Девочка на шариках (2/2)

Потом, когда ее отпустит чувственный туман, она ему расскажет, что женские шарики — это не только удовольствие, но и тренажер для упражнений Кегеля, которые укрепляют тонус внутренних мышц и позволяют сохранять узкое место именно узким.

А то что она узенькая — это да. Тут и природа помогла, да и она старалась, чтоб Данечка не ощущал, что под ним взрослая женщина. Поэтому и упражнения и интимная пластика, и осветление, и …множество-множество всего. А Даня даже не удивлялся — он привык к молодым телам: упругим, красивым. Поэтому она и была для него тоже молодой: упругой и красивой. То, что в ее возрасте это бесконечная работа, знала только она.

В какой-то момент она перестала ласкаться, извиваться, шипеть, а села на него сверху, обняв своими длинными ногами.

Он больше всего любил ее любить именно так — когда она была одновременно и сверху и равной: лицо к лицу.

Он обожал ее лицо — гладить целовать, ласкать, смотреть как меняется его выражение, когда она подходит к своему пику. Оно, такое серьезное в процессе похода на вершину, настолько серьезное, что она как будто не любит, а работу работает. И в какой-то момент на нем исчезает весь зажим, вертикальная складка полководца на лбу расслабляется и от самых кончиков волос проходит волна блаженства, которая отзывается первым расслаблением улыбки. Но это только первая вершина. Голова откидывается в безумном рычании, он чувствует как его руки, которые крепко держат ее спину, начинают щекотать кончики ее кудряшек — и в этот момент он знает, надо открывать глаза и смотреть — вот оно самое интересное, чего не покажет ни одна трансляция: вот она — его настоящая женщина. Зажим переходит сверху вниз: сверху она расслабляется, а внизу внутри толчками идут сжатия до того сильные, что кажется, прояви она желание, сможет переломать кость.

В такие моменты, как бы ему самому не было хорошо, он все равно открывал глаза и рассматривал рождение оргазма в деталях.

Но сегодня все пошло по-другому сценарию.

Она взобралась на него, не для того, чтоб как серфер ловить свою волну.

Она ему прошептала прямо в губы.

— Ты знаешь, что я люблю?

— Да, — выдохнул он.

— Ты знаешь, кого я люблю?

— Да, Этери, знаю. Ты хочешь сейчас поговорить об этом?

— Да, — уже целовала короткими поцелуями в губы. — я хочу сегодня разговаривать о самом любимом человеке. О том, кто мне доставляет самое большое наслаждение в постели. О том, с кем никто не сравнится. Знаешь, кто это?

— Даниил Маркович Глейхенгауз, — нагло, с вызовом смотря ей в глаза ответил он.

Она рассмеялась низким грудным смехом.

— Это слишком самонадеянно. С его стороны.

И до боли прикусила его губу.

— А! — со стоном он освободился от степлеров ее зубок.

— Я умею делать больно.

— Умеешь.

Согласился он. Они смотрели долго друг на друга, не отводя взгляд, пока не соприкоснулись лбами и в точке наибольшего доверия.

— Тебе. И только тебе я скажу. Правду. Больше всех я люблю… себя. Хочешь покажу тебе как?

Он от неожиданности кивнул. Он мало что понимал в происходящем и в ее странных признаниях.

Она поднялась с него и вышла из комнаты.

Вернулась с большой бархатной коробкой цвета марсала.

Положила ему сидящему ее на колени, и присев на пол у его ног, открыла ее.

— Знакомьтесь, мальчики, — весело хихикнула Этери. — Теперь вы будете жить вместе.

Он, увидев содержимое, с немым вопросом поднял на нее глаза.

— Ты же сам хотел видеть, как я себя люблю. Вот я тебе и покажу. Как это происходит у меня на самом деле. Я утром специально ездила домой за этом кладом.

Он по-прежнему молчал, разглядывая содержимое ящика. Крутил-вертел его в руках.

— Осуждаешь?

Тихо, поникшим голосом спросила она.

— Да ты что! — Он резко отставил коробку, и подхватил ее с полу, уложил на кровать и накрыл собою сверху. — Да что ты такое говоришь! Я тобой восхищаюсь! Я не устаю тебя открывать каждый день. Всю твою глубину, всю тебя. Этери — ты просто обалденная. Сколько лет я с тобой рядом… Не знаю, чем я заслужил такое счастье в своей судьбе, но я больше не подведу… Ты просто…у меня слов нет. Я говорю не так хорошо, как делаю. Отложи это.

Он отодвинул коробку подальше.

— Я сейчас хочу тебя всю. О Боже… моя ты моя…

Он уже легко срывал поцелуи с раскрытых лепестков ее губ.

Он уже завелся по настоящему, готов был ее брать всю без предисловий.

Но она остановила его.

— Э нет. Сегодня все пойдет по другому сценарию. Прошу в зрительный зал, на трибуны.

И указала ему место в кресле.