моменте.

Луи слишком погрузился в свои мысли, чтобы заметить, что Зейн придвинулся к нему и положил руку на щёку, что заставляет голубоглазого вздрогнуть и слишком резко выдохнуть, но Малик уже наклоняется к нему и прижимает свои губы к его.

На пару секунд Томмо зависает, не осознавая всего происходящего, но через пару секунд отвечает на поцелуй, подтягивая друга ближе к себе за талию.

Наверное, Зейн воспринимает это движение по-своему, потому что следующее, что он делает — перелезает на колени Луи, седлая их, и обхватывает его лицо ладонями, чтобы тот не смог отстраниться.

В этот раз всё чувствуется совсем по-другому, как минимум, Луи может как следует может ощутить всё, что толком не ощутил тогда: запах мужского парфюма, жёсткость щетины и крепкую грудь, вместо привычной мягкой женской. Он даже не заметил, как его руки переместились с талии Зейна на его грудную клетку, а язык парня хозяйничает в его рту.

Через пару секунд Зейн, всё же, слегка отстраняется, потому что замечает, что Томлинсон отвечает как-то вяло, не проявляя какого-либо энтузиазма, и смотрит ему в глаза, оставаясь сидеть на его коленях:

— Я так понимаю… Нет? — Малик усмехается, облизывая мокрые губы, но выжидающе смотрит на Луи, который смотрит куда-то на его плечо.

Луи качает головой, как-то скомкано извиняясь за это, на что Зейн лишь тихо смеётся, толкая его в плечо и вставая с него, чтобы подойти к тумбочке.

— Травку?

В этот раз Луи кивает и расслабленно выдыхает, потому что, несмотря на бешеное сердцебиение, он чувствует, что между ним и Зейном, как он и хотел, ничего не изменилось.

Но Зейн всё равно не перестанет сомневаться в натуральности Луи.

Sam Smith — HIM</p>

Что же касается Гарри и его натуральности, то тут сомнений никаких нет.

Ещё в садике Гарри предпочитал играть в дочки-матери с девочками, а ещё готовить для своего «мужа» тортики из песка и листьев. В начальной школе всё стало немного сложнее, да и вовсе не до этого было, пока по окончании седьмого класса он не решил признаться в симпатии своему однокласснику, с которым он не очень хорошо общался — Люку Коллинзу. Кто ж знал, что он окажется гомофобом.

Эта симпатия, очевидно, не закончилась каким-то успехом. На следующий же день, когда он пришёл в школу, его товарищи не заговорили с ним, а Люк уже ждал его в туалете, нанося первый за всё время удар.

«Педик.»

Это слово Гарри слышит достаточно часто в своей жизни, на столько часто, что оно потеряло свой смысл, как это бывает, когда быстро повторяешь одно и то же слово несколько раз подряд, так что он почти не воспринимает это оскорбление. Просто пропускает мимо ушей, как пустой звук.

Мама Гарри, Энн, начала беспокоиться о своём сыне, когда заметила, что всё свободное время он проводит дома, а не со своими друзьями, как это было раньше, поэтому решила как-то начать разговор:

— Ты ведь знаешь, что всегда можешь поговорить со мной?

Это был жаркий июльский вечер, Гарри спокойно уплетал свои хлопья с молоком на кухне, пока Энн не задала этот вопрос. Он слегка давится, из-за чего молоко пошло через нос и начало неприятно печь, но поднимает взгляд на маму, немного испуганно смотря в её глаза.

— Да, я знаю, конечно, — он тихо кашляет, выдыхая, а после начинает вспоминать все события, которые произошли с ним на протяжении месяца, — А что случилось? Я что-то сделал?

Энн как-то странно улыбается, Гарри замечает это и начинает нервничать ещё сильнее, наблюдая за тем, как спокойно его мама вытирает пролитое молоко тряпочкой, а после садится напротив него, сложив руки в замок.

— Малыш, я же вижу, как в последнее время всё изменилось… Ты стал очень тихим, не гуляешь с друзьями, а ещё плачешь по ночам… — она шумно выдыхает, потирая глаза одной рукой, а после снова смотрит на сына, — Тебя кто-то обидел?

Гарри опускает взгляд, чувствуя, как его глаза становятся мокрыми, но он старается не заплакать сейчас, хотя очень хочется. Это ведь его мама и… Он может рассказать ей, не так ли?

— Просто… Мне понравился кое-кто, знаешь? — он кусает губу и набирает полную грудь воздуха, чтобы продолжить, но Энн его перебивает:

— Ох, это здорово, Гарри! — она легко улыбается, подпирая лицо ладонью, — Как её зовут?

Вот оно.

Гарри прикрывает глаза и берёт ложку, чтобы съесть немного уже размякших хлопьев, но кусок в горло не лезет от слова «совсем». Он смотрит, как они тонут в молоке, слегка задевая ложку, и шумно выдыхает. Ему немного хочется утонуть в этот момент.

— Ну, знаешь… — мальчик, всё же, откладывает ложку, чтобы, не дай Бог, не уронить её и не заляпать молоком стол. Его руки дрожат, — Это… Это Люк, мам. Люк Коллинз, из моего класса, помнишь? — он очень неуверенно смотрит на маму, чтобы понять её реакцию, — Я решил сказать ему об этом, но… — он не скажет ей, чтобы у него не было каких-то проблем, — Ему это не понравилось, вернее, я, точнее… Мальчики, ему не нравятся, — кажется, вовсе перестаёт дышать.

Энн поражённо смотрит на сына, а после шумно выдыхает, утыкаясь в свои руки, и ничего не говорит. 10 секунд. 30 секунд. 44 секунды. Минуту. Гарри считает секунды в своей голове, чувствуя, что он сейчас потеряет сознание, ведь… Он знает, что это неправильно. Мама всегда говорила ему, что девочка может любить мальчика, а мальчик может любить девочку, об этом пишут книги и снимают фильмы, но… Он ведь не виноват в этом? Это ведь просто произошло.

— Мам? — он протягивает дрожащую ладошку к руке Энн и осторожно касается кожи, чтобы привлечь внимание, но, когда та слегка дёргается, сразу же убирает её и прижимает к груди, как-то автоматически напрягаясь. Это его мама. Она не ударит его. Правда?

— Иди в свою комнату, Гарри, — она говорит тихо, но чётко, не поднимая взгляд, а Гарри кажется, словно он падает. Словно земля пропадает из-под ног, и он падает, падает, падает.

Но он, всё же, кивает, послушно вставая со своего стула, жмурясь, когда деревянные ножки скрипят по паркету. Этот звук кажется ему неправильным и неуместным в этой оглушающей тишине. Как и он сам.

— Прости, мам, — всё же, слеза скатывается по щеке, он быстро стирает её, и останавливается, когда подходит к двери, — Я… Я люблю тебя.

Он говорит это тихо, ведь ком сдавливает горло, и смотрит на Энн, ожидая какой-либо реакции или слов, но та ничего не говорит и не двигается.

Гарри кивает самому себе, тихо закрывая за собой дверь, а после поднимается в свою комнату как можно скорее, чтобы уткнуться в подушку и, как следует, поплакать. Ему хочется кричать, но он не делает этого, боясь как-либо потревожить свою маму, которой сейчас, как он думает, хуже, чем ему, поэтому он просто кусает собственную ладонь, чтобы отвлечься.

Где-то через пару часов мальчик вырубается, полностью обессиленный и опустошённый, прижимая коленки к груди, потому что окно открыто, а одеяло скомкалось где-то в углу кровати. Он не слышит, как дверь открывается, а окно закрывается, но чувствует, как кровать прогибается под чужим весом, и кто-то натягивает одеяло на его замёрзшее тело. Это заставляет его, всё же, открыть глаза, что удаётся не с первого раза, потому что веки опухли из-за того, что он плакал несколько часов.

— Хэй… — Джемма шепчет, потому что на дворе ночь, а она, должно быть, только вернулась с прогулки со своими подружками, — Ты как?

— Всё хорошо, — голос сиплый и слегка свистит в начале, но Гарри быстро прокашливается, чтобы придать ему тон уверенности.

Старшая лишь закатывает глаза, качая головой, а после ложится рядом с ним, залезая под одеяло и также натягивая его до подбородка. Очевидно то, что по Гарри не скажешь, что он в порядке — очевидно то, что она ему не верит.

— Мама поговорила со мной… О тебе, — кудрявый судорожно выдыхает и закрывает глаза, чувствуя, как глаза снова становятся мокрыми, — Чшш, всё хорошо, Гарри… — она притягивает его к себе и крепко обнимает, понимая, что это то, что нужно было её брату, — Это нормально, знаешь?

— Нет, — он дёргано качает головой, но прижимается к Джемме, чтобы почувствовать себя хоть немного в безопасности, — Я не нормальный, Джемма, я-…

— Ты нормальный, Гарри, — она перебивает его, произнося эти слова чуть громче, чем ожидал Хазза, заставляя его вздрогнуть, — Ты нормальный, потому что ты — человек, а это самое важное. Ты милый и добрый, невероятно заботливый, а ещё ты мой брат. Как бы не отреагировала мама, она всё равно любит тебя больше всего на свете, как и я. И мы всегда будем на твоей стороне.

Гарри не смотрит на неё, потому что сейчас его лицо находится где-то в плече сестры, делая её футболку мокрой, а сам он дрожит от усталости и отчаяния, хватаясь за низ футболки девушки, как за спасательный круг. Джемме самой хочется плакать, ибо она не понимает, как угораздило её брату так вляпаться, так что она обнимает его, крепко-крепко, показывая, что он не один и никогда не останется одним.

— Он… Сделал тебе больно, да? — Гарри кивает, — Физически? — кудрявый ничего не отвечает, лишь сильнее жмурится, чтобы снова не разреветься, — Блять, вот же ублюдок-…

— Пожалуйста, не говори маме, — мальчик шепчет это сквозь всхлип и чуть отстраняется, чтобы посмотреть ей в глаза, — Пообещай, что никому не расскажешь об этом, Джемс.

— Старшая уже хочет возразить, но умоляющий взгляд брата заставляет её сердце сжаться и кивнуть.

— Ладно, чёрт, но ты сделаешь это сам потом.

Он так и не рассказал.

Через несколько дней, его мама постучалась к нему в комнату, но не для того, чтобы извиниться за грубость. Она ничего не сказала того, что должна была сказать и ничего из того, что не должна, но сказала вот это:

— Не говори никому. Никто не должен знать.

И ушла. Она не знала, что по школе уже поползли слухи.

Cage The Elephant — Come A Little Closer</p>

В начале восьмого класса его товарищ — с кем он обычно делал домашнюю работу вместе — Кэлл Роджерс вместе с Люком начали всячески оскорблять Гарри, доводить его до слёз, а после, когда поняли, что кудряшка уже почти не обращает на них внимания, начали подкалывать.

Всё началось с кнопок на его сидении, что стало традицией вплоть до настоящего времени, после — смывание вещей в унитаз или выкидывание их же в окно, ну а после то, что он имеет сейчас. Почему-то Люк и Кэлл сочли забавным, что тихоня-Стайлс, которого игнорировала почти вся школа из-за распространившихся слухов, никак не сопротивляется, принимая всё новые побои и унижения, поэтому это вошло в их традицию.

Книги стали хорошими друзьями для Гарри, не потому что они молчат и всё такое, не потому что они отвлекают его от его реальности, а просто потому что ему нравится наблюдать за историями со счастливым концом. Он проводит время в школьной библиотеке достаточно много времени в год, иногда откладывая деньги на книги, которых в ней нет, но книги вселили в него надежду, что однажды с ним произойдёт что-то подобное. Что он покинет школу и придёт в новый коллектив, где он сможет начать всё сначала.

Гарри скромный и чуткий, всегда наблюдает за поведением своего собеседника, чтобы понять, как ему себя вести и плавно подстраивается, чтобы наладить контакт. Не для того, чтобы как-то угодить или что-то другое, а просто чтобы не завести себе новых врагов, чего он не хочет очень сильно.

Его отношения с мамой постепенно начали приходить в норму, и, казалось, она совсем забыла, что её сын гей, но Гарри всё равно мог почувствовать её напряжение, когда он попытался рассказать ей о Люке. Тогда он понял, что есть та информация, которую ей знать не нужно.

С каждым годом её становилось всё больше и больше.

Также с каждым шагом Гарри всё сильнее и сильнее ощущает вес своего тела, который тянет его вниз. Он успел найти свои вещи (удивительно то, что они так и остались за школой), переодеться в спортивную форму в туалете и там же промыть царапины на ладонях и коленях, которые покрылись корочкой, умыться и просто стать более похожим на человека, чем был до этого. Он выбрасывает брюки в мусорку, понимая, что их не спасти, и медленно идёт к кабинету литературы, ведь, по времени, он пропустил только этот урок и ещё успевает на два урока истории и химии.

— Мистер Томлинсон? — он тихо стучит в кабинет, понимая, что ученики уже ушли на перерыв, и заходит с разрешения, — Пожалуйста, простите, что не пришёл на ваш урок, я неважно себя чувствовал.