Часть 10 (1/2)
— Что, говоришь, ты сделал?
— Я не буду повторять, Дэнни, — в эту самую секунду я не лучший собеседник, потому что разочарован в себе, зол и раздираем тысячей других чувств. Дэнни определенно не следует сейчас подливать масла в огонь, даже если ему трудно сдерживать свое внутреннее ликование.
Но, кажется, он вовсе не ликует.
По крайней мере, я не вижу признаков ликования на его обычно выразительном лице. Парадокс — но Дэнни никогда не умел скрывать своих эмоций, одновременно прекрасно играя счастье и довольство жизнью.
— Жалеешь, что тебя не было рядом?
— По-твоему, меня радует все это?! — что ж, радостным он тоже определенно не выглядит и взмахивает рукой так отчаянно, что едва не сбивает капельницу, и я начинаю всерьез беспокоиться за то, что вот-вот меня выставят из палаты за то, что я излишне тревожу пациента. Тем не менее я решаю идти до конца и быть кристально честным:
— Честно говоря, после всего, что он наговорил о тебе… Гм… Очевидно, вы не лучшие друзья. Так что…
— Джордж, я сам могу с ним разобраться, — Дэнни весь подается вперед, как-то странно бледнея, и только веснушки еще ярче выделяются на его лице. — Я не хочу, чтобы ты потерял работу! Мы и так уже на волоске!
— Почему ты так беспокоишься об этой работе? — мрачно спрашиваю я. Мне и в самом деле интересно. Лично я ничего ровным счетом не потеряю, если уже завтра меня выдворят. Разве что заработаю небольшой удар по самолюбию, который нисколько не помешает мне завтра же отыскать новую должность. Водители нужны везде. Как и активные люди с хорошо подвешенными языками. Но даже малейший риск быть уволенным, кажется, вселяет в Дэнни ужас.
— Мне просто нравится быть здесь, — просто говорит он. — Несколько лет назад, когда я сюда пришел, я впервые почувствовал, что наконец-то нашел себя. Настоящую семью... в которой, очевидно, не без урода, — он всматривается в мое лицо и вздыхает. — Для тебя все это, наверное, звучит как полная ерунда.
Я чувствую, что разрываюсь между желанием сказать чистую правду и притвориться хотя бы самую малость не таким бесчувственным, каким обычно являюсь. Наконец вместо этого я решаю заговорить конструктивно:
— Меня отстранили всего на несколько дней до окончания разбирательства. Уверен, все обернется в мою пользу. Стоит только сказать, что конфликт начался на почве нетерпимости нетрадиционной ориентации — и вуаля… нам еще выплатят премии, а вышвырнут кое-кого другого.
— Можно подумать, я так хочу привлекать к этому внимание, — Дэнни сутулится, обхватывая колени. В его носу кислородный катетер, придающий ему особенно печальный и жалкий вид.
— Я думал, ты гордишься быть геем и все такое прочее, — по крайней мере, он никогда не стеснялся в выражениях, да и вообще никогда не хранил свои наклонности в тайне. Дэнни фыркает:
— Вот именно — я пытался гордиться, а не ныть, что кто-то меня обижает. Ко второму я, совсем напротив, изо всех сил пытаюсь не привлекать внимания. Не исключено, что именно поэтому у тебя создалось впечатление, что в моей жизни все радужно.
— У меня создалось такое впечатление, потому что ты постоянно делаешь восторженный вид! — не выдерживаю я. — Прости, что я такой простой и напрочь лишенный эмпатии, что не замечал твоих страда…
— Нет, ты не понял! — Дэнни хватает меня за руку, и я понимаю, что наш спор, кажется, пора прекратить прямо сейчас. — Все правильно. Не нужно меня жалеть. Я просто говорю, что не хочу никакой огласки.
— Хорошо, — соглашаюсь я — это его право, разве нет? — Но только если я наберу в рот воды, эта сволочь придумает какую-нибудь небылицу и обернет все в свою пользу, — я запоздало задумываюсь о том, слышали ли свидетели моего непотребства то, что ему предшествовало? Кажется, Крис говорил слишком тихо. Наверняка со стороны это смотрелось так, будто я набросился на него ни с того ни с сего. Даже удивительно, что после этого никто не попытался выскочить из моего автобуса.
Дэнни долго мнет в руках край одеяла, а потом уточняет очень тихо: